Краткие содержания произведений - и. с. тургенев - степной король лир
И. с. тургенев - степной король лир
Двухаршинная спина, плечи, "подобные мельничным жерновам", уши, похожие на калачи. Копна спутанныхжелто-седых волос над сизым лицом, огромный шишковатый нос и крошечные голубые глазки.Удивительное бесстрашие и бескорыстие были ему свойственны. Лет 25 назад он спас жизнь НатальеНиколаевне, (так звали помещицу, мать рассказчика), удержав её карету на краю глубокого оврага,
куда лошади уже свалились. "Постромки и шлеи порвались, а Мартын Петрович так и не выпустил из руксхваченного им колеса — хотя кровь брызнула у него из-под ногтей".Он гордился древним дворянским происхождением и полагал, что оно обязывает благороднопоступать, "чтоб никакой смерд, земец, подвластный человек и думать о нас худого не дерзнул! Я —Харлов, фамилию свою вон откуда веду… и чести чтоб во мне не было?! Да как это возможно?"Предком Харлова был швед Харлус, который в давние времена приехал в Россию, "пожелал быть русскимдворянином и в золотую книгу записался".Его жена умерла, остались две дочери, Анна и Евлампия. Соседка Наталья Николаевна сначала выдалазамуж старшую; мужем Анны стал некий Слеткин, сын мелкого чиновника, услужливый, довольно злобныйи жадный. Для Евлампии соседка также "припасла" жениха. Это был отставной армейский майор Житков,
человек уже немолодой, бедный, который "едва разумел грамоте и очень был глуп", но хотел попасть вуправляющие имением. "Что другое-с, а зубъе считать у мужичья — это я до тонкости понимаю, —говаривал он…" Ох, не о благородстве тогдашних нравов это все свидетельствует!А чего стоит брат покойной жены Харлова некто Бычков, по прозвищу "Сувенир", "приютившийся" в домебогатой помещицы Натальи Николаевны, матери рассказчика, "в качестве не то шута, не то нахлебника".
"Это был человек мизерный, всеми презираемый: приживальщик одним словом". Чувствовалось, что будь унего деньги, "самый бы скверный человек из него вышел, безнравственный, злой, даже жестокий".Но, может быть, дочери Харлова на высоте, полагая, как и отец, что дальние предки обязывают?2Однажды летом, под вечер в дом к Наталье Николаевне явился Мартын Петрович, небывало задумчивый,
бледный. Он что-то хотел сообщить, бормотал несвязные слова, потом вдруг вышел, сел на свои дрожки иумчался. А на следующий день приехал снова и рассказал, что неделю назад, проснувшись,
почувствовал, что рука и нога не действуют. Паралич? Но потом он "снова вошел в действие".Восприняв это, как предостережение, (к тому же приснился нехороший сон), старик решил разделитьимение между двумя дочерьми. Он попросил, чтобы при совершении формального акта присутствовалисын помещицы, (впоследствии рассказавший друзьям эту историю), и живший в её доме Бычков. Пригласилот также и её управляющего, и жениха Евлампии Житкова.Оказалось, что все бумаги уже подготовлены и "палата утвердила", поскольку Мартын Петрович в ходеоформления бумаг "денег не жалел"."Неужели ты все свое именье без остатку дочерям предоставляешь?Вестимо, без остатку.Ну, а ты сам… где будешь жить?Харлов даже руками замахал.Как где? У себя в доме, как жил доселючи… так и впредь. Какая же может быть перемена?И ты в дочерях своих и в зяте так уверен?Это вы про Володьку-то говорить изволите? Про тряпку про эту? Да я его куда хочу пихну, и туда, исюда… Какая его власть? А они меня, дочери то есть, по гроб поить, одевать, обувать… Помилуйте!Первая их обязанность!"Соседка помещица ввиду важности момента откровенно высказала свое мнение: "Ты меня извини,
Мартын Петрович; старшая у тебя, Анна, гордячка известная, ну да и вторая волком смотрит…"Но Мартын Петрович возразил: "Да чтоб они… Мои дочери… Да чтоб я… Из повиновенья-то выйти? Да ими во сне… Противиться? Кому? Родителю?.. Сметь? А проклясть-то их разве долго? В трепете да впокорности век свой прожили — и вдруг… Господи!"Видимо, жизнь в трепете да в покорности — не лучший учитель.3Настал день "совершения формального акта". Раздел имущества. Очень все было торжественно.Мартын Петрович облекся в ополченский 12-го года наряд, на груди его красовалась бронзоваямедаль, сбоку висела сабля. И какая значительная поза. Левая рука на рукоятке сабли, правая настоле, покрытом красным сукном. И на столе — два исписанных листа бумаги — акт, который предстоялоподписать."И какая важность сказывалась в его осанке, какая уверенность в себе, в своей неограниченной инесомненной власти!"Мартын Петрович, при всем бескорыстии, не лишен был определенных человеческих слабостей.
Желание покрасоваться, продемонстрировать свою значимость и выставить свое благодеяние напоказ!
"Твори милостыню втайне", — сказано в Евангелии. (Вероятно, это не только к милостыне относится, нок любому благодеянию).Торжественно все было, очень торжественно… И священник присутствовал. Но не вспомнили, что естьв Евангелии еще хорошие правила, например: "Возвышающий себя сам, унижен будет". Если бы люди не точто исполняли… хотя бы знали об этих принципах человеческих отношений. Но взгляните, к примеру, наисправника, представителя земского суда. Что ему до всех принципов! "Жирненький, бледненький,
неопрятный господинчик… с постоянной, хоть и веселой, но дрянной улыбочкой на лице: он слыл завеликого взяточника… В сущности его интересовала одна предстоявшая закуска с водочкой"."На, возьми, читай! А то мне трудно. Только смотри, не лотоши! Чтобы все господа присутствующиевникнуть могли", — довольно бесцеремонно приказал Мартын Петрович зятю, с подобострастным видомстоявшему у двери.А последнюю фразу акта Мартын Петрович пожелал прочесть сам. "И сию мою родительскую волюдочерям моим исполнять и наблюдать свято и нерушимо, яко заповедь; ибо я после Бога им отец и глава,
и никому отчета давать не обязан и не давал…"Это была самодельная "бумага", составленная по указанию Мартына Петровича весьма цветисто ивнушительно, а настоящую дарственную запись, составленную по форме, "безо всяких этих цветочков",
прочел затем исправник.Но и это было еще не все.4"Ввод во владение" новых двух помещиц происходил на крыльце в присутствии крестьян, дворовых, атакже понятых и соседей. Исправник, (тот самый "жирненький господинчик с… веселой, но дряннойулыбочкой на лице"), придал своему лицу "вид грозный" и внушал крестьянам "о послушании". Хотя нетболее "смирных физиономий", чем у харловских крестьян. "Облеченные в худые армяки и прорванныетулупы", крестьяне стояли неподвижно и как только исправник испускал "междометие" вроде: "Слышите,
черти! Понимаете, дьяволы!", кланялись вдруг все разом, словно по команде"… Видно, Мартын Петровичих, как следует, вымуштровал.Ох, сколько всего еще предстояло в ближайшие 100-150 лет! Конечно, "блаженны смиренные", "блаженныкроткие", — утверждает Евангелие. Но это когда все вокруг смиренные и кроткие — не от страха, а повнутреннему убеждению. До такого уровня еще очень было далеко. Еще предстояло в будущем, немногораспрямившись, громить помещичьи усадьбы; потом снова пережить подобие крепостного права: безпаспортов, без права хоть слово свободно сказать, с подневольным тяжким трудом за пустые "палочки"
вместо трудодней; под властью новых "погонял", выросших из своей же среды, не из помещиков иликулаков.Когда-нибудь при ином уровне технической оснащенности, сознания, отношений — станут, может быть,
все милостивыми, кроткими, чистыми сердцем. Но тогда, во времена Тургенева… И как чутко онподметил все важные подробности тогдашней жизни, как сумел передать их — точно, реально, живо.
Слишком долго, подробно? Зато, если у Тургенева все подряд читать, возникает живая картина, даже внынешних наших недостатках многое объясняющая.Сам Харлов не пожелал выйти на крыльцо: "Мои подданные и без того моей воле покорятся!"То ли вздумалось ему вдруг покуражиться в последний раз, то ли еще что взбрело в голову, но онпотом рявкнул в форточку: "Повиноваться!"Дочери, новые помещицы, держались важно. А особенно изменился зять Мартына Петровича Слеткин.
"Движения головы, ног остались подобострастными", но весь вид теперь говорил: "Наконец, мол,
дорвался!"Был молебен. Анна и Евлампия, уже прежде кланявшиеся Мартыну Петровичу до земли, снова поприказанию отца "благодарили его земно".Потом застолье, тосты. И вдруг жалкий, суетливый Сувенир, (брат покойной жены Харлова), как видноопьянев, "залился своим дряблым, дрянным смехом" и стал предрекать как поступят в дальнейшем сМартыном Петровичем: "Голой спиной… да на снег!""Что ты врешь? Дурак! — презрительно промолвил Харлов.Дурак! дурак! — повторил Сувенир. — Единому Всевышнему Богу известно, кто из нас обоихзаправский-то дурак. А вот вы, братец, сестрицу мою, супругу вашу уморили…"В общем, разговоры во время застолья были откровенные. Наконец, Мартын Петрович повернулся ковсем спиною и вышел. Затем все разъехались.5Вскоре соседка помещица с сыном, (впоследствии рассказавшим друзьям всю эту историю), уехала вдеревню к сестре, а вернувшись в конце сентября в свою деревню, они вдруг узнали от слуги, чтоМартын Петрович "самым, как есть, последним человеком стал", что теперь Слеткин "всем орудует", аЖиткова, жениха Евлампии, вообще прогнали.Наталья Николаевна, (соседка помещица), пригласила к себе Харлова и Слеткина. Мартын Петрович неявился, а в ответ на её письмо прислал четвертушку бумаги, на которой крупными буквами былонаписано: "Ей-же-ей не могу. Стыд убьет. Пущай так пропадаю. Спасибо. Не мучьте. Харлов Мартынко".Слеткин явился, хотя и не сразу, но беседа была короткой, он вышел из кабинета помещицы веськрасный, с "ядовито-злым и дерзостным выражением лица". Приказано было затем — Слеткина и дочерейХарлова, если вздумают явиться, "не допускать".Слеткин, в прошлом воспитанник помещицы, соседки Харлова, был сирота. Курчавыми волосиками,
черными, как вареный чернослив глазами, ястребиным носом он "напоминал еврейский тип". Сперва
"поместили" его в уездное училище, потом он поступил в "вотчинную контору", потом его "записали наслужбу по казенным магазинам и, наконец, "женили на дочери Мартына Петровича. Вечная зависимость —сначала от благодетельницы, которая его приютила, потом от капризов Мартына Петровича мало,
видимо, способствовала воспитанию в нем достоинства и великодушия.Кто были его предки? Из евреев, цыган, молдаван? Из армян или прочих кавказцев? Откуда "черные, каквареный чернослив, глаза", кучерявые волосы, ястребиный нос? Что хранит его генетическая память,
какие скитания, бедствия? Да вряд ли стоит рыться в генах, когда вся его сознательная жизнь тоже неспособствовала очищению души.В басне Крылова сказано про одну несчастную птицу: "И от ворон она отстала, и к павам не пристала".
С одной стороны господа, как павлины гордые своим господским положением, с другой — темная голь,
от которой он давно отстал.Анна, дочь Харлова, на которой Слеткина "женили", внешне была привлекательна — сухощавая, скрасивым смуглым лицом и бледно-голубыми глазами. Но "всякий, взглянув на нее, наверное, подумал бы:
"Ну, какая же ты умница — и злюка!" В её красивом лице было что-то "змеиное".А вот как выглядела Евлампия: "осанистая красавица", высокого роста, дородная, крупная. Белокураягустая коса, глаза темно-синие с поволокой. "Но во взгляде её огромных глаз было что-то дикое ипочти суровое". Она, видимо, многие свои особенности унаследовала от Мартина Петровича.Мальчик, сын помещицы, (от лица которого спустя многие годы ведется рассказ), с ружьем и собакойотправился на охоту. В роще он услышал невдалеке голоса и вскоре на поляну неожиданно вышелСлеткин и Евлампия. При этом Евлампия как-то смутилась, а Слеткин затеял разговор и сообщил, чтоМартын Петрович "сперва обижался", а теперь "совсем тих стал", Что касается жениха, которомуотказали, то Слеткин объяснил, что Житков, (отставной майор), неподходящий человек для веденияхозяйства."Я, говорит, могу с крестьянином расправу чинить. Потому — я привык по роже бить!" (Это он, служа вармии, так привык.)"Ничего-с он не может. И по роже бить нужно умеючи. А Евлампия Мартыновна сама ему отказала.
Совсем неподходящий человек. Все наше хозяйство с ним бы пропало!"Бродя по лесу, мальчик затем опять встретил на лужайке Слеткина с Евлампией. Слеткин лежал наспине, заложив обе руки под голову и слегка покачивая левой ногой, "закинутой на правое колено".По лужайке, в нескольких шагах от Слеткина, медленно, с опущенными глазами, похаживала Евлампия ивполголоса напевала. Слова песни говорят о многом."Ты найди-ка, ты найди, туча грозная,Ты убей-ка, ты убей тестя-батюшку.Ты громи-ка, громи ты тещу-матушку,А молодую-то жену я и сам убью!"Анна потом, выйдя на крыльцо, долго глядела в направлении рощи, даже спросила проходившего подвору мужика не вернулся ли барин."Не видал… нетути", — отвечал, сняв шапку, мужик.6Мальчик встретил потом у пруда самого Мартына Петровича, который сидел с удочкой. "Но в какое онбыл одет рубище и как опустился весь!"15-летний мальчик, желая утешить старика, позволил себе заговорить об его ошибке: "Вы поступилинеосторожно, что все отдали вашим дочерям… Но если ваши дочери так неблагодарны, то вам следуетоказать презрение… именно презрение… и не тосковать…""Оставь! — прошептал вдруг Харлов со скрежетом зубов, и глаза его, уставленные на пруд,
засверкали злобно… — Уйди!Но Мартын Петрович…Уйди, говорят… а то убью!"Он рассвирепел, а потом оказалось, что он плачет. "Слезинка за слезинкой катилась с его ресниц пощекам… а лицо приняло выражение совсем свирепое…"В середине октября он внезапно появился в доме соседки помещицы. Но в каком виде! Его отчаяниеусугубляет осенний пейзаж."Ветер то глухо завывал, то свистал порывисто; низкое, без всякого просвету небо из неприятнобелого цвета переходило в свинцовый, еще более зловещий цвет — и дождь, который лил, лил неумолчнои беспрестанно, внезапно становился еще крупнее, еще косее и с визгом расплывался по стеклам". Все,
и серые деревья, и лужи, засоренные мертвыми листьями, и непролазная грязь на дорогах, и холод —все нагоняло тоску.Мальчику, стоявшему у окна, вдруг почудилось, что огромный медведь, вставший на задние лапы,
промчался по двору. Вскоре чудовище стояло посреди столовой на коленях перед хозяйкой и еёдомочадцами. Это был Мартын Петрович — прибежал пешком по непролазной грязи."Выгнали меня, сударыня… Родные дочери…""Чти отца и мать", — сказано в древних библейских заповедях. Но аккуратно исполняли здесь восновном по традиции обряды, забыв, (или вовсе не зная), еще одно правило, приведенное в Евангелии:
"Суть веры важнее внешней формы".Его постель выбросили в чулан, а комнату отобрали. Еще до этого оставили совсем без денег. Дочериво всем подчинялись теперь Слеткину, а тот словно мстил унижавшему его прежде "благодетелю".Надо все-таки отдать должное Мартыну Петровичу, совесть у него имелась, ненормальное устройствообщества зачастую мешало ей проявиться."Сударыня, — простонал Харлов и ударил себя в грудь: — Не могу я снести неблагодарность моихдочерей! Не могу, сударыня! Ведь я им все, все отдал! И к тому же, совесть меня замучила. Много… ох!много передумал я… "Хоть бы ты пользу кому в жизни сделал! — размышлял я так-то, — бедныхнаграждал, крестьян на волю отпустил, что ли, за то, что век их заедал! Ведь ты перед Богом за нихответчик! Вот когда тебе отливаются их слезки!"Может быть, страдания в конце концов пробуждают совесть? Может быть, страдания не бесполезны длялюдей?7У соседки помещицы было доброе сердце. Мартыну Петровичу отвели хорошую комнату, дворецкийпобежал за постельным бельем и как раз в этом момент жалкий, униженный нахлебник Сувенирвоспользовался возможностью покуражиться над презиравшим его всегда гордецом.Сколько таких Бычковых, лишенных собственного жилья, имущества, приличного социального статуса,
ютилось в имениях всевозможных помещиков. "Приживальщик", "шут", жалкий нищий. Постояннаяуниженность, бесцельность, необходимость угождать. Растоптанная человеческая личность можетзатем обернуться страшной, неожиданной стороной."Приживальщиком меня величал, дармоедом! "Нет, мол, у тебя своего крова!" А теперь небось таким жеприживальщиком стал…"Успокоившийся было Мартын Петрович опять стал раздражаться. Но Сувениром "словно бес овладел".
После всех унижений это был час его "торжества"."Да, да почтеннейший! — затрещал от опять, — вот мы с вами теперь в каких субтильныхобстоятельствах обретаемся! А дочки ваши, с зятьком вашим, Владимиром Васильевичем, под вашимкровом над вами потешаются вдоволь! И хоть бы вы их, по обещанию, прокляли! И на это вас не хватило!Да и куда вам с Владимиром Васильевичем тягаться? Еще Володькой его называли! Какой он для васВолодька? Он — Владимир Васильевич, господин Слеткин, помещик, барин, а ты — кто такой?"Каждая картина, движение, характер живут, и все события кажутся реальными. Вроде бы автор о нихрассказывает, а на самом деле — показывает.И Харлов, почти уже было начавший обретать смирение, ("Я ведь и простить могу!"), небывалоразъярился."Кров! — говоришь ты… Нет! я их не прокляну… Им это нипочем! А кров… Кров я их разорю, и не будету них крова так же, как у меня! Узнают они Мартына Харлова! Не пропала еще моя сила! Узнают, как надомной издеваться!.. Не будет у них крова!"И он кинулся прочь.Наталья Николаевна послала за ним управляющего имением, но вернуть не смогла.Вскоре он уже стоял на чердаке своего бывшего дома и ломал крышу нового флигеля.Управляющей доложил помещице, что перепуганные крестьяне Харлова все попрятались."А дочери его — что же?И дочери — ничего. Бегают зря… голосят… Что толку?И Слеткин там?Там тоже. Пуще всех вопит, но поделать ничего не может".8На дворе Харлова было все же людно: зрелище небывалое. Он все крушил без инструментов — голымируками. Слеткин с ружьем в руках, не решаясь выстрелить, безуспешно пытался заставить крестьянлезть на крышу, они явно уклонялись. Тут было и восхищение необыкновенной силой бывшего хозяина, истрах перед этой силой, и еще… Чуть ли не одобряли они Харлова, хоть и удивил он их.И вот "с тяжким грохотом бухнула последняя труба"… Слеткин прицелился, но вдруг Евлампия
"одернула его за локоток"."Не мешай" — свирепо вскинулся он на нее.А ты не смей! — промолвила она, — и синие её глаза грозно сверкнули из-под надвинутых бровей. —Отец свой дом разоряет. Его добро.Врешь: наше!Ты говоришь: наше, а я говорю: его".Но уже поздно было, старик разошелся вовсю."А, здорово! здорово, дочка любезная! — загремел сверху Харлов. — Здорово, Евлампия Мартыновна!Как живешь-можешь со своим приятелем? Хорошо ли целуетесь, милуетесь?"На лице Харлова была "странная усмешка — светлая, веселая… недобрая усмешка…"Но Евлампия в эту страшную минуту не дрогнула."Перестань, отец; сойди… Мы виноваты; все тебе возвратим. Сойди.А ты что за нас распоряжаешься? — вмешался Слеткин. Евлампия только пуще брови нахмурила.Я свою часть тебе возвращу — все отдам. Перестань, сойди, отец! Прости нас; прости меня.Харлов все продолжал усмехаться.Поздно, голубушка, — заговорил он, и каждое его слово звенело, как медь. — Поздно шевельнуласькаменная твоя душа! Под гору покатилось — теперь не удержишь!..Захотели вы меня крова лишить — так не оставлю же я и вам бревна на бревне! Своими руками клал,
своими же руками разорю — как есть одними руками! Видите, и топора не взял!"И как ни упрашивала его Евлампия, обещая приютить, обогреть, и раны перевязать, все было напрасно.
Он стал раскачивать передние стропила фронтона, напевая "по бурлацкому" — "Еще разик! еще раз!"Приехавший снова управляющий Натальи Николаевны предпринимал какие-то меры, но безуспешно.
"Передняя пара стропил, яростно раскаченная, накренилась, затрещала и рухнула на двор — и вместе снею, не будучи в силах удержаться, рухнул сам Харлов и грузно треснулся оземь. Все вздрогнули,
ахнули… Харлов лежал неподвижно на груди, а в спину ему уперся продольный верхний брус крыши,
конек, который последовал за упавшим фронтоном"."Ему брусом затылок проломило, и грудь он себе раздробил, как оказалось при вскрытии".Все же этот степной медведь, полуграмотный, дикий, свирепый, вызывает невольное сочувствие идаже иной раз уважение. Он еще успел перед смертью произнести едва слышно последние слова,
обращенные к Евлампии: "Ну, доч… ка… Тебя я не про…" Что он хотел сказать: "Я тебя не про… клинаюили не про… щаю"? Скорей всего, это было все же прощение.В итоге, увы, Мартын Петрович, одаренный необычайной силой, ничего общественно полезного несовершил — разрушил флигель, да покуражился над ближними.9Ну вот, мы и заглянули в деревенскую глушь середины 19-го века. Сколько бесцеремонной гордости ирядом жалкого, безграничного унижения. Тут каждый персонаж действует в соответствии со своимхарактером и, конечно, условиями. Тут ненормальное, возмутительное кажется им подчас нормальным.
Но души задавленных крестьян потихоньку обретают иногда неясное ощущение: что справедливо, а что
"не по-божески", реагируют инстинктивно на добро и зло. Постепенно, незаметно пробивается в нихчувство справедливости, хотя бы искорки доброты.15-летний подросток, наблюдавший все эти события, многое заметил: как Слеткин и жена его стали
"предметом хотя безмолвного, но общего отчуждения", а на Евлампию, "хотя вина её была, вероятно, неменьше сестриной, это отчуждение не распространялось. Она даже некоторое сожаление к себевозбудила, когда повалилась в ноги скончавшемуся отцу. Но что и она была виновата, — это все-такичувствовалось всеми"."Обидели старика", — сказал какой-то крестьянин…, — "на вашей душе грех! Обидели!" Это слово
"обидели!" тотчас было принято всеми, как бесповоротный приговор. Правосудие народноесказалось…"Через несколько дней Евлампия навсегда ушла из дома, отдав сестре свою часть имения, взялатолько несколько сот рублей.10Впоследствии рассказчик увидел обеих сестер. Анна стала вдовой и отличной хозяйкой имения,
держалась спокойно, с достоинством и никто из местных помещиков не умел "убедительнее выставлятьи защищать свои права". Говорила она "немного и тихим голосом, но каждое слово попадало в цель". Унее было трое прекрасно воспитанных детей, две дочери и сын. Местные помещики говорили, что она
"продувная шельма; "скряга", отравила своего мужа и т.д. Но от нее самой, от её семьи, быта — веялодовольством. "Все на свете дается человеку не по его заслугам, а вследствие каких-то еще неизвестных, но логических законов", — размышляет рассказчик, — "иногда мне кажется, что я смутночувствую их".Что же он смутно чувствовал? Каковы эти законы? Жаль, не сделал он смутное явным.Евлампия встретилась ему случайно через несколько лет в небольшой деревушке около Петербурга.
Там на перекрестке двух дорог, обнесенный высоким и тесным частоколом стоял одинокий дом, где жиларуководительница "хлыстов-раскольников".Кто такие эти раскольники? Секта, возникшая в России еще в 17-м веке.Говорили, что они "без попов живут", а руководительницу свою именуют "богородица".И однажды её удалось увидеть. Из ворот одинокого таинственного дома выкатила на дорогу тележка,
в которой сидел мужчина лет 30-ти "замечательно красивой и благообразной наружности", а рядомженщина высокого роста в дорогой черной шали и "бархатном шушуне" — Евлампия Харлова. На её лицепоявились морщины, но "особенно изменилось выражение этого лица! Трудно передать словами, до чегооно стало самоуверенно, строго, горделиво! Не простым спокойствием власти — пресыщением властидышала каждая черта…"Каким образом Евлампия попала в хлыстовские богородицы? Отчего умер Слеткин? Каковы "еще неизвестные законы", на основе которых "все на свете дается человеку"?В жизни есть неразгаданные тайны. Тургенев прежде всего художник, а не философ, и рисует здесьжизнь так, как она была воспринята рассказчиком, не стремясь непременно ответить на всевозникающие при этом вопросы.Конец повести деловитый, спокойный, возвращает нас к её началу, когда шесть старыхуниверситетских товарищей встретились зимним вечером и не спеша беседовали о шекспировскихтипах, иногда встречающихся в повседневной жизни.Рассказчик умолк, приятели еще немного потолковали да и разошлисьЕсть "еще неизвестные законы" и неразгаданные тайны. Но известны человеку уже давным-давнозаконы поведения и отношений — заповеди, постоянное нарушение которых как раз и приводит кстраданиям, рано или поздно у каждого наступающим то ли в земной, то ли, как утверждают мудрецы виной какой-то жизни.К примеру, еще до нашей эры было сказано человеку: "Чти отца и мать", (независимо от их достоинствили недостатков, богатства или бедности). Король Лир страдал от невыполнения этой заповеди.Или, например: "Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними", — призывал ещеИисус Христос в Нагорной проповеди. То есть, относитесь бережно к чужой жизни, достоинству,
интересам. Если бы всех нас лучше воспитывали с самого детства, все мы скорее научились бысоздавать условия, все более благоприятные для исполнения заповедей. Это все еще впереди — задачадля 21-го и последующих веков.© Вольская Инна Сергеевна, 1999 г.
См. также:
Михаил Пришвин Кащеева Цепь, Цюй Ю Новые Рассказы У Горящего Светильника, Василь Быков Его Батальон, Другой Автор Повесть Временных Лет, Беляев А Р Мистер Смех, Гоголь Николай Васильевич Майская Ночь Или Утопленница
Вопрос-ответ:
