Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - языкознание

языковедение, иначе лингвистика (от латинского lingua, язык), глоттика или глоттология (от греческого γλώσσα, γλώττα — язык) — в тесном смысле этого слова, Я. есть систематическое, научное исследование явлений языка в их причинной связи. В более обширном смысле под Я. следует понимать всякое исследование языка, всякое мышление об языковых фактах, хотя бы даже не научное и не систематическое. Человека, занимающегося Я., зовут по-русски языковедом, лингвистом, глоттологом, даже язычником. Я., как наука, обнимает собой ознакомление с языком или речью человеческой во всем ее разнообразии и ее научное исследование.

Как и все другие ряды явлений, точно так же и явления языка представляют с первого взгляда хаос, беспорядок, путаницу. Человеческому уму врождена способность освещать этот мнимый хаос и открывать в нем стройность, порядок, систематичность, причинную связь. Проявление упорядочивающей, систематизирующей деятельности человеческого ума в применении к явлениям языка и составляет языковедение. Подготовительные работы совершаются здесь бессознательно, а отчасти и сознательно, каждым человеческим умом, даже вовсе научно неподготовленным. Каждый человеческий ум систематизирует, обобщает, ищет причин. В применении к языку, каждый отличает прежде всего самого себя от других, свою собственную речь от речи других людей; каждый отличает собственный, отечественный язык от других языков, если только имел возможность их слышать; каждый отличает предложения и фразы со смыслом от того, что не составляет предложения и осмысленной фразы; каждый выделяет отдельные слова со свойственным им значением, в отличие от того, чего нельзя считать словом; никому не чужда разница значения так называемого внутреннего содержания и звуковых сочетаний, служащих для передачи этого значения. Быть может, не каждый даст себе отчет в этом своем понимании, не каждый в состоянии высказать его и формулировать, но что каждому нормальному человеку свойственно подобное понимание, хотя бы только в виде бессознательного чаяния — в этом не может быть ни малейшего сомнения. Наука Я. не вводит сюда ничего абсолютно нового; она только совершенствует и очищает мышление, освобождает его от балласта случайностей, и группу шатких, колеблющихся представлений заменяет цепью сознательных, строго определенных понятий. Вообще умственная деятельность по отношению к человеческому языку проявляется в следующих направлениях: 1) просто мышление о лингвистических вопросах, 2) чтения и беседы по этой части и вообще обучение других, и 3) писательская литературная деятельность. Эта последняя может, с одной стороны, то распространяться на целое науки или же на целые ее отделы во всей их совокупности, то принимать вид монографических рассуждений и статей; с другой стороны — или сосредотачиваться на приготовлении и упорядочении научного материала, или же создавать научные обобщения. Сюда же относятся энциклопедического характера обозрения целой науки или ее отделов. Все эти разветвления умственной деятельности по части лингвистических вопросов объединяются общей им всем ассоциацией с представлением языка или речи человеческой; все они, вместе взятые, составляют совокупность как смутных представлений человеческого ума о явлениях языка, так и ясных, строго определенных научных понятий. На европейской почве Я. выросло из классической филологии; отсюда его первоначальные достоинства и недостатки. К достоинствам следует причислить точность в мелочах, критическое отношение к подробностям, умение извлекать тонкие выводы из указаний, доставляемых памятниками языка, и т. д. Чувствительными недостатками, перешедшими от филологии и мешающими свободному развитию и всестороннему прогрессу Я., были и отчасти до сих пор остаются балласт эрудиции, придавливающий мышление и обуславливающий известную научную немощность и ограниченность, и отсутствие действительно научных отвлечений (абстракций), свойственных естественным наукам. Конечно, этот упрек относится не ко всем языковедам, а к их громадному большинству. В прежней филологии таились некогда зародыши всех психических и социальных наук, только понимаемых превратно, т. е. исключительно по-книжному, в отвлечении от жизни, да к тому же с отпечатком одностороннего обожания творческих умов древности. И теперь еще односторонний "классический филолог" относится к фактам умственной жизни совершенно иначе, нежели исследователи новейшей формации: где, например, языковед или социолог сопоставляет факты для обобщений и всесторонних выводов, там истый филолог в старинном вкусе наслаждается и щеголяет эрудицией. Происхождением Я. из филологии объясняется и то, что особую прелесть для многих лингвистов имеет исследование древних, мертвых языков. Между тем такой метод, при котором начинают с рассмотрения предметов уже несуществующих и тем самым недоступных непосредственному наблюдению, вместо того чтобы, по примеру естественников, начинать с того, что доступно исследованию, и затем идти назад к тому, что недоступно, — такой метод следует считать малоплодотворным. Археологический характер Я. отразился в стремлениях даже серьезных ученых к реконструкции или воссозданию разных "праязыков", "первобытных языков", в особенности же индоевропейского праязыка. Пытались даже составлять цельные тексты на этом воссоздаваемом языке (сказка, сочиненная А. Шлейхером и напечатанная в одном из томов "Beiträge zur vergleichenden Sprachforschung"). В статье Язык и языки (см.) показана неправильность взгляда на язык как на организм. Столь же неправильно мнение, считающее Я. "наукой естественной" ("Die Sprachwissenschaft ist eine Naturwissenschaft" — A. Schleicheür, Max Müller и др.). Другие, совершенно ошибочно и нелогично противопоставляя "естественности" "историчность", причислили языковедение к наукам "историческим". По своему существу Я. есть наука психологическая и социологическая.

В науках естественных, отвлекаясь от временной последовательности, мы имеем всемирные физические, химические и т. п. явления, равно как и физиологические явления органического мира; применяя же понятие или категорию последовательности изменений во времени, получаем временной ряд морфологических преобразований в устройстве животных и растений, последовательность геологических наслоений, историю всего физического мира. Эти две научные точки зрения применимы и к Я.: определяя всеобщие, общечеловеческие психические и физиологические условия существования и воспроизведения речи человеческой, мы обходимся без истории; рассматривая языковые факты и явления во временной последовательности, получаем историю языка. В Я., в обширном смысле этого слова, мы можем — с точки зрения идейной ценности — различать три степени: 1) описательное языкознание и простое знание языковых фактов, как из области "живого" и вообще устно воспроизводимого языка, так и из области языка литературного, "писанного" (по-немецки Sprachbeschreibung, Sprachkenntniss; по-французски linguistique descriptive; по-чешски jazykopis; по-польски językoznawstwo opisowe). 2) Подготовительное исследование языков (по-немецки Sprachforschung; по-французски recherches linguistiques préparatoires; по-чешски jazykozpyt, по-польски przygotowawcze badanie języków), сопоставление языковых фактов и извлечение из них выводов, как в области одного языка, так и при сравнении разных языков. 3) Высшее, обобщающее, философское языковедение, "философия" языка (нем. Sprachwissenschaft, франц. linguistique philosophique, чеш. jazykověda, пол. wiedza językowa, językoznawstwo filozoficzne, filozofja mowy ludzkiej), обнимающее вершины лингвистических обобщений и дальше всего идущих выводов, в связи c общей системой научного мировоззрения. Описательное Я. снабжает материалом подготовительное исследование языков, а это последнее дает необходимое фактическое основание обобщающему Я. Из предшествующего явствует, что вспомогательными науками Я. следует считать прежде всего психологию и социологию. Ввиду великой важности периферических, произносительных и воспринимательных явлений речи человеческой, неизбежно для лингвиста знание некоторых данных из анатомии и физиологии человеческого и вообще животного тела, равно как и из акустики. Действие органов произношения должно происходить согласно законам механики. Поскольку в языкознании применяются количественные понятия, желательно также знание математики, не только низшей, но и высшей. Частью как исследующие общую фактическую почву, частью как поставляющие более или менее обильный лингвистический материал должны быть лингвистом принимаемы в соображение антропология, биология (по крайней мере, биология животных), этнография, археология. Аналогии или сходства отношений исследуемых фактов в их психической основе с отношениями, встречаемыми в его собственной науке, языковед находит во всех других науках психологически-социологических: в мифологии, в этологии (науке об обычаях), в эстетике, в политической экономии и т. д. Распределение лингвистических вопросов на известные группы можно производить с различных точек зрения: исследование индивидуального языка противопоставляется исследованию языка племенного, исследование индивидуального развития в области языка — исследованию истории племенного языка данной общественной группы. Другое деление Я. мы получаем, обратив внимание на начало языка или его происхождение во всем человечестве, в противоположность языку уже сложившемуся, готовому. Для индивида начало его языка равняется началу его языкового развития; для всего человечества начало языка равнозначно с началом его истории. B связи с вопросом о начале языка находятся другие общелингвистические вопросы, составляющие принадлежность высшей ступени этой науки. Считая язык характеристическим признаком человечества, в отличие от животных, языковедение, называемое также "философией языка", ставит себе вопросы: что такое язык? какие законы управляют его развитием и историей? каково его значение? как произошла и как все вновь происходит, как возрождается речь человеческая? какие представления могут в ней обнаруживаться? почему в одних языках существуют явные экспоненты известных идейных отношений, тогда как в других языках те же отношения остаются в сфере скрытых или потенциальных представлений? Задачи Я., нарождающиеся при исследовании уже готовых, племенных или национальных, языков, составляют предмет грамматики в самом обширном смысле этого слова. С объективно-психологической точки зрения грамматика распадается на следующие отделы: 1) звуковой стороной языка, как в ее преходящих проявлениях, так и в ее постоянной психической основе, занимается фонетика, фонолоия, звукоучение, распадающееся на несколько частей: антропофонику, или наблюдательно-опытную фонетику в области органов произношения (фонации) и воспринимания (аудиции с перцепцией); психофонетику, наблюдающую, исследующую и обобщающую фонетические факты идейного характера из области языковой церебрации, в применении к звуковой стороне языка; фонетику историческую, сопоставляющую фонетические представления разных эпох языковой жизни и вообще сравнивающую фонетические факты как в порядке хронологическом, так и в порядке топографическом (сравнительная фонетика). Кроме фонетики, под понятие грамматики подходят: 2) семасиология (семантика), т. е. наука о значении или об ассоциациях внеязыковых представлений (идей) с представлениями строго языковыми. 3) Морфология, или наука о строе языка в самом обширном смысле этого слова, распадающаяся на: а) морфологию в тесном смысле, т. е. науку о построении отдельных слов и словоподобных единиц языка, и б) синтаксис, т. е. науку о построении предложений и их сочетаний, равно как о связи слов в предложении и об их взаимной зависимости. 4) Лексиология, или наука о словах и выражениях самого разнообразного содержания и самого разнообразного объема. 5) Этимология, или наука о родстве и происхождении слов и их частей. Этимология хотя бы только одного языка возможна лишь тогда, когда она основывается на так называемой сравнительной грамматике. В семасиологии и этимологии мы имеем дело единственно с ассоциациями представлений по сходству, тогда как в трех остальных частях грамматики играют роль оба рода ассоциаций, как по сходству, так и по смежности. В морфологии, в самом обширном смысле этого слова, мы имеем дело с описанием строя предложений, слов и их частей, с определением порядка, в каком эти части следуют друг за другом, равно как и с определением их взаимной зависимости. В синтаксисе самыми простыми, далее неделимыми единицами являются слова и постоянные выражения, равносильные словам; в морфологии же в тесном смысле или в науке о строе слов самым простым элементом является морфема, т. е. комплекс звуковых представлений, объединяемый в одно целое ассоциацией с известной группой представлений из области или строя слов (представления морфологические), или их значения (представления лексические и семасиологические). В разных языках морфемам свойствен различный вид и различные способы сочетания друг с другом в большие языковые целые: основы (темы), слова и т. д. Одна морфология языков односложных, точнее говоря — одноморфемных, вроде китайского; другая морфология в языках "агглютинирующих"; опять другая в языках флексийных на семитический лад, другая в ариоевропейских языках состояния относительно первичного, еще другая в тех же ариоевропейских языках на более поздней ступени развития, со стремлением к децентрализации слов. То же замечание относится более или менее и к синтаксису. Между морфемами таких, например, языков, как русский, различаем, с одной стороны, морфемы корневые, корни слов, с другой стороны — морфемы прибавочные, приставочные, аффиксы (суффиксы), которые могут быть или "представками", префиксами, занимающими место перед корневой морфемой, или же "послелогами", постфиксами, следующими за корневой морфемой. С точки зрения синтаксической — приставки или аффиксы могут быть двоякого рода: одни из них образуют только основы или темы слов, еще не готовых синтаксически; другие образуют готовые слова, могущие быть живыми частями предложения. Первые из них носят название аффиксов или приставок в тесном смысле, другие — окончаний или флексийных "представок" (такими приставочными флексийными показателями или экспонентами являются так называемые "члены" или артикулы языков романских, английского, немецкого и др., равно как и предлоги во всех языках). Применяя к отдельным частям грамматики любого языка понятие хронологической последовательности, сравнивая разновременные состояния одного и того же движущегося во времени языкового материала, получаем историю языка.

Грамматика, будь это грамматика одновременного языкового состояния, или же историческая грамматика, рассматривает отдельные племенные языки порознь. Идя дальше, мы можем взглянуть на отдельные языки как на неделимые целые, как на неделимые единицы, чтобы дать их общую характеристику и классификацию языкового мира. Все до сих пор названные отделы науки мы подводим под понятие чистого языковедения, т. е. науки о языке без связи с другими группами явлений, составляющими предмет исследования других наук. Кроме того, имеется прикладное языковедение, точнее — применение лингвистических данных, с одной стороны, к рассмотрению вопросов из области других наук, с другой — к делам общественной и умственной жизни вообще. Занятие языковедением, как и всеми другими науками с психологической основой, является прямым применением сократовского γνώθι σεαυτόν (познай самого себя). Хотя из Я. извлекалось до сих пор мало практической пользы, но тем не менее мы имеем право предполагать, что в недалеком будущем применение Я., как и его основной науки — психологии, сыграет весьма важную роль как в педагогике, так и в разных сферах практической жизни. До сих пор на разные проявления общественной жизни часто смотрели материалистически; теперь очередь за психологией, и вместе с ней за наукой par excellence психологической, какой является Я. Применение данных и выводов Я. к вопросам из области других наук уже и теперь довольно обширно. Как лингвистический метод, так и результаты лингвистических исследований применялись к сравнительной мифологии, к сравнительной этологии (истории обычаев и нравов), совместно с историей права, к праистории человечества, особенно народов ариоевропейских. Воссоздавалась даже с помощью Я. картина "первобытной культуры" праариоевропейского народа, хотя собственно относившиеся сюда выводы были весьма шатки и слишком торопливы. С помощью исследования заимствованных слов мы можем с большой точностью делать выводы о взаимном культурном влиянии одного народа на другой. Вообще можно пользоваться данными Я. при исследовании истории культуры; можно применять лингвистические выводы при антропологических исследованиях. Необыкновенную цену приобретает применение Я. в психологии: язык дает нам особое, своеобразное "языковое знание" (см. Язык и языки). Все большее значение должны приобретать применения Я. в дидактике, как при обучении и изучении чужих языков (метод синтетический, метод аналитический, метод натуральный), так и при развитии ума и особенно наблюдательности с помощью обучения собственному, отечественному языку. Указания Я. могут быть весьма ценны в области самообучения, представляющего, в применении к языковедению, три ступени: 1) низшая ступень ограничивается сопоставлением и сравнением фактов в пределах одного индивидуального языка или же в пределах так называемого племенного языка, являющегося приблизительным средним выводом и абстракцией из суммы целого множества языков индивидуальных. 2) Вторая ступень состоит в сопоставлении и сравнении соответствующих друг другу явлений в разных языках, родственных и не родственных. 3) На третьей, высшей ступени в области лингвистического самообучения можно стремиться к далеко идущим обобщениям, основанным на выводах из всего того, что составляло предмет занятий на двух предшествующих ступенях. Сознательное и умелое отношение к правилам орфоэпии (правильной речи) и орфографии (правильного письма, правописания) возможно только при точном усвоении начал Я. как науки. В связи с этим состоит искусство очищения данного языка от чужих или же неуместных наносных элементов — так называемая пурификация языка (языковой пуризм). Дело языковедов — определять в каждом отдельном случае, насколько данное слово или оборот, появившийся под влиянием чужих языков, подвергся уже надлежащей ассимиляции и удовлетворяет известной потребности языка, т. е. в какой мере можно оправдать его употребление. Материал как для грамматических, так и для всяких других лингвистических исследований и выводов черпается из следующих источников: 1) из самих живых языков во всем их разнообразии, как из материала, данного непосредственно и доступного не только всестороннему наблюдению, но даже экспериментам; 2) из собственных имен мест (названия местностей), людей (имена и фамилии) и животных; 3) из языка детей и дисфатиков (людей, в большей или меньшей степени обиженных природой со стороны языка), исследование которых дает начало языковой эмбриологии и патологии; 4) из данного языка в устах иноплеменников; 5) из следов влияния данного языка на другие языки, т. е. из слов, оборотов и всех других особенностей, усвоенных из данного языка другими языками; 6) из памятников языка, т. е. из проявлений всякого рода графически-фонетических и вообще графически-языковых ассоциаций в самом обширном смысле этого слова. Сюда относится вся литература, вся письменность, все, что когда-либо было написано на данном языке. Особенное значение имеют тексты, записываемые для грамматических, диалектологических и вообще лингвистических целей, равно как и древние памятники из эпох жизни данного языка, недоступных непосредственному наблюдению. Не менее важными для ознакомления с особенностями языка являются письма и всякого рода письменные произведения людей не вполне грамотных, т. е. не вполне овладевших орфографическими правилами, и вообще людей, не в достаточной степени освоившихся с данным литературным языком. Равным образом сюда относятся всякие надписи, как прежние, так и современные, исследованием которых и использованием для лингвистических выводов занимается дисциплина, называемая эпиграфикой; таковы надгробные надписи, надписи в память каких-либо событий, вывески, стенные надписи в самых разнообразных местах и т. д. Как речь дисфатиков (людей неправильно говорящих) представляет много данных для определения особенностей языка говоримого и представляемого говоримым, точно так же из писаний людей не вполне грамотных можно извлечь много данных для определения особенностей языка писанного или представляемого писанным. Как к тем, так и к другим можно применять метод не только наблюдательный, но и экспериментальный. Особую разновидность памятников представляют слова данного языка, рассеянные в памятниках иноязычных, например слова из разных языков Европы в латинских и греческих памятниках разных времен, разноплеменные названия у арабских писателей и т. п.

Совокупность всех особенностей и принадлежностей того или другого языка, весь его "строй и состав" стараются совместить и представить так называемые грамматики и словари, взаимно друг друга пополняющие. Грамматики могут быть: а) практические, описательные, в которых так называемые правила, независимо от своего большего или меньшего научного обоснования, служат прежде всего мнемотехническим средством; б) теоретические, систематические, критические. Возможно в грамматике соединение обоих этих элементов или стремлений. Точно так же и словари могут быть: а) практические, б) теоретические, исторические, этимологические и т. д. Здесь еще более, чем в грамматике, возможно сочетание практичности с теоретичностью. Исторический словарь дополняет историческую грамматику, словарь этимологический — сравнительную грамматику. Как в области грамматики, так и в области лексикографии (составления словарей), рядом с сочинениями, старающимися обнять весь предмет, существуют тоже монографические труды, с одной стороны, занимающиеся разбором разных специальных вопросов, с другой — представляющие упорядоченное собрание слов или из какого-либо памятника, или из известной местности, или какой-либо языковой территории (диалектические словари). Если Я. должно в самом деле стать точной наукой, оно должно научиться орудовать абстракциями, общими понятиями, наподобие того, как это имеет место в настоящих точных науках. Издания памятников, текстов и т. п., составление словарей, грамматические описи отдельным языкам или же группам языков, вообще всякое другое упорядочивание языковых данных — всё это только приготовление материала для истинной науки, подобно тому как самым старательным образом систематизированные собрания метеорологических наблюдений не составляют еще науки метеорологии. Много теряя в сравнении с механикой, астрономией, физикой, химией, Я. значительно выигрывает при сопоставлении с совокупностью биологических естественных наук, метод которых оставляет желать многого с точки зрения точности умозаключений. Но как в биологических естественных науках, точно так же и в Я. возможны далеко идущие обобщения и гипотезы, бросающие свет на целые ряды подробностей в их взаимной связи. Сама природа фактов, составляющих предмет лингвистического исследования, всегда, однако, будет требовать и мелочного занятия подробностями. Так, например, точное исследование генезиса отдельных слов и групп слов никогда не потеряет своей прелести как в глазах самих языковедов, так и в области так называемого прикладного языковедения (психология и социология, исторические науки). Племенных и национальных языков имеется, может быть, несколько тысяч, человеческой же жизни, даже при самых блестящих способностях и обилии свободного времени, хватает на ознакомление едва только с маленькой частичкой этого множества. Отсюда ясно, что Я. и теперь, и в будущем может составлять одно законченное целое единственно только в недостижимом идеале. Ни одна человеческая голова не в состоянии обнять все богатство и разнообразие лингвистических фактов. Каждый исследователь совмещает в своей голове только обрывок, только небольшую дробь целого, которая, однако, позволяет ему составить себе общий взгляд на целое и рисовать в воображении более или менее полную картину жизни языка вообще. Как из кусочка кристалла, встречаемого в действительности, ум минералога воссоздает картину целого, так из усвоенной нами частички знания мы можем составить себе понятие об однородном целом, к которому принадлежит эта частичка. Поэтому, хотя Я. и существует только в обрывках, пополняющих взаимно друг друга или даже вовсе между собой не связанных, тем не менее каждый ум с логическим мышлением может себе представить, чем оно должно бы быть в идеале. Метод Я., несмотря на его несовершенство, делает возможным предсказание будущего, т. е. предсказание явлений, имеющих воспоследовать когда-нибудь на линии исторического продолжения данного языка, конечно при предположении, что хронологически последовательный ряд носителей этого языка не будет прерван, т. е. не перестанет существовать народ или племя, говорящее на этом языке.

История языкознания. Я. в строгом смысле этого слова является наукой европейской, точнее — европейско-американской. Теперь, благодаря влиянию европейской науки, представляемой особенно немцами и англичанами — профессорами японских университетов, в трудах над развитием новейшего научного Я. принимают участие и японцы. Исследованием речи человеческой занимались гораздо раньше, в различных странах и у различных народов, независимо от связи с другими народами и не принимая в соображение родства языков: в Китае, в Японии, в Египте финикиян, в Ассирии, в Индии, в Греции, в римском государстве, у евреев, у арабов, в разных европейских странах. Везде первый толчок к размышлению над особенностями языка исходил от потребности обозначать на письме слова и звуки, равно как и от желания понимать памятники собственного языка (комментарии, сборники слов с пояснениями и т. п.). Отсюда произошло разложение текущей речи на предложения, на отдельные слова, на слоги и наконец на дальше неделимые звуки. Сообразно с тем, на чем именно останавливались мыслители, совершенствовался и становился все более тонким грамматический анализ; с другой стороны, развивалось и упрочивалось письмо. Размышлению над особенностями собственного языка содействовала и потребность переводить с чужих языков или на чужие языки. Так, например, ассирийцы пытались переводить на свой язык найденные в их стране, в виде клинообразных надписей на скалах аккадско-шумерские памятники. Древнейшие лексикографические или словарные труды китайцев восходят к 1000 г. до Р. Х. Тонким и строгим, как фонетическим, так и морфологическим, анализом языка превзошли всех остальных индийские грамматики, побуждаемые к тому потребностью точного комментирования Вед. Их древнейшие известные нам труды восходят приблизительно к VI столетию до Р. Х., самый же знаменитый индийский грамматик, Панини, жил в IV столетии до Р. Х. Если бы не громадное влияние индийских грамматиков на умы европейских исследователей в конце XVIII и в начале XIX столетия, не был бы возможен блестящий расцвет "сравнительной грамматики" и вообще Я. на европейско-американской почве.

Древние греки, интересуясь языком более как "орудием мышления" и не различая надлежащим образом логики и грамматики, сделали немного для развития чисто лингвистических понятий, но все-таки их великие заслуги в области анализа категорий слов и частей предложения не подлежат ни малейшему сомнению. Римляне, как их подражатели, собственными усилиями не особенно подвинули эту науку, хотя и им нельзя отказать в поучительных наблюдениях. Как те, так и другие упрочили грамматическую терминологию и старательно исследовали разные подробности, не лишенные цены даже для нынешнего Я. В средние века мы видим падение научного мышления вообще и мышления грамматического в частности. Несмотря на это, именно на рассвете средних веков зарождается переворот во взглядах на языки земного шара, благодаря первобытному христианству. Под лозунгом "всяк язык да исповедует Бога" стали переводить Библию на различные языки, а проповедники старались усваивать себе языки обращаемых в христианство народов. Позже, под влиянием централистических стремлений, это движение ослабело. Ислам с самого начала действовал в смысле арабской исключительности и не признавал вовсе равноправности других языков; Коран должен был быть изучаем в подлиннике. Арабский язык распространялся, но вместе с тем портился. Поэтому оказались нужными правила настоящего, образцового языка, и этой нужде обязано своим возникновением арабское языковедение, развившееся на основании грамматических категорий Аристотеля. Грамматические школы процветали у арабов с VII по XII столетие.

Исследования арабских грамматиков имели влияние на евреев, язык которых, вследствие их рассеивания, распался на множество разновидностей, значительно между собой различавшихся; в особенности получилось большое разнообразие в произношении гласных, в еврейском письме не обозначаемых. Отсюда толчок к филологическому изучению еврейского языка, с целью упрочить однообразное произношение; а так как это изучение происходило под арабским влиянием и так как, с другой стороны, христианские богословы также изучали еврейский язык, то арабские грамматики посредственно воздействовали на христианских богословов.

В западной Европе с XII столетия воцарилось исключительно схоластическое образование, основанное на латинском языке. Язык рассматривали в то время a priori, т. е. подгоняя насильно языковые факты под известные предвзятые формулы. Выработался известный идеальный тип предложения и слова, и этим образцом измеряли все проявления живого языка. Материалом служили языки "мертвые", исключительно книжные — прежде всего поздняя латынь. Ученость средних веков сосредоточил в себе в XVI столетии Санчес (Sanchez, Sanctius). Его "Minerva" (1587) может быть признана высшим выражением деятельности схоластиков на лингвистическом поприще. В восточной Европе позднейшая греческая ученость также работала в области исследований языка; ее взгляды, вместе с Восточной церковью, перешли к славянам, до русских славян включительно. С другой стороны, благодаря соседству с Польшей Русь подвергалась также влиянию западной, латинской Европы, т. е. Рима.

В новые века, с конца XV столетия, лингвистический материал обогатился и углубился в трех направлениях: 1) реформация вывела на историческое поприще народные языки (linguae vulgares) против церковной латыни. 2) Географические открытия обратили внимание на новые народы и новые языки. 3) Так называемый "гуманизм" в области литературы и искусств представил в новом свете народы греческий и римский, вместе с их языками и литературами. Несмотря на все это, направление языковых исследований изменялось весьма медленно; стилистика все еще продолжала казаться более важной, чем грамматика. Новая эпоха в философских взглядах на язык начинается с Локка (исследование о возникновении понятий, обозначаемых именами и глаголами, и локалистическая теория падежей). Во Франции еще в середине XVII века появилась "философская грамматика", иначе — "грамматика всеобщая или рациональная" (grammaire générale on raisonnée), результаты которой помещены в сочинении "Grammaire générale de Port-Royale", составленном учеными отшельниками из Пор-Рояля, в особенности Арно и Ланселотом, и изданном в 1660 г. Эта "Méthode de Port-Royal" имела во Франции целый ряд подражателей, чуть ли не до нашего времени включительно. В Германии также составлялись общие или "философские" грамматики, основанные на классификации языковых явлений по предвзятым формулам и логическим категориям и вообще на смешении грамматики с логикой. Самым выдающимся представителем этого узкого взгляда на природу языка и на задачи грамматики был в первой половине XIX столетия К. Беккер, автор сочинения "Organismus der Sprache", потерявшего весь свой кредит вследствие обстоятельной критики Штейнталя.

Умственное движение, вызванное Локком, охватило разные европейские страны. Христиан Вольф († в 1754 г.) привел в порядок научную терминологию для логики и грамматики. Все, что было сделано в этом направлении, сгруппировал Г. Германн, в сочинении "De emendanda ratione graecae grammaticae" (1801). Все еще продолжали относиться к языку a priori, и вместо объяснения и разбора действительных форм ставили на первом плане логику и философию. Теми же взглядами на язык руководствовались тогдашние академии наук. Берлинская академия объявила тему на соискание награды, которую получил Иениш за сочинение "Das Ideal einer vollkommenen Sprache". В том же духе высказывались догадки о начале языка, причем старались открыть, который из существующих языков следует считать праязыком, и затем объяснить, почему он испортился. Только Гердер в 1776 г. имел храбрость высказать, что происхождение речи следует объяснять из самого существа человека, но и он впоследствии отказался от этого взгляда.

Другое направление возникло по почину Лейбница, которого мы и должны считать настоящим прародителем новейшего языковедения. Он первый порвал с предположением, что еврейский язык был первоначальным языком всего человечества, и по отношению к исследованию языков стал на действительно научную точку зрения. Он высказал мнение, что "исследование языков должно основываться на началах точных наук". Он считал превратным начинать исследование с того, что неизвестно и недоступно, т. е. с древних языков, вместо того чтобы приступить прежде всего к новым языкам, доступным непосредственному наблюдению. Этим своим требованием Лейбниц опередил не только всех современных ему ученых, но также многих из числа нынешних. Он особенно напирал на сравнение всех языков, хотел группировать европейские языки по их родству, признавал родство языков мадьярского, финского, турецкого и монгольского. В этих попытках и стремлениях Лейбница кроется зародыш так называемой "сравнительной грамматики", расцветшей столь пышно в XIX столетии. Следуя духу своего времени, он занимался и общими вопросами языковедения (начало языка и т. п.), но требовал при этом метода сравнительного. Лейбниц не только давал советы филологам, но обращался с просьбами о сотрудничестве и содействии к миссионерам, путешественникам, монархам. В 1713 г. он писал Петру Великому, развивая свои мысли о лингвистических вопросах. Он приготовлял программы исследований и сопоставлял слова, перевод которых на разные языки считал желательным. Екатерина II, будучи еще великой княгиней, воодушевилась мыслью Лейбница, пожелала создать "всеобщий словарь" и убедила Дюмареска, капеллана английской фактории в Петербурге, взяться за это дело. Следствием этого явился "Сравнительный словарь восточных языков" ("Vocabulaire comparatif des langues orientales"), a в 1786 г. вышел I том "Императорского словаря" ("Dictionnaire impérial"), обнимающий собой 285 слов в переводе на 51 язык Европы и 149 языков Азии. В том же направлении еще раньше работали Реляндус (Relandus, "Dissertationes misc.", 1706—1708), доказавший взаимное родство малайских языков и установивший "закон звуковых изменений", и Людольф (Ludolf), указавший на то, что надо основываться на сравнении грамматических форм, а не на случайных этимологиях. Лоренцо Гервас (Hervas), знаменитый знаток американских языков, в "Catalogo de las lenguas" (1800—1802) указал на взаимное родство семитических языков, равно как и на родство санскрита и греческого языка, превосходно сгруппировал американские языки и вообще положил основания для научной классификации языков. Некоторые исследователи этого направления еще раньше указывали на родство санскрита с европейскими языками. Первым обратил на это внимание Сассетта, еще в XVI столетии; затем высказывали такое же предположение Керду (Coeurdoux, 1767) и Джонс (Jones, 1786). Предтечами решительного поворота в развитии языковедения по направлению к "сравнительной грамматике" можно считать двух ученых, описывавших и сопоставлявших многие языки еще в начале XVII столетия: это были Этьен Гишар (Guichard, "Harmonie étymologique des langues", 1606) и Клод Дюре Бурбоннэ (Bourbonnais, "Trésor de l'histoire des langues de cest univers", 1619). В сочинении Герваса "Catalogo de las lenguas" и в капитальном труде Аделунга и Фатера "Mithridates" как бы сложены результаты исследований, вызванных Лейбницем. Гервас же первый высказал мнение, что определение родства языков должно основываться на грамматических фактах, а не на сходстве слов. Требование Герваса было осуществлено Францем Воппом в первую четверть XIX столетия.

На расцвет новой эпохи в истории языковедения повлияло также основательное ознакомление европейских филологов и лингвистов с санскритским языком и индийскими грамматиками. Как для греческих ученых в Александрии и в Пергаме Гомер, так для индийских ученых священные книги Вед явились стимулом к комментированию текстов и грамматическим разысканиям. Комментарии индийских грамматиков к Ведам не имеют ничего себе равного; появившиеся затем грамматические сочинения, посвященные санскриту, остаются до сих пор недостижимым идеалом и по основательности, и по всестороннему принятию в соображение всех оттенков произношения и формальной стороны языка. История санскритской или восточно-индийской филологии в Европе начинается с основания англичанами в 1784 г. Азиатского общества в Калькутте. Инициаторами явились здесь знаменитые индологи В. Джонс, Кольбрук, Кэри, Вилькинс, Форстер. Две первые санскритские грамматики были составлены Ганкследеном и Весдином (1790). Первым на материке Европы обратившим внимание на важность санскрита был Фридрих Шлегель, в своем сочинении "Ueber die Sprache und Weisheit der Inder" положивший основание индийской филологии по методу филологии классической и прославившийся своей классификацией языков. Он же первый употребил выражение "индогерманские языки" (indogermanische Sprachen). Сочинением Шлегеля были вызваны первые труды Боппа и таким образом дано начало "сравнительной грамматике" "индогерманских" (индоевропейских, арийских, ариоевропейских) языков.

Начало новейшего философского или общего языковедения с широким размахом восходит к Вильгельму Гумбольдту. Первоначальный метафизический характер этой отрасли языковедения перерождался мало-помалу в чисто психологическое отношение к языку (Штейнталь, Лацарус и др.), приобретающее теперь все больше и больше приверженцев. Вообще в новейшем фазисе истории языкознания можно отметить возврат к естественным связям языковых явлений. Я. удаляется от филологии и книговедения и приближается к другим наукам, более ему родственным.

Сравнительная характеристика и классификация племенных и национальных языков, как и всяких других однородных предметов, может основываться только на точном определении их различий и сходств, и прежде всего сходств. Сходства между языками бывают двоякого рода: 1) основанные на генеалогическом или историческом родстве народов и племен по отношению к языку (генеалогическая классификация); 2) общие сходства состояния и изменений, даже вполне независимые от исторических или генеалогических связей (морфологическая или структурная классификация).

Генеалогическое или историческое родство языков и основанные на нем сходства могут существовать только между языками, представляющими разные видоизменения одного и того же прежнего языкового материала. Так, например, славянские языки родственны между собой и похожи друг на друга, ибо все они являются различными видоизменениями или перерождениями одного и того же некогда первобытного славянского или праславянского языкового состояния. На такой же точно основе покоится более отдаленное родство и меньшее сходство всех славянских языков, вместе взятых, с другими языками, ариоевропейского (индоевропейского, индогерманского) семейства, т. е. с санскритом (вместе со всей индийской группой), с языками иранскими (персидско-бактрийскими), армянским, албанским, греческими, латино-романскими, кельтскими, германскими, аистскими (балтийскими: литовским и латышским). Сопоставление и параллельное исследование особенностей родственных языков составляет предмет так называемой сравнительной грамматики.

Другая классификация языков, морфологическая или структурная, основывается на сходстве языковых состояний или направлений в изменениях различных языков, вследствие условий, общих всем без исключения людям, каково бы ни было их происхождение. При генеалогической или исторической классификации мы имеем дело, прежде всего, с языковым семейством, как с замкнутым целым, т. е. с совокупностью всех языковых разновидностей, считаемых исторически родственными. Такими являются, например, языковые семейства ариоевропейское, урало-алтайское, угро-финское, семитическое и т. д. В свою очередь языковое семейство обнимает собой известную языковую область, распадающуюся обыкновенно на значительно различающиеся между собой ветви или более мелкие группы языковых разновидностей; например, ариоевропейское семейство делится на названные выше ветви. В каждой из ветвей могут быть еще более мелкие разветвления или еще более мелкие группы разновидностей, например в ветви романской подразделения италийское, галло-италийское, ладинское, провансальское, французское, испанское, португальское, румынское и т. д.; в ветви славянской подразделения русское, дако-славянское или болгаро-македонское, иллиро-славянское или сербохорватское, крайно-словенское или словинское, чешско-словацкое, лужицкое, кашубско-польское и т. д. Наконец, языковая территория или языковая область каждой подветви делится на большее или меньшее число говоров или диалектов, или группирующихся в большие целые, или же стоящих каждый отдельно. Крайними, далее неделимыми единицами племенного языкового мира являются языки индивидуальные, как составные части диалектических языков. На совокупность всех племен человеческих можно смотреть как на одну большую языковую территорию или область. Языковые территории отраслей или семейств, сплошные или же прерываемые вследствие скрещения с территориями других семейств, бывают либо более или менее постоянные — при народах и племенах оседлых, либо подвижные и постоянно изменяющиеся — при народах и племенах кочующих и странствующих. Области отдельных семейств, ветвей и всяких подразделений на разных ступенях могут либо быть резко, определенно разграничены, либо представлять постепенные переходы от одного языкового состояния к другому. Так, например, нет никаких переходных говоров между языковыми областями романской и германской, германской и славянской и т. п.; но в отдельно взятом романском мире, или германском, или же славянском языковом между некоторыми разветвлениями нельзя установить определенных, несомненных границ, а надо принять переходные территории или полосы. Еще очевиднее переходность во времени, переходность хронологическая. Так как не только при непосредственном соприкосновении, но и на известном расстоянии (путем колонизации, письменности, торговли, культуры вообще и т. п.) племена и народы действуют взаимно друг на друга по отношению к языку, то: 1) невозможно с полной точностью показать пределы, где кончаются языковые проявления и особенности, принадлежащие к известной языковой отрасли или же к известному языковому семейству; 2) известная языковая группа может, вследствие смешения разнородных элементов, принадлежать с равным правом к двум языковым отраслям или к двум языковым семействам. Так, например, благодаря разным словам и формам, перешедшим из латино-романских языков (латинского, итальянского, французского и т. д.) в языки других семейств, романское семейство этими своими отпрысками распространяется далеко за свои географические пределы в строгом смысле слова. Точно так же влияние угро-финских языков на языки славянские, литовско-латышские, германские и т. п. распространяет объем угро-финской языковой семьи за пределы строго территориальной области угро-финских племен. С другой стороны, почти равносильное скрещение и слитие в одно целое двух языковых элементов — ариоевропейского и какого-то другого — на почве армянской языковой области, заставляют нас причислять эту область в одинаковой мере к двум семействам: к ариоевропейскому и к какому-то другому. Английский язык принадлежит к двум языковым семьям — германской и, в несколько меньшей степени, романской. Сюда следует отнести прежде всего так называемые "искусственные" или "условные" (конвенциональные) языки, произошедшие от смешения строя и словарного материала (состава) двух языков, вроде, например, языка русско-китайского или китайско-русского (Кяхта, Маймачин и т. д.). Неоспоримо также влияние общих географических условий на языки разных семейств или разных отраслей, хотя, впрочем, эти общие географические условия сводятся обыкновенно к одинаковому этнологическому влиянию, т. е. к одинаковому влиянию какого-то, обыкновенно исчезнувшего, иноплеменного языка на существующие языки. В виде примера можно указать на общие свойства языков Балканского полуострова, языков Кавказа и т. д., при полной независимости от наличности или отсутствия их древнего генетического родства. Ввиду всего этого, рядом с родством языков мы должны принять тоже их свойство ("породнение"), как результат взаимного влияния, равно как и общих условий существования и хронологической последовательности сменяющих друг друга поколений. Не надо также забывать, что наши нынешние воззрения на генетическое или историческое родство языков далеки еще от точности и окончательного упрочения. Причины этого: 1) недостаточное знание частных фактов; 2) неточный метод исследования; 3) сама природа исследуемых предметов, которые, быв некогда почти одинаковыми или по крайней мере близкими и сходными, со временем до такой степени изменяются, что исчезает всякий след их исторической общности. Так, например, если бы от всего ариоевропейского семейства существовали теперь только языковые области новоиндийская (бенгали, хиндустани и т. д.), армянская, болгарская и английская, трудно было бы догадаться об их общем историческом происхождении или принадлежности к той же языковой отрасли или семье. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мнения о родстве известных языковых семейств и их разветвлений являются шаткими и неустановившимися или изменяются с течением времени. Так, например, одни к общему урало-алтайскому семейству причисляют угро-финские языки, другие из языков угро-финских образуют особую семью, имеющую общее с урало-алтайской строение слов и предложений, т. е. общность морфологическую, но исторически от нее не зависящую. Некоторые считают более поздними видоизменениями одного некогда общего языкового состояния то семейства семитическое и ариоевропейское, то семейства ариоевропейское и угро-финское, хотя, по господствующему мнению, основанному на принятии в соображение как морфологического строя, так и запаса корней, свойственных этим языковым семействам, их общее историческое начало едва ли допустимо. Луи Люсьен Бонапарт ("Langue basque et langues finnoises", Лондон, 1862) усматривает историческое родство между языками басков и языками угро-финскими. Н. Марр, профессор петербургского университета, открыл историческое родство между грузинско-мингрельско-сванетской группой кавказских языков и языками семитическими. С понятием генетической или исторической классификации соединяется понятие так называемых праязыков (Ursprachen) и первобытных, основных языков (Grundsprachen) каждого языкового семейства и каждой языковой ветви. Эти предполагаемые или гипотетические языки следует понимать не в смысле конкретных исторических фактов, но только как научные абстракции, как сборники или комплексы языковых частностей, может быть, и не синхронистических (т. е. друг другу не современных), но таких, что раньше или позже они должны были быть свойственны языкам лингвистических предков всех племен с генеалогически родственными языками. Так, например, говоря об ариоевропейском праязыке, мы приписываем ему состояние флексийное, централизованное, которое могло быть только продолжением весьма длинного ряда эволюционных изменений в историческом прошлом того же языкового материала.

Языковое, лингвистическое родство и свойство племен и народов следует строго отличать от их родства и свойства расового, антропологического (см. Язык и языки). В научных операциях так называемой морфологической или структурной классификации языков отражается закон перспективы пространственной, временной и психической. Мы классифицируем подробно языки нам близкие, а все остальные сваливаем вместе. Китайцы в наших глазах все друг на друга похожи, тогда как людей нашей расы мы различаем индивидуально; китайцы же, индивидуализируя самих себя, коллективизируют людей других рас, в том числе и расы средиземноморской или "белой".

В ходячих морфологических классификациях постоянно повторяется ошибка, состоящая в том, что известные состояния строя, свойственные отдельным, соединяемым в одно группам языков, считаются чем-то постоянным и неизменяемым. Все языки (понимаемые с хронологической стороны в самом обширном смысле этого слова, т. е. как беспрерывный ряд изменений на той же линии исторической последовательности) проходят через различные морфологические состояния: централизованное строение слов постепенно уступает место строению децентрализованному; децентрализованные слова срастаются, следует новая централизация, вызывающая затем новую децентрализацию, и так далее без конца (см. Язык и языки). Выводы, извлекаемые из всестороннего исследования хотя бы только ариоевропейской семьи языков, дают нам право утверждать, что в пределах одной и той же генетической или исторической отрасли морфологическое строение слов и предложений может совершенно измениться. В этом убеждает, например, сравнение древнеиндийского языка Вед или хотя бы даже более позднего санскрита не только со строением английского языка, но даже со строением языков восточно-индийских новейшей формации. Между строением языка Вед и таким строением, какое встречаем в английском языке, имеется гораздо менее сходства, нежели между строением теперешних славянских языков (польского, чешского, сербского, русского и т. д.) и строением языков угро-финских или урало-алтайских. Строение армянского языка, причисляемого обыкновенно к ариоевропейской семье, напоминает во многих отношениях строение языка эстонского и других языков угро-финских. Не подлежит сомнению, что в известных группах языков (прежде всего в ариоевропейском семействе) темп исторических эволюций морфологического строя был гораздо быстрее, нежели темп исторических эволюций морфологического строя других групп. Не следует ли, ввиду всего этого, признать, что морфологические характеристики известных языков или известных языковых групп, принимающие в соображение только их одновременное состояние, односторонни и неудовлетворительны? Обыкновенные, ходячие морфологические классификации приписывают известным языкам исключительно "односложность" (собственно одноморфемность), другим языкам исключительно "агглютинацию", третьим исключительно "флексию" или "инкорпорацию" ("воплощение", вставление целых слов или словечек в середину других раздвигаемых слов или выражений). Между тем в строении различных языков мы видим одновременное применение двух или даже трех морфологических принципов. Так, например, в русских стол, на-стол, стол-а, от-стол-а, стол-у, к-стол-у, стол-ом, под-стол-ом, в-стол-е, стол-ы, на-стол-ы, стол-ов, со-стол-ов, стол-ам, к-стол-ам, стол-ами, над-стол-ами, в-стол-ах и т. д. рядом с флексией, состоящей в присоединении окончаний, равно как и в психофонетической альтернации или чередовании последнего согласного основы, л (в стол) и ль (в стол-е, столь-э), мы имеем также представочную или префиксальную агглютинацию (ясные и определенные по своему значению префиксы от, над, на и т. д.); если же к этому прибавим такие выражения, как у-ломберного-стол-а, под-ломберным-стол-ом, в-ломберном-стол-е, в-этом-моем-ломберном-стол-е и т. д., то мы должны будем признать также известного рода "воплощение" или "инкорпорацию", т. е. вставление целых слов и даже выражений внутри неделимых синтаксических целых, каковыми являются все простые или сложные формы склонения, спряжения и т. д. Эти четыре понятия — "односложность", "агглютинация", "флексия", "инкорпорация" — не исчерпывают всего богатства морфологических принципов, могущих проявляться в разных языках. Нельзя также удержать деления всех языков земного шара, которое было принято Францем Мистели, на основании соображений Штейнталя. По этому делению установляются четыре класса языков: 1) языки полисинтетические, в которых предложение отождествляется-де со словом (например, языки мексиканский и гренландский). 2) Языки без слов, распадающиеся на три подразделения: а) односложные, изолирующие или обособляющие корень (китайский, индокитайские); б) языки, которым свойственны только основы или темы; в) языки, в которых к основам прибавляются неплотно соединяющиеся аффиксы (lose Affixe). 3) Языки с одними только мнимыми словами, т. е. агглютинирующие (слепляющие; языки урало-алтайские, дравидийские и т. д.). 4) Языки с действительными готовыми словами, совмещающими в себе одновременно и значение, и "функцию" (языки флексийные — семитические и ариоевропейские).

Повторяемое за Штейнталем деление языков, с психологической точки зрения, на два класса: языки с формой (Formsprachen) и языки без формы (formlose Sprachen), т. е. языки, отмечающие различие между материей (Stoff) и формой (Form), в противоположность языкам, этого различия не обозначающим, — можно провести только с помощью больших натяжек. Все племена и народы понимают так или иначе различие между так называемой "субстанцией", "материей", "содержанием" и так называемой "формой", равнозначной со взаимными отношениями, то пространственными, то временными, то, наконец, общественными; следовательно, в языках всех народов и племен различия из этой области находят выражение, хотя бы только потенциально, в потаенном состоянии (см. Язык и языки). Сведения о разных языках земного шара старался собрать в одно целое и охарактеризовать их особенности, с точки зрения санскритской и европейской грамматики, профессор венского университета, покойный Фридрих Мюллер, в сочинении "Grundriss der Sprachwissenschaft" (Вена, 1876—1888). Не гоняясь за систематической группировкой в несколько общих классов, Мюллер представляет языки в связи с расами народов, на них говорящих, — что, очевидно, не всегда допустимо, — и приводит их в следующем порядке: A. Языки рас шерстистоволосых (wollhaarige Rassen) — готтентотской, папуасской, негритянской и кафрской. Б. Языки рас гладковолосых (schlichthaarige Rassen) — австралийской, гиперборейской (остяки, юкагиры, чукчи, айны, алеуты, эскимосы), американской, малайской, верхнеазиатской или монгольской. В. Языки рас кудрявоволосых (lockenhaarige Rassen) — нубийской, дравидийской, средиземноморской. В одной только Европе имеются следующие языковые области (отрасли и семьи): I. Более всех остальных распространена ариоевропейская семья, в различных морфологических видоизменениях, начиная с относительно древнего, централизованного строения литовского языка и значительного большинства разнообразных видоизменений славянской области и кончая новейшим децентрализованным строением, свойственным английскому языку, равно как и различным видоизменениям области германской, романской и т. д. (к этому новому морфологическому типу, по крайней мере в области склонения, следует причислить на славянской почве язык болгарский). К ариоевропейскому семейству принадлежат в Европе следующие ветви: самые многочисленные и самые разветвленные — романская, германская и славянская; географически и статистически менее распространенные кельтская, аистская или балтийская (литовско-латышская), албанская, греческая, армянская, принадлежащая вместе с тем к какому-то другому семейству (см. выше), и наконец, иранская, представителями которой являются курды и осетины на Кавказе. Подвижной и повсеместно рассеянный отпрыск ариоевропейского семейства составляют цыганские говоры, принадлежащие к индийской ветви в юго-западной Азии. II. Угро-финское или финно-угорское семейство, представителями которого являются в средней Европе мадьяры или этнографические венгерцы, в Европе же восточной и северной, преимущественно в пределах русского государства вместе с Финляндией, — финны или суоми, эстонцы и различные другие племена (зыряне, пермяки, черемисы, мордва и др.). III. Семейство урало-алтайское в строгом смысле или турецко-татарское, к которому принадлежат турки-османы, татары в Турции, Болгарии, Румынии и в разных частях Русского государства (вместе с ногайцами на Кавказе), чуваши, калмыки, киргизы, башкиры и т. д. IV. Семитическое семейство представлено весьма слабо арабами на острове Мальта, скудными остатками нескольких племен на Кавказе и, наконец, евреями, поскольку эти последние "искусственно" и литературно пользуются еврейским языком. Вообще евреи по языку принадлежат к тем племенам, на языках которых говорят, по преимуществу к племени германскому (значительное большинство) и романскому (немногочисленные потомки прежних испанских евреев, рассеянные особенно в Турции и на побережьях Средиземного моря). V. Из кавказских языков грузино-мингрело-сванетское семейство будет, вероятно, причислено к одной общей, более обширной семье с языками семитическими и хамитическими. VI. Семейство иберийское или баскское (см.), ныне уже весьма немногочисленное, но, может быть, состоящее в известном отдаленном родстве с языками угро-финскими. VII. Кавказские языки, за исключением упомянутых под п. V, принадлежат ко многим совершенно обособленным семействам, являющимся пережитками прежнего, гораздо более богатого языкового разнообразия.

Литературу — см. Язык и языки.

И. Б. де К.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907