Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - ателланы

(Atellana, Atellanae fabulae) — "ателланские россказни" назывались по месту первоначального изобретения или введения в употребление в г. Ателла (теперь Аверса в Кампанье) — драматические сцены, обыкновенно сатирического содержания, разыгрываемые в Древнем Риме. Сатирическое направление ума было одною из характерных особенностей древних римлян с отдаленных времен существования у них общественного быта. Вергилий в Георгиках (кн. II, ст. 385) и Гораций в 2 ч. своих эпистол (IV, 145) указывают на обычай поселян во время празднеств произносить в стихотворной форме грубые остроты, осмеивавшие кого-либо. Точно так же мы находим упоминания у поэтов: Катулла (Carmen, LXI, 12 и 126 ст.), Марциала (Epigramm., VII кн., 8 и 7 ст.) и Сенеки (Medea, 113) на обычай молодых людей петь во время свадеб родственников и друзей сатирические куплеты, возбуждавшие общее веселье. Древность осмеяний в подобных формах доказывает запретительное постановление в законе XII таблиц, с угрозою позорного наказания, как удостоверяет Цицерон (Tuscul., IV, 2) и Гораций (Satyr., II кн., 80—83 ст.). А время издания этого закона, заметим, за 302 г. до Р. Х., т. е. спустя два столетия по учреждении республиканского правления в Риме. Следуя Горацию, мы можем удостоверить, что сатирические выходки в стихах или песнях были в употреблении у поселян; сперва шутливые загадки на праздниках в честь матери-земли преподносились, так сказать, хранительной силе — богу гению. Но потом эти загадки-прибаутки получили очень резкую соль в фесценинских стихах, обратившихся в стихотворные разговоры двух лиц, не обращавших внимания на неприличие своих острословий. Однако, еще раз заметим, раньше фесценинских стихословий в деревнях действующие лица в подобных потехах гостей на свадьбах окрашивали уже лица свои в разные цвета или прикрывали их масками, сделанными из древесной коры, и не только со смешными, но и со страшными выражениями.

Дионисий Галикарнасский, следуя древнейшему историку римского быта Фабию Пиктору, описывает "игры" в Риме в 258 г. от основания Рима (за 495 л. до Р. Х.), устроенные по случаю победы римлян над латинянами при озере Регилле, по обету консула Постумия. После ряда разнообразных явлений (картин, процессий, атлетов и танцовщиков) следовали сатиры, плясавшие греческую сатирическую пляску σίκιννίς. Одни представляли силенов в косматых овечьих кожах вместо туник, с вязями цветов сверх плащей, а другие, изображая сатиров, не имели на себе ничего, кроме козлиных шкур, которые у них при прыганье разлетались, обнажая все части тела, при произношении сальных, грубых острот, так что триумфальный праздник Постумия был больше похож на сатурналию (см. это слово). Впереди всех выступали наряженные в смешные или особенно страшные личины, занимавшие собою грубое римское простонародье. Таких личин обыкновенно бывало три: "вожак" (Manducus) — мужчина и с ним две женщины: Citeria, насмешница, остро и едко издевавшаяся над присутствующими, и Petreia — сама предмет насмешек, изображая неприличие пьяной, ничем не стеснявшейся в своей откровенности. Иногда на таких празднествах, как военные триумфы (см. это сл.), перемешивались песни хвалебные с диалогами сатирическими. Таков, например, был триумф консула Валерия в 344 г. от основ. Рима (409 до Р. Х.); этого консула осыпали при проходе его мимо сатирическими обидными выходками из рядов зрителей, которые в то же время произносили похвалы трибуну Мэнию. Впоследствии, особенно в Вергилиево время, в годовщины похорон знатных лиц ходили по улицам процессии, среди которых хоры сатиров произносили язвительные непристойности, делая припрыжки, прискоки и переверты с дикою импровизацией. Нужно также заметить, что сатиры и их пляски настолько нравились малонравственному большинству, что их терпели среди серьезных процессий в качестве дивертисмента религиозному характеру празднества. И только сценические зрелища, со счастливых опытов Ливия Андроника, заменили процессии живых сатиров с их россказнями. Сулла был одним из последних поощрителей "разговора сатиров" перед публикою и ради грубости выходок поддерживал Росция, шутов и мимов (см. Плутарха, "Жизнь Суллы", гл. 36). В век Августа точно так же семья Пизонов пыталась поощрять сатирические сцены со вводом фарсов и сатиров, произносящих перед публикой свои перебранки в форме бесконечных диалогов. Гораций требовал от них только оригинальности, а не подражания греческим сочинениям подобного рода, так что можно допустить, не боясь даже особенного удаления от исторической правды, предположение, что и Сулла и Пизоны имели целью — поощрением представлений со вводом фавнов и сатиров — сообщать более оригинальности народным представлениям римского характера и ослабить этим значение ателлан и греческих комедий, чуждых римскому быту. Был же ведь в Риме театр, со сцены которого произносились исключительно сатиры. Витрувий в своем трактовании архитектуры зданий отводит сатирическому театру третье место среди сценических сооружений и предписывает сообщать украшениям его сельский, простой характер (см. трактат Витрувия "De Architectura", кн. 5). Донат в своих примечаниях к Теренцию прямо указывает, что сатирическая сцена (в смысле театра) устраивалась специально на луговой местности — "agresti loco". Для обозначения подобного рода сценических зрелищ и принято было слово planipedia. Только Мунк в сочин. своем "De fabulis Atellanis" (Лейпциг, 1840, 82 стр.) настаивает, что под ними следует понимать всякий род пьес, сюжет которых напоминал сельский быт. Но между таким толкованием и представлением сатиров в лицах на сцене есть значительная разница. У Горация и у Вергилия пьесы, представляющие сельский быт, совсем не сатирического свойства. В картинах Вергилия и Тибулла сатиры только своим костюмом напоминают грубых насмешников, любимых римскою чернью. На празднике Земли или другого сельского божества, как, напр., "бога-гения" — представлялось бракосочетание, допускавшее до известной степени откровенные грубоватые шутки по смыслу свадьбы. Сатира, имевшая место в А., была скорее не общечеловеческая шутка, осмеивавшая всем знакомые слабости несовершенства, а личные выходки против известных особ, обрисовываемых исключительно с целью узнания их многими. Слушание сатирических выходок против известных лиц на сцене цирка удовлетворяло инстинктивную потребность пересуда у любого гражданина Римской республики до 391 г. от основ. Рима (362 г. до Р. Х.), когда цирк закрыт был из боязни прогневить еще больше карающие божества, наславшие мор. Стали придумывать вместо представлений — умилостивительные жертвы и процессии. Тогда сцены с репликою заменены пантомимами (см. это сл.), а деятели в них названы гистрионами (см. это сл.). Игра жестов удовлетворяла вкус римских любителей зрелищ больше столетия (123 года), до появления в 514 г. от основ. Рима (230 л. до Р. Х.) сценических пьес более правильной композиции, заимствованной у греков Ливием Андроником, под именем выходов (Exodia). К ним же стали прибавляться потом в роде дивертисментов между действиями — А-ны, изобретение племени оскийского. Оски, народ грубый и простосердечный, любили называть все вещи прямо, не скрываясь, и таков характер вообще ателланских россказней (fabulae Atellanae), скорее чувственно-острословный. К этому роду представлений особенно пристрастилась римская молодежь и принялась вместо гистрионов выполнять сама ателланы. Вот почему, имея в виду высокопоставленных по рождению исполнителей А., мы и встречаем право актеров, их выполняющих, быть римскими гражданами в то время, когда публичные актеры, как, напр., гистрионы, не могли приобрести этого права и могли подвергаться телесным наказаниями Актеры ателланские, напротив, могли служить и в легионах. Следовательно, А., чтобы выразиться ближе к нашим понятиям, были представления любителей, из аристократии даже, в противоположность правильным сценическим представлениям на театре общественном, исполнители которого ставились ниже прочих сословий. Впоследствии исполнители А. сделались и актерами в выходах, т. е. правильных драмах и комедиях, и тогда стали называть такого деятеля сцены exodiarius. К нему уже в обществе не было такого презрения, как к гистриону, но, кажется, он пользовался и всеми правами исполнителя А., т. е. римским гражданством. В V веке нашей эры ученый Диомед самые А. приравнивал к сатирической драме греческого происхождения, явившейся после трагедии и имевшей частью личный характер.

Драма сатирическая, пользуясь характерами типов мифологических и человечных благородных персонажей, допускала веселый конец вместо трагического заключения. И ателланы частью имели сюжетом ту же фабулу, как и греческие трагедии и драмы, но развитие интриги в них было иное, почти противоположное. Таковы: "Agamemnon suppositus", "Mersias" — Помпония, "Андромаха" и "Фениссы" — Новия. Всех ателлан, дошедших до нас, 106 заглавий. Рассмотрев их, можно прийти к заключению, что подражание сатирической драме в них переходит в трагикомедию, в древности называемую Ρινθον. Содержание их всегда — комического характера, основано на бытовых условиях низших слоев римского общества. Название давалось и по званию главного персонажа: напр. "Гетера" — Новия, "Лено" (той же специальности личность), "Prostibulum", "Munda" "Aleones" (игроки в кости) Помпония. Есть в числе ателлан "Храмовой сторож", "Аруспиции", "Хлебники", "Рыболовы", "Живописцы", "Виноградари", "Трепальщики", "Народные глашатаи". Есть также названия племен и народов: "Кампанцы", "Сирийцы", "Заальпийские галлы", "Солдаты из Помеции". Есть в заглавиях и общие пороки человечества: "Скупец", "Злобный", "Клеветник", "Жадный наследник" и пр. Насколько можно судить по сказаниям древних, разбиравших А., завязка в этого рода пьесах не всегда бывала простая, и часто для проведения роли, от актера требовалась находчивость, собственная импровизация, с уменьем выделять оттенки характера, без чего реплика по смыслу текста могла быть мало жизненною и не трогающею. Квинтилиан в "Руководстве оратору" (кн. VI, гл. 3) говорит: "она темна, как обыкновенно бывают ателланы" — и этим намекает, что в тексте такого рода пьес существовали обыкновенно умышленные недомолвки. Следовательно, актер, хорошо приспособившийся к выполнению своей роли в них, мог и должен был игрою своею сгладить и уничтожить мнимую темноту слов, заключающую известный намек, объясняемый жестикуляцией. Далее, к отличиям А. следует причислить нахождение в них чисто оскийских типов в сатирических сценах. Таков, например, тип "Маккус" — главное, неизбежное лицо в А., комический персонаж с местным оскийским характером, изображающий крестьянина из Апулии, плутоватого обжору, годного для разыгрывания тысячи случайностей, вызывающих общий смех. В А. "Maccus" выставляется попеременно то солдатом, то содержателем постоялого двора, то ссыльным, то близнецом-братом, мирителем распрей или даже девочкой. Солдатом "Maccus" дерется с товарищем, чтобы завладеть ужином одному, или бьется об заклад, что ему мало съесть то, что подано двоим. Но везде по характеру задачи "Maccus" делается ответчиком за происшедшее; так или иначе придумано побоище — и "Maccus" оказывается битым за другого или платящим. Из древнего "Maccus"'а выработан тип полишинеля. У древних в скульптуре он изображался с носом, похожим на куриный зоб, с плешивою головою, в костюме раба. Дружкою к нему в А. был — "Букко", с круглою головою и сильно надутыми щеками, тип еще большей глупости, тщеславный, беспокойный, болтливый. Сохранилось много пьес, где выведен этот тип, служащий в них средоточием, вокруг которого обращается действие аксессуарных персонажей. Он — главное лицо в ателланах Помпония "Bucco auctoratus" и "Bucco adoptatus" и в ателланах Новия "Bucculo".

Третья маска, или тип в A. — "Pappus", старик, всеми осмеиваемый, дурачимый женою, проводимый молодежью, спутанный судьею, но обманутый самолюбивыми мечтами и падкий до вина. Он выведен у Помпония в нескольких пьесах: "Pappus agricola" "Pappus Praeteritus" и "Sponsa Pappi". В "Паппе земледельце" он сам, ничего не подозревая, смеется над собою, слыша, как кого-то проводит жена, а этот кто-то и есть он сам. Затем он выводится в качестве кандидата на выгодные места, уже считает себя обладателем их и вдруг узнает, что ему место не дано, несмотря на множество планов, казавшихся верными для получения его. Есть еще — "Panniculus" или "Pannuceatus" — тип, из которого вышел позже Арлекин. Это фигура с головою, слегка наклоненною к плечу, в маленькой шапочке. Далее — "Dorsenus" или "Dossenus" — горбун, ученый человек, составляющий гороскопы и предсказания, бегая по деревням. Есть пьеса Помпония "Предсказатель Горгоний" — это и есть самый старинный из типов "Вожака" (Manducus) — кукла с широчайшими челюстями и кривыми зубами. Он является очень рано, в сатирических процессиях триумфатора. Ювенал пугает этою куклою детей. В такой роли и выведен "Dossenus" y Новия в "Mania medica". Следуя перечню заглавий А., дошедшему до нас, можно "Dossenus"'а и "Lar familiaris" относить к принадлежности сельского быта римлян, зато "Praefectus morum" и "Vitae et mortis judicium" никак уже нельзя туда относить, а скорее к обстановке городского, если не столичного общества. В правление Юлия Цезаря А., имевшие сцены в Риме и принимавшие характер личный, подверглись (за 45 лет до Р. Х.) запрету представлений, потому что задевали имена особ более или менее известных. А-ов заменили опять мимы, но на короткое время. Август восстановил их, может быть, и не подозревая, как далеко уйдет в этой форме политическая сатира в лицах. Светоний в жизни Калигулы (гл. 27) говорит, что этот император приказал сжечь главного актера А. и с амфитеатром за злой намек на него самого. Зато Нерон за подобное же действие (обвинение жестом императора в его преступлениях) только выгнал из Рима гистриона "Datus"'a. Домициан точно так же мщение свое за обидный намек простер до лишения жизни актера. С этого времени А. являются в обществе Рима отголоском народного гнева или ненависти к недостойным правителям. Пример — пение актером Датом греческих стихов Гальбе, в которых выражена нелюбовь к нему столичных обывателей. И Антонин Пий из уст шута выслушал публичное заявление своего семейного позора ("Jul. Capitolinus", гл. 29). Но сцена резких осуждений язычников, в свою очередь, встречает порицателей ее самой в нечестии и неприличностях. Тертуллиан ("De Spectaculis", 17) и Арнобий ("Adversus gentil es") обвиняют А. в бесстыдности содержания, актеров же в неприличии и безнравственности движений. И трудно оправдывать этот род представлений в допущении всякого рода излишеств, которые были в нравах тогдашней публики. Деятели сцены во все времена подлаживались ко вкусам публики, дарившей рукоплесканиями. Но не одна публика, посещавшая цирк, интересовалась А. Их содержание изучал сам Марк Аврелий по совету учителя своего Фронтона. Ученый император-философ, вероятно, изучал самый язык, на котором имелись А., т. е. оскское наречие Лациума, имевшее многие слова, непонятные римскому уху, напр. лат. senex (старец) по-оскски казнар, Марс — Матерс. Между тем "Maccus" во всякой пьесе выражался по-оскски, а не по-латыни, так что не только остроты его, но и смысл самой его речи для большинства образованного общества был, можно сказать, потерян. Хотя нам известны 106 заглавий А., однако до нас дошли только два имени авторов этого рода представлений: Помпония и Новия. Другие два, Меммий, или Муммий, и Ноний, если не совсем оспариваются, зато считаются, особенно последний, вполне гадательными. Помпоний, по хронике Евсевия, уже за 90 лет до Р. Х. пользовался в Риме обширною репутацией по случаю распространения в это именно время в Риме вкуса к А. Вероятно, Помпонию обязаны ателланы введением наиболее жизненных типов современного общества в строгие, но мелкие грани разговорной сатиры оскской формы. Помпоний действительно в своих А. вводил только часть старинного содержания, добавляя своими типичными персонажами, придумывая канву для их столкновений и развязки. Веллей Патеркул намекает на такой именно способ творчества Помпония в А., называя его "sensibus celebrem, verbis rudem et novitate uiventi operis a se commendabilem" (Vellejus, II, 9, 5). Всех пьес, написанных Помпонием, насчитывают специалисты 64, т. е. 3/5 общего итога. Известно также, что Помпоний был уроженец Болоньи и что в большинстве его творений выказываются особенности быта его родины. О Новии, другом авторе А., сведений гораздо меньше. Сопоставляя два указания Макробия о Новии, можно прийти к заключению, что хотя он и был современником Помпония, но за авторство принялся после него. По Фронтону можно заключить, что более мелкие по объему А. Новия ценились выше. После Новия господствуют мимы, а по восстановлении А. вторично — их писал Кай Меммий, но мы знаем заглавие только одной его пьесы.

Небольшие отрывки собраны по Боте и Мунку Риббеком в "Scenicae poesis Romanorum fragmenta" (2 изд., т. 2, Лейпц., 1873). Ср. Шобер, "Ueber die Atellanische Schauspiele der Römer" (Лейпц., 1825); Кленце, "Philol. Abhandlungen" (Берл., 1839); Вейер, "Ueber die Atellanen der Römer" (Маннгейм, 1826); Мунк, "De fabulis Atellanis" (Берл., 1840); Келлер, "De lingua et exodiis Atellanarum" (Бонн, 1850); Благовещенский, "Ателланы" (статья во II т. "Пропилей").

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907