Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - нравственная статистика

(Moralstatistik, Statistique Morale) — изучает массовые проявления человеческой деятельности вне сферы хозяйственных отношений. Вместе с демографией, рассматривающей биологические процессы, в которых человек играет лишь пассивную роль, и экономической статистикой, предмет которой — человеческая деятельность, направленная на обеспечение общества материальными благами, Н. статистика представляет собою науку о массовых явлениях общественной жизни (см. Статистика). Браки и законные рождения (поскольку в последних находят выражение факторы нефизиологического порядка), разврат и рождения незаконные, преступления и самоубийства, школа и церковь находят себе место в исследованиях Н. статистики, соединяющей в себе, таким образом, множества разнородных элементов. Все эти элементы, насколько они принадлежат прошедшему, вводятся историками в область культурной истории. Правильнее было бы, быть может, переименовать и Н. статистику, по примеру Рюмелина, в статистику культурную, окончательно порвав с устаревшим представлением о тесной связи нравственной статистики с моралью. Термин "Н. статистика" — сравнительно недавнего происхождения; впервые употребил его франц. ученый Герри в 1833 г., но самая наука старше своего имени. Зарождение ее принято относить к 1741—42 г., времени первого издания "Божественного порядка" Зюсмильха (см. соотв. статью). Вопросы Н. статистики затрагивались и ранее; у самого Зюсмильха на первом плане стоит демография, но нельзя оспаривать его права на имя "отца Н. статистики". Брачность, плодовитость браков, проституция, незаконные рождения, преступления, самоубийства — вот те явления Н. статистики, которые занимают Зюсмильха: он затрагивает и некоторые сравнительно тонкие проблемы, напр. вопрос о связи брачности с семейным положением. В изучаемых явлениях Зюсмильх открывает "устойчивый, всеобщий, великий, совершенный и прекрасный порядок": для каждого данного места числа, в которых выражаются явления, мало меняются из года в год, и между ними повсюду сохраняются неизменные отношения, целесообразно приспособленные к назначению рода человеческого — заселению земли. Труды Зюсмильха нашли признание современников, но затем были забыты; когда в первой четверти текущего века возродилось направление, которого держался Зюсмильх, оно не примкнуло к его исследованию. Лишь после того, как новые учения достигли господства в науке, вновь был открыт и оценен первый их провозвестник. Возрождением своим в 20-х годах нашего столетия Н. статистика обязана, больше всего, общему оживлению теоретической мысли, первый толчок к которому был дан блестящей школой франц. математиков. Не меньшее влияние оказало появление богатых материалов по некоторым областям Н. статистики, преимущественно по статистике уголовной. Впереди всех шла Франция, в которой "Compte général de l'administration de la Justice" начал выходить с 1825 г. Два имени отмечают эту эпоху в истории Н. статистики — А. Герри (см. соотв. статью.) и Ад. Кетле (см. соотв. статью). По определению Герри, Н. "статистика имеет предметом духовную жизнь человека; она изучает его способности, нравы, чувства, страсти; она охватывает, таким образом, Н. философию, политику, религию, законодательство, историю, литературу и искусство". Статистика — или аналитика, как предпочитает называть ее Герри — имеет целью концентрировать первичные данные и, путем последовательных переработок, приводить их к небольшому числу общих отвлеченных положений. К умозрениям по поводу получаемых результатов Герри относится недоверчиво, не ограничивая, впрочем, аналитику простым констатированием фактов; напротив того, он стремится к открытию "общих и неизменных законов нравственной физиологии" и только желает спасти науку от служения политике, оградить ее от вторжения ненавистного ему "esprit de système". Поражаясь закономерностью явлений Н. порядка, обрывающейся при переходе от единичных случаев к массе, Герри признается, что не в силах подыскать ей какого-нибудь объяснения; он не считает возможным обосновать на ней и какие-либо утверждения, ограничивающие свободу воли. Кетле, уступая Герри в осторожности и точности исследования, внес в Н. статистику больше новых точек зрения и, по силе впечатления на современников, несомненно, стоит во главе научного движения эпохи. В основание своей системы Кетле кладет принцип, что явления, в которых играет роль человек, подчинены законам столь же неизменным, как и законы природы. Это доказывает Н. статистика, изучению которой подлежат явления, стоящие под действием человеческой воли. Всякий раз, как мы берем достаточно многочисленные данные, в повторении явлений из года в год обнаруживается поражающее постоянство (напр. при заключении брака). В каком отношении стоит эта закономерность массовых явлений к условиям течения единичных случаев? Не предполагает ли она отсутствия свободы воли? Отнюдь нет, категорически отвечает Кетле на второй вопрос; ответ же на первый звучит далеко не так решительно и может быть сведен к следующему. Человек, прежде всего — самостоятельная единица; но, как существо общительное, он отказывается от доли своей самостоятельности и входит в состав сложного общественного организма, живущего своей жизнью, подчиняющегося своим законам. Этой связью с целым и вносится порядок в ход общественных явлений; свободная воля, в которой выражается самостоятельность личности, стушевывается, как только мы переходим к рассмотрению многочисленных групп: будучи направлена то в ту, то в другую сторону, она является случайной причиной, и в конечном результате влияние ее сводится к нулю. Массовые действия обусловливаются не ею, а причинами, не стоящими под контролем отдельного лица, внешними по отношению к единичной воле. Не следует думать, однако, чтобы это были лишь факторы физические; столь же важны и факторы нравственного порядка. Велико воздействие на общественную жизнь обычаев, предрассудков, приличий — но все эти могучие силы являются по отношению к личности столь же внешними как климат, почва и др. Таким образом, личная свобода индивидуума и внешние условия, естественные и общественные, — вот те три категории причин, которые, с полным правом, выдвигает Кетле для объяснения закономерностей Н. статистики. Не всегда только удается ему правильное их сочетание; особенно часто преувеличивается роль внешних условий. Влияние Кетле на развитие статистики было чрезвычайно велико. Направление, всего решительнее выражавшее свое сочувствие Кетле, получило, поэтому, название кетлетизма. Удерживая это обозначение, следует помнить, что если кетлетизм и примыкает к Кетле, то сам Кетле принадлежит к этой школе не больше, чем к противной. Кетлетизм берет у Кетле положение: "Н. явления подчиняются тем же неизменным законам, что и естественные", но толкует его в смысле внешней причинности, оставляя без внимания факторы внутренние, вследствие чего система и получает наименование механической. Бокль в Англии, материалистическая школа 50 — 60-х годов и позднее Ад. Вагнер в Германии — вот наиболее видные представители кетлетизма. Оригинально задуманная, ярко и резко написанная, работа Бокля сослужила Н. статистике немалую службу, несмотря на дилетантизм ее статистических частей, на котором любят останавливаться ее ученые немецкие критики; более, чем даже работа самого Кетле, она привлекла общее внимание к вопросам Н. статистики. Бокль исходит из той мысли, что наши действия определяются мотивами, которые, в свою очередь, не являются беспричинными; зная все условия, внешние и внутренние, мы можем предсказывать образ действий человека; другими словами, действия людей, "а следовательно, и обществ" подчинены неизменным законам. Статистика показывает, что в убийствах, самоубийствах, браках наблюдается такой же порядок, такая же закономерная связь с различными данными обстоятельствами, как в движении прилива и отлива или в смене времен года. Все эти общественные явления представляются продуктом общих жизненных условий группы: отдельный человек лишь выполняет то, что является необходимым следствием вне его лежащих причин. Не пороки личности, а состояние общества, в котором живет преступник, порождают преступления. Не темпераменты и желания отдельных лиц определяют число ежегодно заключаемых браков, а цены на предметы продовольствия и высота заработной платы. Обоснования всех этих тезисов Бокль ищет в Н. статистике. Отправляясь от верного положения: "Если подчинены неизменным законам действия отдельных лиц, то подчинены им и действия обществ", Бокль утверждает, что "если подчинены неизменным законам действия обществ, то подчинены им и действия отдельных лиц", — а чтобы доказать эту мысль, он прибегает к двум логическим скачкам: "Наши действия определены, если даны все условия внешние и внутренние — они определены, когда даны одни внешние условия", и "наши действия зависят от внешних причин — они зависят от них одних". Те же выводы, тем же путем, получают и немецкие материалисты Фишер и Левенгарт. С не меньшей решительностью, но с бесконечно меньшей талантливостью выступают они против защитников свободы воли, легко разрушают никем не отстаиваемую твердыню свободы произвола, а затем столь же легко совершают роковой скачок и, опуская внутренние причины, сводят все к одним внешним. Ад. Вагнер, в своей первой, чисто статистической работе, от которой впоследствии он неоднократно отрекался, стоит на точке зрения кетлетизма. Он осуждает, правда, односторонность заключений, которые выводят из исследований Кетле материалисты, но это не мешает ему самому представлять предмет в таком освещении, как будто бы необходимость, да еще чисто внешняя, является единственным законным выводом из закономерностей Н. статистики. Он убежден, что условия, лежащие вне действующих лиц, требуют с непреодолимой силой совершения определенного числа известных действий, каковы бы ни были настроения и чувствования их субъектов. В виде доказательства он приводит неизменяемость статистических отношений при неменяющихся условиях и связь их изменений с различными внешними обстоятельствами. Движение цен на хлеб, напр., объясняет ему изменение в числе браков, которые в отдельных случаях сами брачущиеся и их родственники "объясняли разными чисто личными причинами". Мы колеблемся, раздумываем, но в конце концов наши действия определяется тем, что должен быть исполнен закон: не хватает еще нескольких случаев для того, чтобы правильность осуществилась — эти случаи и должны наступить. Признаваясь, что лично он "не может себе ясно представить совместимости статистических законосообразностей с учением о свободе воли, но не может помириться и с признанием безусловной необходимости", Вагнер бросает перчатку немецким философам: "Вам пора оставить политику страуса; вы не спасете своих идей, замалчивая выводы Н. статистики". Вызов прозвучал не бесследно. Уже и ранее решительные удары, которые Н. статистика, по мнению провозвестников кетлетизма, наносила учению о свободе воли, начинали беспокоить противников механического взгляда на природу Н. явлений и вызывали с их стороны разрозненные попытки отпора; теперь противники кетлетизма дружно взялись за работу и повернули на некоторое время течение статистической мысли в новое русло. Глубокомысленные исследования Дробиша и тонкие, порой вычурные статьи Кнаппа; изящные, своеобразные по мысли и форме этюды Рюмелина; полная пафоса, но небогатая оригинальным содержанием речь Шмоллера; бесцветные заметки Форлендера и Зибека; обширный, тяжеловесный, но, несмотря на всю эрудицию автора, не свободный от поверхностности труд Эттингена — все это выражает собой протест против заключений кетлетизма, во имя морали и философии. В то же время, Рениш подвергает резкой критике фактические основания этих заключений. Вся эта группа ученых решительно отвергает представление о внешней детерминированности наших действий; на первый план выдвигаются причины внутренние, подчеркивается роль личной нравственности. Это направление может быть названо этическим. Наиболее видными представителями его являются Дробиш, Рениш и Эттинген. Дробиш (см. соотв. статью) соглашается, что мечты защитников абсолютной свободы не выдерживают сопоставления с Н. статистикой. Но можно ли смешивать свободу с произволом? Личная свобода человека — это способность определять свои желания и, следовательно, действия согласно требованиям разума. Этой свободы Н. статистика не затрагивает. Напротив, она свидетельствует даже в ее пользу: возможность из общей массы выделять группы, не одинаково часто дающие известные действия, прямо указывает на роль, которую играют личные свойства индивидуума. С большим, чем кто-либо до него, успехом обращаясь к рассмотрению логических оснований теории вероятности, он устанавливает общий принцип: повсюду, где причины постоянные находятся во взаимодействии с изменяющимися, случайными, если при том могут произойти лишь два исключающие друг друга (противоположные) события, числа случаев, в которых наступает каждое из этих событий, приближаются постепенно, при достаточно большом их числе, к некоторому неизменному отношению. В связи с этим принципом, постоянство статистических чисел указывает на то, что в большом общественном союзе остаются из года в год неизменными побуждения и поводы к действиям, выражающимся в этих числах, и почти не меняется, в целом, число лиц, не видящих основания бороться со своими влечениями или же обладающих слишком слабо развитой Н. устойчивостью. Чувствуя смутность и незаконченность своих разъяснений, Дробиш признается, что изучение Н. статистики порождает сомнение в возможности отстаивать какую бы то ни было форму свободы воли: слишком часто Н. статистика обнаруживает действие внешних причин; будь данные точнее и полнее, никакого остатка, который можно было бы поставить на счет свободной воли, пожалуй, и не оказалось бы. Рениш приступает к критике кетлетизма с совершенно иной точки зрения. Он не спорит о выводах, на которые дает право постоянство статистических отношений: он отрицает самое постоянство, пересматривает данные, поразившие Кетле своей неизменностью, и убеждается, что колебания в действительности вовсе не так уже малы. В одном случае ему удалось показать, что Кетле просмотрел изменение номенклатуры и сопоставлял, для обнаружения постоянства, неоднородные данные. Резкие замечания Рениша внесли немалую смуту в представления о постоянстве, но решить вопроса не могли, уже по своей неопределенности. Какие колебания велики, какие малы? Где критерии устойчивости? Рениш не дает ответа на эти вопросы — а если оценивать устойчивость на глаз, то, понятно, один будет дивиться постоянству там, где другого поражает изменчивость. Эттинген является представителем той же волны реакции против кетлетизма, но в его взглядах много своеобразного. Для него a priori очевидно, что не может быть никакого противоречия между эмпирическими данными Н. статистики и этическими постулатами свободы и ответственности: статистика может лишь дать им более определенную форму. Она заставляет отбросить представление о свободе-произволе, свободе-неопределенности; но это представление и без того не может держаться. В существе нравственной свободы лежит момент необходимости: человек тем свободнее, чем последовательнее проводит в жизнь свой нравственный идеал. Это представление о свободе, как о внутренней детерминированности действий, Н. статистика подкрепляет; чем иначе объяснить, что при одних и тех же внешних условиях не всегда имеют место одни и те же массовые действия, а единичные поступки, из которых слагаются массы, совершаются теми, а не иными индивидуумами? Наоборот, взгляды представителей механического направления находят в Н. статистике опровержение, наравне со взглядами "атомистов", допускающих чисто личную свободу вполне независимого самоопределения. Будь общество агрегат автономных, лишь более или менее часто сталкивающихся атомов, немыслима была бы правильность, обнаруживаемая статистикой. Мы должны признать, что личность, при всей ее Н. свободе, теснейшим образом связана с обществом, является продуктом общественного строя. Значение, придаваемое тесной связи личности с обществом, составляет характерную особенность системы Эттингена, называемой, вследствие этого, социально-этической. Наиболее ярко проявляется это во взглядах на преступление. Преступление, для Эттингена, не личное дело одного: в нем всегда принимает участие все общество. На обществе и лежит ответственность за преступление — но и преступник не свободен от вины; не принуждение, не внешняя необходимость влекли его к преступлению, а собственная порочная воля. Все важнейшие проблемы Н. статистики остаются после Эттингена столь же запутанными, как и до него; попытка уложить факты в заранее готовую схему оказывается далеко не равнозначащей научному объяснению их. Остальные представители этического направления дают не много нового. Они предлагают каждый свое определение свободы, оттеняют различие спора о свободе и спора о детерминированности действий, подчеркивают, в большей или меньшей мере, тесную связь личности с обществом и единодушно признают, что данные Н. статистики несовместимы с представлением о свободе, как о произволе. Оригинальность теоретической мысли мы встречаем лишь у одного из первых представителей реакции против кетлетизма — Корнвалль-Льюиса (см. соотв. статью), автора анон. разбора книги Бокля в "Edinburgh Review" за 1857 г. Не отстаивая произвольности и беспричинности человеческих действий, Льюис показывает, что Н. статистика не дает права даже на отрицание этих представлений, еще менее — на признание внешней необходимости. "Все данные Бокля и Кетле вполне совместимы с тем, что утверждал когда-либо любой защитник свободы", — категорически заявляет Льюис, доказывая свое положение тонким анализом логической связи статистических закономерностей с основаниями теории вероятности. Интересные идеи Льюиса остались почти незамеченными и не были потом воспроизводимы в полемике против кетлетизма. — Этическое направление не имело большого влияния на развитие Н. статистики, хотя и играло видную роль в ее истории. Главная заслуга этого направления — чисто отрицательная; оно с такой очевидностью показало неуместность притязаний Н. статистики на решающую роль в области философских проблем, что лишь чувство недоумения вызывается возрождением тех же идей в итал. антропологической криминологии (см. соотв. статью). Некоторые из представителей этического направления заметно подвинули вперед исследования конкретных статистических вопросов, но для решения общих проблем теории они сделали немного, да и не стремились много сделать. На этих, именно, проблемах сосредоточивает свое внимание новая школа, которую, в отличие от механической и этической, можно называть математической — так как она ищет опоры в математ. дисциплинах, преимущественно в теории вероятности, — или логической, так как она теснейшим образом примыкает к логике. Эта школа не гонится, как предшествующая, за приложениями; наука интересует ее ради науки, но, вместе с тем, она приходит и к более точному решению тех задач, над которыми бесплодно бились представители этического направления. Новая школа, подобно той, которая в 20-х годах воскресила Н. статистику, получила первый толчок со стороны математики. Главную, хотя и не исключительную, роль играла при этом теория вероятности, приведенная трудами Лапласа, Гаусса и Пуассона в состояние, допускавшее сближение со статистикой. Это сближение, намеченное Курно, было выполнено во второй половине 70-х гг. Лексисом (см. соотв. статью.), в ряде работ, богатых глубокими оригинальными идеями. В то же время Зигварт дал первый ясный очерк отношений статистики и логики, дополненный затем Рюмелином. За. ними., уже в 80—90-х гг., выступают: Крис, с тонким всесторонним анализом логических основании теории вероятности, Эджеворт, Лер, Вестергард и Борткевич, с разработкой приемов статистического исследования. Параллельно этому движению, исходящему от теории вероятности, идет математическая разработка вопросов демографии, приводящая к выяснению основного для статистики представления о группе и ее изменениях. Работа новой школы еще не приведена к концу; много недоделанного, что сделано, очень разбросано, нет сводки, нет законченной системы — но во всех областях статистики уже чувствуется оживляющее веяние новых идей. Захватывается ими и Н. статистика. Ввиду этого необходимо остановиться на некоторых положениях новой школы, хотя математич. направление и не стоит в такой непосредственной связи с Н. статистикой, как механическое и этическое. В основании приложения теории вероятности к статистики лежит представление об объективной возможности, внесенное Зигвартом и развитое Крисом. Представление это лишь на первый взгляд стоит в противоречии с законом причинности. Дело в том, что всякое явление, с которым встречается научное исследование, весьма сложно; весьма сложна и его причина. Раз дана вся причина А, в полной ее сложности и определенности, явление необходимо, всякое иное невозможно. Но если имеет место не вся причина, а лишь некоторая часть ее, то рассматриваемое действие перестает быть необходимым и становится только возможным, ибо возможны, кроме него, и все явления, проистекающие из некоторого иного дополнения данных условий, не обращающего их в А. Таким образом, кроме отношений необходимой причинной связи приходится считаться с отношениями связи возможной, разнообразный формы которых блестяще и полно разобраны Крисом; характерная их особенность — в том, что действие ставится в соотношение лишь с частью причины. Аналитическое исследование отношений возможной причинной связи является логической функцией статистического метода, тогда как аналитическое исследование отношений связи необходимой приходится на долю индукции. Объективная возможность может быть больше или меньше. Для количественного выражения ее служит особая численная характеристика, получающая название математической вероятности. Значение этой характеристики раскрывается знаменитой теоремой Бернулли: в длинном ряду явлений, стоящих отчасти под действием одних и тех же общих причин, отчасти под действием причин, свойственных каждому из них в отдельности и с общими в связи не стоящих, числа повторений всех возможных событий всегда приблизительно пропорциональны их вероятностям при взятых общих условиях. Это предложение представляет логически основную форму так называемого закона больших чисел, имеющего приложение и к вопросам Н. статистики. Явления общественной жизни для не слишком широких пределов времени и места стоят под действием ряда неизменяющихся условий, как естественных, так и общественных. Когда, для данных условий времени и места, мы образуем, по какому-нибудь признаку, определенную массу, то все характерные для этой массы явления мы можем рассматривать как возможные следствия комплекса неизменяющихся причин, дополненного признаком, определяющим массу. Все эти следствия имеют, при взятых условиях, свои определенные средние вероятности. Если для двух масс все общие условия одни и те же, то относительные числа повторений всех возможных следствий (которые, по закону больших чисел, должны быть приблизительно пропорциональны своим средним вероятностям), будут почти одни и те же. Статистические закономерности говорят нам в этой схеме лишь о том, что общие условия остаются неизменными от года к году, а вместе с ними остается неизменной и система вероятностей, т. е. разные (напр., возрастные) группы, из которых слагается рассматриваемая масса, входят в нее приблизительно в одном и том же отношении, а в пределах этих групп остаются почти неизменными причины, ведущие к наступлению действий. Теорема Бернулли, в своем приложении к объяснению статистической правильности, вела к признанию средней за характеристику единичных случаев; теорема Пуассона, показывая, что масса может быть и неоднородна, обнаруживает незаконность такого перехода. Прав Рюмелин, когда восклицает: "Если, опираясь на средние, статистика вздумает сказать мне, что с такой-то и такой-то вероятностью я в течение года сделаюсь объектом судебного преследования, я, не колеблясь, отвечу: ne sutor ultra crepidam". Но тут же замечание: "Когда статистика говорит мне, что с вероятностью ¹/49 я должен умереть в текущем году, я смиренно склоняюсь перед этой суровой истиной" выдает, что не сила логики, а глубина возмущенного чувства приводит Рюмелина к верному выводу. Человек, настолько же превосходящий уровень толпы своими физическими силами, как Рюмелин — силами нравственными, имел бы не меньшее право придти в негодование от притязаний статистики присудить его к смерти, чем Рюмелин — от угрозы отдать его под суд. — Закон больших чисел проливает свет и на отношения между закономерностью массовых явлений и условиями течения единичных случаев. Общие причины определяют, правда, конечный результат, но сами не даются ранее отдельных случаев, а выделяются всем их рядом и, в зависимости от того, какие явления войдут в ряд, могут быть теми или иными. Нет смысла в утверждении, что я должен совершить известное действие, так как определенного числа подобных действий требуют общие условия, и если не я, то другой должен пополнить это число: тем самым, что я не совершаю данного поступка, я изменяю общие условия, а через это — и конечный результат. Отсутствие заметного влияния моего образа действий на общий ход явления есть не что иное, как следствие той простой истины, что единица — тем меньшая часть группы, чем в группе единиц больше, и отнюдь не оправдывает заключения, будто бы ход общественной жизни определяется не свойствами личностей, а свойствами какого-то мистического народа, отличного от суммы отдельных его представителей. Внешний детерминизм не находит себе опоры в Н. статистике — но не находит ее и детерминизм внутренний. Предположим, что роль внешних и внутренних мотивов сводится к исключению некоторых решений, а между остающимися воля выбирает с той же неправильностью, с какой останавливается на белом или красном поле шарик рулетки: закономерность массового результата будет все та же, что и при допущении полной детерминированности волевых решений. Здесь обнаруживается бесплодность попытки перенести метафизический спор на эмпирическую почву. — Такое освещение получают проблемы Н. статистики с точки зрения теории вероятности. Но имеет ли эта точка зрения сколько-нибудь прочные основания? Мы объясняем статистические закономерности — но ведь отрицалось самое существование их. Мы говорим об общих условиях, о рядах независимых явлений, об отдельных испытаниях; но имеют ли эти представления, выработанные на несложной и допускающей контроль почве основанных на случайности игр, какое-нибудь соответствие с теми сложными отношениями общественной жизни, на которые мы их переносим? Можно ли придавать нашим схемам характер реальности? Приемами решения этих вопросов и первым сколько-нибудь точным ответом на них статистика обязана Лексису. Лексис установил тонкие и удобные критерии для суждения об устойчивости статистических отношений. При помощи их он обнаружил, что устойчивость почти во всех случаях не так велика, как это думали, хотя и нельзя отрицать ее существования; он убедился, что в громадном большинстве случаев мы имеем дело не с неизменными, а с изменяющимися, по известным законам, общими условиями. Ему удалось показать большое значение построений теории вероятности для статистики — и, в то же время, наметить границы научно-осторожного пользования ими. Работы его, в которых оригинальность мысли соперничает с ясностью изложения, открыли новейшую эпоху в развитии Н. статистики. У нас в России статистике Н. посчастливилось меньше, чем другим отделам науки: даже исследованиями конкретных вопросов Н. статистики небогата наша литература. Мы имеем, правда, не доведенное до конца монографическое исследование Янсона, но это — наименее удачная из работ покойного профессора: идеи малооригинальны, аргументация недостаточно строга, изложение тяжело и неясно. Общие учебники, в которых затрагиваются и вопросы Н. статистики, ограничиваются передачей устаревших теорий, да и то не с достаточной полнотой и точностью.

Литература. Süssmilch, "Die Göttliche Ordnung in den Veränderungen des menscblichen Geschlechts, aus der Geburt, Tod und Fortpflanzung desselben erwiesen" (Б., 1741—1742); все статист, соч. Кетле (см.); Guerry, "Essai sur la st. mor. de la France" (П., 1833) и "Stat. mor. de l'Angleterre comparée avec la st. mor. de la France" (П., 1864); Buckle, "History of Civilisation in England" (т. I, 1857); Fischer, "Ueber die Freiheit des menschlichen Willens" (Лпц., 1858); Loewenhardt, "Die Identität der Moral und Naturgesetze" (Лпц., 1863); Wagner, "Die Gesetzmässigkeit in den scheinbar willkürlichen menschlichen Handlungen vom Standpunkte der Statistik" (Гамбург, 1864); Drobisch, "Moralische Statistik", в Gersdorf's "Leipziger Repertorium" (1849); "Die Мог. St. und die menschliche Willensfreiheit" (Лпц., 1867); Vorländer, "Die Мог. St. und die sittliche Freiheit" ("Tübinger Zeitschrift" 1866); Oettingen, "Die Moralstatistik und die christliche Sittenlehre" (Эрланген, 1868—69; 3-е изд. под названием: "Die Moralslatistik in ihrer Bedeutung für eine Socialethik", Эрланген, 1882); Knapp, "Die neueren Ansichten über Moralstatistik" в Hildebrand's "Jahrb. für Nat. Oek. und St." (1871); Schmoller, "Ueber die Resultate der Bevolkerugsund Moral-Statistik" (Б., 1871); Rümelin, "Ueber den Begriff eines socialen Gesetzes" (1867) и "Reden und Aufsätze" (Тюбинген, 1875); "Statistik", в "Schönberg's Handbuch der Pol. Oek." (т. III); Rehnisch, "Zur Orientirung über die Untersuchungen u. Ergebnisse der Moralstatistik" ("Zeitschrift für Philosophie und phil. Kritik", 1876); Siebeck, "Das Verhältnise des Einzelwillens zur Gesammtheit im Lichte der Moralstatistik" ("Jahrb. für Nat. Oek. und St.", 1879); Lexis, статьи "Moralstatisiik" и "Statistik" в "Handwörterbuch der Slaatswissenschaften"; "Les causes des régularités statistiques" ("Bulletin de l'Institut International de St." т. IX); Янсон, "Направления в научной обработке Н. статистики" (СПб., 1871). Математическая школа — см. Статистика.

А. А. Чупров.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907