Краткие содержания произведений - генри миллер - тропик рака

Опытным полем, на котором развертывается парадоксальное и противоречивое течение однойчеловеческой жизни — жизни неимущего американца в Париже рубежа 1920—1930-хгг., — становится, по существу, вся охваченная смертельным кризисом западная цивилизацияXX столетия.С Генри, героем книги, мы впервые сталкиваемся в дешевых меблирашкахна Монпарнасе на исходе второго года его жизни в Европе, куда его привело непреодолимоеотвращение к регламентированно-деловому, проникнутому духом бескрылого практицизмаи наживы образу жизни соотечественников. Не сумев прижиться в мелкобуржуазном кругубруклинских иммигрантов, из семьи которых он родом, «Джо» (как называют его иныеиз теперешних приятелей) стал добровольным изгоем из своего погрязшего в материальныхзаботах отечества. С Америкой его связывает лишь память о вернувшейся на родину бывшейжене Моне да постоянная мысль о денежном переводе из-за океана, который вот-вотдолжен прийти на его имя. До поры делящий крышу с перебивающимся случайными приработкамилитератором-эмигрантом Борисом, он постоянно одержим мыслью о том, как добыть денегна пропитание, и еще — спорадически накатывающими приступами эротического влечения,

от времени до времени утоляемого с помощью жриц древнейшей профессии, которыми кишатулицы и переулки богемных кварталов французской столицы.Герой-повествователь —

типичное «перекати-поле»; из бесчисленных житейских передряг, складывающихся в цепьосколков-фрагментов, его неизменно выручает интуитивный здравый смысл и приправленнаяпорядочной дозой цинизма неистребимая тяга к жизни. Он ничуть не лукавит, признаваясьсамому себе: «Я здоров. Неизлечимо здоров. Ни печалей, ни сожалений. Ни прошлого,

ни будущего. Для меня довольно и настоящего».Париж, «точно огромный заразныйбольной, разбросавшийся на постели […] Красивые улицы выглядят не так отвратительнотолько потому, что из них выкачан гной». Но Генри/Джо обитает в естественном для негоокружении шлюх, сутенеров, обитателей борделей, авантюристов всех мастей… Он с легкостьювписывается в жизнь парижского «дна», во всей его натуралистической неприглядности.

Но мощное духовное начало, тяга к творчеству парадоксально сосуществуют в натуреГенри/Джо с инстинктивным гласом утробы, превращая шокирующий физиологичностью деталейрассказ о теневой стороне бытия в феерическую полифонию возвышенногои земного.Презирающий отечество как образцовую цитадель вульгарной буржуазности,

не питающий ни малейших иллюзий относительно перспектив всей современной цивилизации,

он движим честолюбивым стремлением создать книгу — «затяжное оскорбление, плевокв морду Искусству, пинок под зад Богу, Человеку, Судьбе, Времени, Любви, Красоте…» —

и в процессе этого на каждом шагу сталкивается с неизбывной прочностью накопленнойчеловечеством за века Культуры. И Спутники, к которым прибивает Генри/Джо полуголодноесуществование, — тщетно взыскующие признания литераторы Карл, Борис, Ван Норден, драматургСильвестр, живописцы Крюгер, Марк Свифт и другие — так или иначе оказываются перед лицомэтой дилеммы.В хаосе пораженного раковой опухолью отчуждения существования неисчислимогомножества одиночек, когда единственным прибежищем персонажа оказываются парижские улицы, каждоеслучайное столкновение — с товарищем по несчастью, собутыльником илипроституткой — способно развернуться в «хэппенинг» с непредсказуемымипоследствиями. Изгнанный с «Виллы Боргезе» в связи с появлением экономки ЭльзыГенри/Джо находит кров и стол в доме драматурга Сильвестра и его подруги Тани; затемобретает пристанище в доме промышляющего торговлей жемчугом индуса; неожиданно получает местокорректора в американской газете, которое спустя несколько месяцев по прихоти случаятеряет; потом, пресытившись обществом своего помешанного на сексе приятеля Ван Нордена и еговечно пьяной сожительницы Маши (по слухам — русской княгини), на некоторое времястановится преподавателем английского в лицее в Дижоне, чтобы в конце концов весноюследующего года снова оказаться без гроша в кармане на парижских улицах, в еще болееглубокой убежденности в том, что мир катится в тартарары, что он — не более чем«серая пустыня, ковер из стали и цемента», в котором, однако, находится место длянетленной красоты церкви Сакре-Кёр, неизъяснимой магии полотен Матисса («…такошеломляет торжествующий цвет подлинной жизни»), поэзии Уитмена («Уитмен был поэтом Телаи поэтом Души. Первым и последним поэтом. Сегодня его уже почти невозможно расшифровать,

он как памятник, испещренный иероглифами, ключ к которым утерян»). Находится местои царственному хороводу вечной природы, окрашивающей в неповторимые тона городскиеландшафты Парижа, и торжествующему над катаклизмами времени величавому течению Сены: «Тут,

где эта река так плавно несет свои воды между холмами, лежит земля с таким богатейшим прошлым,

что, как бы далеко назад ни забегала твоя мысль, эта земля всегда была и всегда на нейбыл человек».Стряхнувший, как ему кажется, с себя гнетущее ярмо принадлежностик зиждущейся на неправедных основах буржуазной цивилизации Генри/Джон не ведает путейи возможностей разрешить противоречие между охваченным лихорадкой энтропии обществоми вечной природой, между бескрылым существованием погрязших в мелочной суете современникови вновь и вновь воспаряющим над унылым горизонтом повседневности духом творчества. Однаков страстной исповедальности растянувшейся на множество томов автобиографии Г. Миллера

(за «Тропиком Рака» последовали «Черная весна» (1936) и «Тропик Козерога» (1939),

затем вторая романная трилогия и полтора десятка эссеистических книг) запечатлелись стольсущественные приметы и особенности человеческого удела в нашем бурном и драматичномвеке, что у эксцентричного американца, стоявшего у истоков авангардистских исканийлитературы современного Запада, и сегодня немало учеников и последователей. И ещебольше — читателей.

См. также:

Оноре Де Бальзак Утраченные Иллюзии, Карло Гоцци Зелёная Птичка, Народные И Древнерусские Произведения Тысяча И Одна Ночь Рассказ О Первом Путешествии Синдбада-морехода, Джефри Чосер Кентерберийские Рассказы, Луи-фердинанд Селин Путешествие На Край Ночи, Белинский В Г О Русской Повести И Повестях Гоголя