Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - штейнгель владимир иванович

(или Штейнгейль; барон) — декабрист. Род. в 1783 г. в городе Обве Пермского наместничества, где его отец был капитаном-исправником. Отец Ш. вскоре получил такое же место в Нижнекамчатском округе, но через два года потерял его и жил на Камчатке в большой бедности. Учиться читать по часослову и псалтырю Ш. начал у безграмотного дьячка, а по переезде отца в Иркутск поступил в губернскую школу. На десятом году жизни Ш. был определен в морской корпус, находившийся в то время в Кронштадте, и прошел здесь весьма суровую школу. Обучение было поставлено очень дурно; о материальных нуждах кадетов начальство мало заботилось и за всякую провинность подвергало их жестоким истязаниям. Перемена к лучшему произошла только с переводом корпуса в Петербург, в начале царствования императора Павла. Окончив курс первым учеником, Ш. в 1799 г. был произведен в мичманы, определен в Балтийский флот и участвовал в экспедиции к берегам Голландии, а в 1802 г. переведен на службу в Охотский порт, затем в Иркутск. В 1810 г. вышел в отставку, но в 1812 г., оставив беременную жену и малолетнюю дочь, вступил в ополчение; участвовал в нескольких сражениях и в осаде Данцига. Результатом этой службы было сочинение "Записки касательно составления и самого похода санкт-петербургского ополчения против врагов отечества в 1812 и 1813 годах", написанное в самом патриотическом духе и напечатанное в 1814—15 гг., с посвящением императору Александру. В 1814 г. Ш. был назначен адъютантом к главнокомандующему в Москве, генералу Тормасову, и управлял его военной и гражданской канцелярией, но вследствие интриг обер-полицмейстера, которому мешал наживаться, оставил в 1817 г. службу при Тормасове; на Ш. набросили даже подозрение в корыстолюбии, лучшим опровержением которого служит то тяжелое материальное положение, в котором он очутился после оставления места. Враждебные Ш. наветы навсегда вооружили против него императора Александра. Получив весьма недостаточное образование в корпусе, Ш. старался пополнить его чтением; всего более его интересовали история и литература. Служба при Тормасове возбудила в нем интерес к юридическим вопросам; он стал читать и сочинения политические. Знакомство с жизнью народа, благодаря посещению самых разнообразных местностей России, побудило его отозваться на назревавшую потребность в усовершенствовании законодательства. Когда был учрежден тайный комитет, под председательством графа Аракчеева, для обсуждения вопроса об отмене наказания кнутом, Ш. написал в 1817 г. записку "Нечто о наказаниях", где указывал на крайнюю жестокость и совершенную нецелесообразность этого наказания, сила которого совершенно зависит от усмотрения палача. Точно так же ненужным считал Ш. и наказание плетьми. Кнут и плети он предлагал заменить вечным заточением или вечной ссылкой в каторжную работу или на поселение и сечением розгами у позорного столба, причем, имея в виду влияние на зрителей, предлагал, чтобы священник перед наказанием увещевал преступника и вообще, чтобы оно совершалось с известной обрядностью. Записка Ш. через Новосильцева, члена комиссии, была представлена государю и возвращена им в канцелярию графа Аракчеева с надписью: "читал". Наказание кнутом было отменено лишь в 1845 г. Новосильцев просил государя разрешить ему взять Ш. для помощи в порученной ему работе по составлению проекта конституции или, как выражается Ш., для "приспособления английских институций к России", но государь отказал. Аракчеев предполагал принять Ш. на службу к себе, но когда тот в 1818 г. представил записку "о законах, касающихся до гражданственности в России", в которой указывал, что по нашему городовому положению "все права даны деньгам, а не лицам, и всякий бесчестный богач предпочтен честнейшему бедняку", то она произвела неблагоприятное впечатление, и Аракчеев возвратил ее автору "по ненадобности" в ней. Тогда же Ш. написал "Рассуждение о законах, относящихся до богохульства", где доказывал их чрезмерную жестокость и необходимость их смягчения; оно было доставлено министру духовных дел и народного просвещения князю А. Н. Голицыну, но оставлено без внимания. Ш. написал также "Рассуждение о причине упадка торговли", которое так понравилось Н. С. Мордвинову, что он пожелал познакомиться с автором и доставил эту записку министру финансов. В 1819 г. Ш., в чине подполковника, оставил военную службу, так как министр финансов, граф Гурьев, обещал ему место директора варшавской таможни; но государь назначил другое лицо. Через князя Голицына Ш. просил императора Александра дать ему возможность оправдаться в возведенных на него обвинениях и сам письменно обращался к государю с той же просьбой, но тщетно. Материальное положение Штейнгеля, обремененного большой семьей, было так затруднительно, что он вынужден был взять частное место управляющего винокуренным заводом, затем пробовал устроить школу для юношества в Москве и напечатал ее программу (1821 г.), но нужда заставила его вновь взяться за частную работу. В течение нескольких месяцев он помогал астраханскому губернатору Попову в составлении официальных записок и в это время "с ужасом" узнал, что армяне, имеющие права дворян, покупают на Макарьевской ярмарке крепостных людей и перепродают их, разлучая семьи, в рабство к трухменцам. Он решился обратить на это внимание государя, и в 1823 г. написал ему письмо, предлагая произвести новую ревизию, по которой дворяне, имеющие поместья, должны были к ним, а не к своим городским домам приписать своих дворовых людей, беспоместным же дворянам предполагалось разрешить продажу своего права на дворовых, в течение года, помещикам, с зачислением непроданных в срок дворовых в цех слуг и со взысканием за них податей с господ; в таком положении дворовые могли бы пробыть 10 лет, а затем должны получить свободу и поступить в мещане или остаться цеховыми. По истечении годового срока, предоставленного беспоместным дворянам на продажу дворовых, ни одна гражданская палата не должна была совершать актов ни о продаже, ни об отказе людей поодиночке без поместий, к которым они приписаны; но отпускать их на волю и поодиночке следовало бы дозволить. Записка осталась без последствий. Только в 1833 г. было запрещено разлучать семьи при продаже крепостных, а в 1841 г. запрещено совершать купчие крепости на дворовых людей и безземельных крестьян и вообще приобретать их каким бы то ни было способом дворянам, не имеющим населенных имений; владеющие же населенными имениями должны были заявлять, к какому именно имению они намерены приписать покупаемых дворовых.

Печальный жизненный опыт и неудача попыток содействовать легальным путем улучшению общественного строя вызвали в Ш. недовольство существующим порядком; тому же содействовало и чтение. Когда Ш. пришлось в 1826 г. объяснить, какие сочинения наиболее способствовали развитию в нем либеральных взглядов, он отвечал, что читал Вадима Княжнина, "Путешествие в Москву" Радищева, сочинения Фонвизина, Вольтера, Руссо, Гельвеция и др., а из непечатных — сочинения Грибоедова и Пушкина. Особенно увлекался Ш. теми произведениями, где "представлялись ясно и смело истины, неведение которых было" причиной "многих зол для человечества"; ничто так не "озарило" его ума, как "прилежное чтение истории". Одна история России в XVIII столетии может значительно содействовать "утверждению в том, что называется свободомыслием". Ш. был весьма начитан и в богословских, мистических и этических произведениях: он читал и Библию, и Минеи Четьи, и сочинения русских духовных писателей, и Боссюэта, Массильона, Бурдалу, г-жу Гюйон, Штиллинга и Эккартсгаузена; Эпиктет и Ларошфуко были его любимыми авторами. Несмотря на знакомство с произведениями писателей-мистиков, Ш. не сочувствовал масонам и отказался в 1816 г. принять участие в масонской ложе. Он полагал, что масоны разделяются на два рода людей — обманывающих и обманываемых, и не желал принадлежать ни к тем, ни к другим; по его мнению, "давать клятву на исполнение правил неизвестных и притом подвергать себя испытаниям, похожим на шуточные, противно человеку здравомыслящему".

В 1823 г. Ш. познакомился с Рылеевым, который совершенно обворожил его. Приехав в Петербург в следующем году, Ш. еще более сблизился с Рылеевым и узнал от него о существовании тайного общества, цель которого состоит в том, чтобы принудить государя дать конституцию; по мнению петербургских членов, она должна быть монархической, а члены общества, находящиеся на юге России во второй армии, желают конституции демократической (т. е. республиканской). Рылеев дал Ш. рекомендательное письмо к И. И. Пущину, жившему в Москве, и тот сообщил ему проект конституции, составленный Никитой Муравьевым. Осенью 1825 г. Ш. вновь поехал в СПб. для определения трех сыновей в учебные заведения и после получения известия о смерти императора Александра (27 ноября) стал очень часто бывать у Рылеева. Когда после 6 декабря стали носиться слухи, что цесаревич Константин отказывается от престола, Ш. соглашался с собиравшимися у Рылеева членами тайного общества, что нужно этим воспользоваться и что никогда не представится для России более благоприятного случая приобрести права, которыми пользуются другие нации. В беседе с Рылеевым Ш. высказал мысль, что всего легче было бы добиться конституции, возведя на престол императрицу Елизавету Алексеевну. В числе доводов за это предложение он указал на то, что у государыни нет очень близких родных, для которых ей стоило бы "дорожить неограниченным самодержавием, а потому она может быть более склонна, чем все, к тому, чтобы даровать России конституцию; можно даже надеяться, что впоследствии, если бы то было необходимо, она совсем откажется от правления и введет республику, особливо если б ей предоставлено было приличное содержание, воздвигнут монумент и поднесен титул матери свободного отечества, ибо чего ей осталось более желать, кроме славы". Ш. считал немедленное введение республики невозможным и революцию с этой целью гибельной; по его мнению, "Россия к быстрому перевороту" (т. е. к учреждению республиканского правления) "не готова", в городах у нас нет "настоящего гражданства" и "внезапная свобода подаст повод к безначалию, беспорядкам и неотвратимым бедствиям"; при этом он указывал на то, что в одной Москве десятки тысяч дворовых, готовых взяться за ножи. Когда стали говорить решительно об отречении цесаревича Константина, Ш. прочел Рылееву составленный им проект приказа по войскам о возведении на престол Елизаветы Алексеевны, но скоро убедился, что тот не сочувствует его предложению. Утром 14 декабря, по просьбе Рылеева, Ш. на всякий случай написал проекта манифеста от имени соединенного присутствия сената и синода. В нем было сказано, что так как оба великие князя отказываются от престола, то народу приходится самому выбирать себе правителя, и потому сенат назначает, до собрания депутатов, временное правительство; все должны присягнуть ему и в течение трех месяцев избрать из каждого сословия в каждой губернии по 2 депутата, оставаясь в повиновении властям и занимаясь своим делом. Когда Ш. прочел этот проект Рылееву, было получено известие, что большая часть гвардии уже присягнула; по возвращении домой он уничтожил свой набросок. В первые дни по получении известия о кончине императора Александра Рылеев однажды сказал, что общество предполагает, если цесаревич не откажется от престола или если общество не будет иметь успеха в Петербурге, истребить царскую фамилию в день коронации; Ш. на это возразил: "лучше перед тем днем захватить их всех у всенощной в церкви Спаса за золотой решеткой".

На Сенатской площади 14 декабря Ш. был некоторое время в числе зрителей; 16 или 17 он присягнул государю, 20 выехал в Москву, а 3 января 1826 г. был арестован и привезен прямо во дворец. После допроса у генерал-адъютанта Левашова его отвели к государю. "Штейнгель, и ты тут?" — сказал император Николай. — "Я только был знаком с Рылеевым", — отвечал Ш. — "Как, ты родня графу Штейнгелю?" (финляндскому генерал-губернатору). — "Племянник его, и ни мыслями, ни чувствами не участвовал в революционных замыслах, и мог ли участвовать, имея кучу детей!" — "Дети ничего не значат, — прервал государь, — твои дети будут мои дети! (трое детей Ш. были уже определены в казенные учебные заведения). Так ты знал об их замыслах?" — "Знал, государь, от Рылеева" — "Знал и не сказал, — не стыдно ли?" — "Государь, я не мог и мысли допустить дать кому-нибудь право назвать меня подлецом". — "А теперь как тебя назовут? — спросил государь гневным тоном. — Ну, прошу не прогневаться; ты видишь, что и мое положение незавидно", — сказал император с угрозой в голосе и приказал отвезти Штейнгеля в крепость, посадив его "под строгий арест". Заключенный, под влиянием угрозы императора Николая, стал мысленно готовиться к смерти и решился написать государю письмо с целью выяснить причину появления тайных обществ и указать на некоторые необходимые преобразования. В начале письма Ш. энергично настаивает на том, что прежние порядки продолжаться не могут. Он указывает на страшное взяточничество губернской администрации, явившееся следствием казенной заготовки вина и оптовой продажи его казной, на увеличение сборов с паспортов, на возвышение цены на соль, на строжайшее взыскание недоимок, на беспрестанный выгон крестьян для исправления дорог, довершающий их разорение. Судопроизводство отличается бесконечной волокитой, неправосудием и повсеместными злоупотреблениями. Особенно горячо клеймит Ш. учреждение военных поселений и указывает на то, что предполагавшееся при этом облегчение народа от тяжести рекрутской повинности было бы легче достигнуто уменьшением срока службы, по примеру Пруссии, до 8 или до 12 лет. Выясняя причины развития свободомыслия, Ш. указывает, что при первых министрах было обнаружено явное намерение готовить государство к восприятию конституционных начал; печатались с Высочайшего дозволения книги, "дающие понятие о новых идеях относительно основания государственного блага", ослаблена была цензура, приняты некоторые либеральные меры по крестьянскому вопросу, первоначально терпелись масонские ложи. В речи на варшавском сейме государь упомянул, что готовит такие же учреждения и для России, и речь эта была напечатана в газетах. "Происшествия" в Испании и Пьемонте и восстание греков "произвели перелом в намерении государя", но в то же время "воспламенили умы" людей, мечтавших о свободе России. Предоставление греков своей судьбе, уничтожение масонских лож, некоторые мероприятия по духовному ведомству раздражали общество. Правительство само в течение 24 лет питало юношество либеральными идеями. Преследовать теперь за свободомыслие не только несправедливо, но и бесцельно, так как, сколько бы ни оказалось членов тайного общества или лиц, знавших о нем, сколь многих ни лишили бы свободы, останется еще большее число людей, разделяющих те же идеи и чувства. Чтобы истребить корень свободомыслия, нужно истребить целое поколение, родившееся и получившее образование в последнее царствование; а так как это невозможно, то остается победить сердца милосердием и увлечь умы решительными преобразованиями. В заключение записки автор перечислил несколько реформ, которые он считал необходимыми; он советовал "водворить правосудие учреждением лучшего судопроизводства, преобразовать города введением гражданских прав, подобных другим государствам,... улучшить состояние земледельцев, уничтожить унизительную для нации продажу людей" и принять еще некоторые другие меры. Это замечательное письмо, написанное 11 января 1826 г., несомненно, лучшее из всех произведений Штейнгеля. В одном из своих показаний он не скрыл своего сочувствия конституционному строю: "Не быв от природы холодным эгоистом и не считая любовь к отечеству простым идеалом, пригодным только на случай надобности, — говорит Штейнгель, — я раздражался и скорбел сердцем от всего, что видел и слышал, а потому сознаюсь перед комитетом, перед государем, перед целым светом, как перед Богом, что не мог не прилепиться мыслью к изящности такого правления, которое обеспечивало бы личную безопасность и достояние равно последнего гражданина, как и сильного вельможи, а с тем вместе само в себе заключало бы гарантию незыблемости государственных постановлений. Я благословлял в душе моей монарха, когда прочел в речи Его Величества, говоренной на первом варшавском сейме, о его намерении "готовить и Россию к принятию такой же конституции"". Но в последние пять лет во внутреннем положении России обнаружился такой упадок, что Ш., по его словам, "даже с некоторым удовольствием услышал в первый раз от Рылеева о существовании общества".

Верховный уголовный суд признал, что Ш. "знал об умысле на цареубийство и лишение (царской фамилии) свободы, с согласием на последнее; принадлежал к тайному обществу с знанием цели и участвовал в приготовлении к мятежу планами, советами, сочинением манифеста и приказа войскам". Он был осужден к ссылке в вечную каторжную работу, но государь повелел, по лишении чинов и дворянства, сослать его в каторжную работу на 20 лет, а потом на поселение. В июле 1826 г. Ш. был отвезен в Финляндию и заключен в крепости Свартгольм (на Аландских островах). Указом сенату 22 августа 1826 г. срок каторжной работы был понижен для него до 15 лет. В июне 1827 г. его, заковав в оковы, отправили в Читу. В августе 1828 г. были сняты с его ног кандалы. В Чите, несмотря на свой зрелый возраст, Ш. стал брать у одного из товарищей уроки латинского языка; здесь же он перевел вторую часть записок Франклина. В 1830 г. декабристы были переведены в Петровский завод, где, по выражению Ш., "составили свои правила и жили, как в монастыре, занимаясь науками". Указом 1832 г. срок каторжных работ был понижен для Ш. до 10 лет. В Петровском заводе, по просьбе А. П. Ермолова, он написал любопытный очерк о высшей администрации в Восточной Сибири в конце XVIII и начале XIX вв. В следующем году он подробно записал рассказ политического ссыльного Колесникова, приговоренного в Оренбурге к каторжным работам, под названием "Записки несчастного, содержащие путешествие в Сибирь по канату в 1827—1828 гг." В декабре 1835 г. Ш. превратился в ссыльнопоселенца и был водворен в селе Елань, в 67 верстах от Иркутска, но через год, по его ходатайству, был переведен в Ишим. В 1840 г. ему было разрешено поселиться в Тобольске, где знакомый ему еще по Москве губернатор Ладыженский обласкал его, пригласил давать уроки своей дочери и тайно пользовался его помощью в составлении некоторых служебных бумаг. Это дошло до сведения генерал-губернатора Западной Сибири, князя Горчакова, и Ш. в 1843 г. был переведен в Тару, где пробыл 8 лет, и лишь при преемнике князя Горчакова получил разрешение возвратиться в Тобольск. По манифесту 26 августа 1856 г. императора Александра II Ш. был восстановлен в своих прежних правах, "но и тут не без отравы", — замечает он в своих воспоминаниях — "въезд в столицы запрещен". В письме к государю Ш. просил снять это запрещение, указывая на то, что в Москве у него много близких родных, а в Петербурге жена и дети, с которыми он был разлучен 30 лет. Ответа не последовало; но так как сын его служил инспектором Александровского лицея, то удалось выхлопотать разрешение Ш. поселиться у него с семейством; вскоре, однако, нашли, что ему неприлично и невозможно жить в лицее. Только в 1859 г. был прекращен надзор полиции над 76-летним в то время стариком. Ш. умер в 1862 г.

Кроме названной выше книги о петербургском ополчении, Ш. напечатал в 1819 г. довольно обширный труд: "Опыт о времясчислении" или "Опыт полного исследования начал и правил хронологического и месяцесловного исчисления старого и нового стиля"; в следующем году он поместил в "Сыне Отечества" небольшую биографию графа Тормасова, а в 1822 г. — статью в "Вестнике Европы", под псевдонимом Камнесвятова; в 1840—41 гг. напечатал 4 небольшие статьи в "Маяке", под псевдонимом Тридечного (одна из них представляет рассказ о жизни его в Сибири до ссылки и имеет автобиографическое значение); в 1856 г. — статью об адмирале Рикорде в "Морском Сборнике"; в 1860 и 61 гг. — 3 фельетона в "Северной Пчеле" о русских поселениях по берегам Восточного океана (также под псевдонимом Тридечного); в 1862 г. в "С.-Петербургских Ведомостях" — "Воспоминание о графе Аракчееве", под настоящей своей фамилией. Письмо Ш. к императору Николаю и его записка о высшей администрации Восточной Сибири появились еще при его жизни, в "Историческом Сборнике вольной русской типографии в Лондоне" (1859, стр. 76—125). Впоследствии они были напечатаны с более исправных списков, первое в "Русском Архиве" (1895 г., № 2), вторая в "Историческом Вестнике" (1884 г., № 8). Рассказ о путешествии в Сибирь Колесникова напечатан полнее в "Русской Старине" (1881—82 гг., тт. XXXI—XXXII). Воспоминания Ш., начатые им в 1819 г. и оконченные по возвращении из ссылки, см. в "Историческом Вестнике" (1900 г., №№ 4—6); подробные сведения о пребывании Ш. в Сибири — в книге Дмитриева-Мамонова "Декабристы в Западной Сибири" (М., 1895, стр. 147—155). Дело о Ш. — в государственном архиве.

В. Семевский.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907