Дипломатический словарь - дипломатия
Дипломатия
Мало того, решая на практике задачу, поставленную ей внешней политикой, Д. нередко превращает её в самоцель. Напр., когда для обороны против агрессора Д. привлекает к союзу другие державы, установка на создание такого союза сама становится частью внешней политики. Так это было во время второй мировой войны, когда ряд миролюбивых держав образовали блок против военной угрозы со стороны гитлеровской Германии, или так это было в период усилий Англии в начале нынешнего столетия, которая сыграла активную роль в создании тройственного согласия для борьбы против германского империализма. При всём том, как ни тесна связь между Д. и внешней политикой, смешивать одну с другой нельзя. Последняя определяется: в рабовладельческом, феодальном и капиталистическом обществах интересами командующих здесь классов, в социалистическом обществе интересами всего трудящегося народа. Д. же, отнюдь не будучи свободна от влияния общественной структуры, как мы увидим ниже, всё же является лишь техническим средством осуществления внешней политики.
Само собой очевидно, что Д. так же стара, как сама внешняя политика, а последняя так же стара, как отношения между организованными человеческими обществами государствами и даже племенами. Действительно, уже между варварскими племенами существовали более или менее правильные сношения, происходили переговоры и заключались соглашения и союзы экономического и политико-военного характера. Это значит, что и у них уже существовала Д. пусть примитивная как по содержанию, так и по форме и методам, но всё же Д. У древних же высокоорганизованных и сильных государств, как Вавилония или Египет, внешние сношения становились весьма сложными, их внешняя политика приобретала широкий и устойчивый характер, и сама Д. осложнялась, приобретала большое государственное значение и приводила к письменным соглашениям, по содержанию и форме поразительно близким современным. В древней Греции, раздроблённой на множество то соперничавших, то объединявшихся государств, Д. играла уже огромную роль. Такие дипломаты, как Фемистокл и Перикл, стремившиеся к установлению гегемонии Афин над всей Элладой, и особенно царь Филипп Македонский, осуществивший объединение Греции, но под собственной македонской державой, стоят вровень с любыми дипломатами любых времён. Что же касается Рима, как республиканского, так и императорского, то уже Макиавелли (см.) правильно отметил, что Д. приобрела Риму больше, чем войны. В последовавшие за разрушением Римской империи мрачные века раннего Средневековья, когда вся государственная структура западноевропейского общества распалась, остался лишь один центр, который в состоянии был сколько-нибудь восстановить её: это была римская церковь, главы которой, папы, используя духовное оружие как средство воздействия на варварские племена, создали новую Д., обеспечившую их собственное возвышение и вселенскую власть. С своей стороны на другом конце Европы, в её юго-восточной части, Византия сумела в некоторой степени благодаря блестящей Д. спастись от гибели и продлить свою жизнь ещё на целое тысячелетие. Когда в дальнейшем средиземноморская Европа в результате Крестовых походов в 13-16 вв. приобрела новый облик (развитие торговли и мануфактуры, рост городов и денежного хозяйства), Д. в руках пап, венецианских дожей, тиранов итальянских городов-государств, византийских императоров, боровшихся за рынки и присвоение новых источников богатств или объединявшихся для борьбы против немецких или французских захватчиков, приобрела огромное значение, которое с тех пор уже не умалялось.
Однако в те отдалённые века международные сношения ещё не были постоянными и устойчивыми, а потому и Д. ещё не осуществлялась постоянными и особыми институтами и не была профессиональной: по мере надобности посылались в чужие страны или принимались у себя из чужих стран посольства, которые, выполнив своё задание, возвращались домой и прекращали своё существование. Первоначально это были даже не посольства в современном смысле слова, получающие лишь общие директивы и действующие в рамках их по собственному разумению; это были скорее делегации, которые получали точные указания, как действовать и что говорить, и поэтому в древней Греции они часто набирались из актёров, мастеров художественной речи, а в древнем Риме из среды профессиональных ораторов, которые так и назывались: "ораторы-послы". Поныне ещё папские послы высшего ранга носят название "нунциев", возвестителей. Эти миссии получали инструкции от высшей власти своего государства от народного собрания в Греции, от сената в Римеи излагали своё дело гласно на аналогичных собраниях чужих государств, после чего удалялись на время совещания последних и отъезжали, получив от них ответ. С установлением личной или олигархической власти в ранних средневековых государствах процедура сношений и переговоров подверглась соответствующему изменению: миссии ездили от лица к лицу. Вместе с тем, начиная с 15 в. Д. стала постепенно приобретать профессиональный характер и притом настолько, что уже через сто лет на службу её стали почти повсюду приниматься иностранцы, подобно тому как стали приниматься на военную службу кондотьеры с их дружинами, независимо от их национальной принадлежности.
Однако и это ещё не означало создания постоянных посольств; не означало даже свободного проезда послов в страну назначения: недоверие к иностранным посетителям вообще было во всех странах сильно, и особенно для посылки и приёма посольств, издавна пользовавшихся личной и имущественной неприкосновенностью, требовалось всякий раз особое соглашение. Тем труднее прививался институт постоянных посольств, в которых усматривали неудобных и постоянных соглядатаев: в трактате 1520 между Англией и Священной Римской империей назначение взаимных посольств так, с некоторой наивностью, и мотивировалось: "чтобы иметь возможность получать через них более достоверные сведения о всех отдельных происшествиях". Неудивительно, что в Западной Европе постоянные посольства стали эпизодически появляться лишь примерно с 15 в. и утвердились в практике лишь со времени Вестфальского мирного договора 1648 (см.), составившего вообще эпоху в истории развития международных отношений. В России они появились во второй половине 17 в., а в Японии лишь с середины 19 в. и то после внушительного увещевания со стороны пушек американской эскадры. Даже Турция, которая играла такую большую роль в тогдашнем политическом мире, долго не допускала в свою столицу постоянных посольств; лишь в 1700 она уступила по этому вопросу настояниям России, настояниям же американцев только в 1894. Как объяснял позицию японцев и турок в этом деле известный знаток международного права Ф. Мартенс (см.), они "не только не сознают необходимости в них (постоянных резидентах), но часто не без основания опасаются внутренних беспорядков от постоянного присутствия иностранных дипломатических агентов". О смысле слов: "не без основания" и Советская Россия первых лет своего существования могла бы кое-что рассказать.
Ещё медленнее шло образование особых дипломатических ведомств. Правда, уже с 13 в. в Испании, Франции, а затем в Англии появляются при монархах секретари, ведавшие наравне с внутренними также и внешними делами, но, во-первых, это были действительно лишь секретари исполнители начертаний своего государя, а во-вторых, они долго совмещали в своих руках внешнеполитические функции с внутриполитическими. Лишь с конца 18 в. на Западе выделяются особые статс-секретари по иностранным делам и формируются особые дипломатические ведомства. В России уже в 16 в. возникает наряду с другими особый Посольский приказ, выполняющий распоряжения и указания царя; в 1718, при Петре I, он преобразуется в коллегию чужеземных дел, а в 1802 было создано министерство иностранных дел.
Существенный интерес представляет, так сказать, социальное лицо Д. точнее её представителей: оно меняется со сменой фаз общественного развития, но с той отсталостью и тем переплетением нового со старым, которые, как указывает Маркс, характерны для смены политической и юридической "надстроек" общества. Выше упоминалось о своеобразном лице представителей Д. в древних Греции и Риме: это были люди из интеллигенции, народившейся в эпоху развития торгово-промышленного класса в городах и обслуживавшей его не только в области литературы и искусства, но и в политической. Из интеллигенции же, создавшейся в аналогичных условиях политического и общественного развития, в эпоху Возрождения, набирались основные кадры Д. в средневековых городах-государствах Италии: достаточно вспомнить имена Макиавелли, Гвиччардини, Петрарки. В сущности, и папы черпали тогда своих дипломатов из того же источника правда, не светского, а церковного; миссии возглавлялись "князьями" церкви или выдающимися руководителями монашеских орденов, но за кулисами действовали в качестве истинных агентов и проводников начертаний курии скромные учёные, образованные монахи или иезуиты. Учёные правоведы из народившейся буржуазии или разорившейся аристократии, известные по их французскому обозначению "легисты", составляли основное ядро дипломатических кадров во Франции, Испании и отчасти Англии в те века, когда короли вели борьбу за власть против родовой аристократии и, естественно, ей не доверяли. Так это происходило и в Московском государстве, где дипломатическую работу вели дьяки Висковатый, братья Щелкаловы, Герасимов и Ордин-Нащокин (см.), в гораздо большей степени обязанный своей карьерой образованию, чем происхождению. В это именно время на дипломатической службе монархов начинают всё чаще появляться иностранцы на Западе большей частью итальянцы (Франджипани, Альберони, Мазарини), на Руси преимущественно греки, но также и итальянцы (Траханиот, Ралов, Вольпе и др.) люди, прошедшие большую практическую школу изворотливости, находчивости и гибкости, с большим знанием европейских языков и условий. Однако, превратив феодальную аристократию в придворную и служилую знать, монархи стали набирать дипломатические кадры из её среды. С тех пор и до наших дней Д. осталась на Западе, несмотря на приход к власти буржуазии, как бы привилегией аристократии до такой степени, что ни французская Третья республика, ни классически буржуазная Англия не смогли или не захотели уничтожить её. Несомненно, "занятость" буржуазии более прибыльными и требующими её постоянного внимания "делами" является одной из причин такого странного явления, как передача столь важной области государственного управления другому и принципиально как будто антагонистическому классу. На деле, и это главное, переплетение крупнопомещичьих и крупнокапиталистических интересов, начавшееся ещё в первой половине 19 в. и выразившееся в таких решающих политических компромиссах, как т. н. парламентская реформа 1832 в Англии и создание под эгидой орлеанистов "мещанской" монархии во Франции в 1830, пошло с тех пор весьма далеко. Сплошь и рядом виднейшие представители Д., уходя с своего поста по выслуге лет или по другим неполитическим мотивам, занимают посты в дирекциях крупных финансовых, ж.-д. и других монополистических предприятий (напр., оба Камбона (см.) во Франции или лорд Грей (см.) и другие в Англии). Излишне говорить о том, что аристократия цепко держится за эту привилегию: она создаёт ей и в буржуазном государстве видное положение, а кроме того, обеспечивает младших сыновей "фамилий" хорошей карьерой. Конечно, в таких странах, как США или республики Латинской Америки, где родовой аристократии нет, кадры Д. пополняются либо интеллигентами (преимущественно адвокатами), либо, что происходит всё чаще, крупными представителями делового мира, сменяющими нередко посты директоров хозяйственных предприятий на дипломатические посты. Это несколько меняет "лицо" Д. и, несомненно, отражается на её методах и приёмах: она более деловита, в известном смысле даже откровенна ("Д. без сюртука", "Shirt Sleeves Diplomacy", как её называют), но всё же не настолько, чтобы влиять на её содержание. Совершенно новый тип создаётся лишь в лице советского дипломата, вышедшего из рядов трудового народа, чуждого аристократических и буржуазных традиций, осуществляющего внешнюю политику методами внешне аналогичными традиционным, но внутренне с ними не идентичными и в некотором отношении даже им противоположными.
Именно эти методы составляют сущность Д., а уменье ими пользоваться составляет её искусство. Но прежде чем перейти к их анализу, необходимо дополнить образ дипломата ещё несколькими штрихами. Дипломаты это лица официальные: посол, министр, глава государства, подвизающиеся на открытой политической арене и несущие прямую ответственность перед своей страной. Нередко, однако, ими если не прямо руководят, то их инспирируют и им суфлируют другие лица, стоящие за кулисами и почти не выступающие на авансцену. Таков был знаменитый советник Ришелье, патер Жозеф, таков был советник Бюлова Гольштейн (см.), таков был Тиррель, советник Грея: это подчинённые, которые на деле были наставниками, занимавшими высокие служебные посты. Но история знает влиятельных суфлёров и даже дипломатов, не занимавших никаких служебных постов. Такова (беря примеры из истории русской Д.) была княгиня Ливен, фактически выполнявшая роль посла в Лондоне вместо своего малоспособного мужа, такова была генеральша О. Новикова, инспирировавшая руссофильскую политику Гладстона (см.), таков был и M. H. Катков, значение которого было столь велико, что английский посол шутливо спрашивал своего шефа, не следует ли ему предпочтительно аккредитоваться при нём, а не при царе. Впрочем, Катков представлял уже тип не столько неофициального дипломата, сколько главы собственного, негласного ведомства, располагавшего собственной дипломатической и информационной сетью. В этом смысле его деятельность сближалась с работой закулисных и часто тайных клик, какие существовали при монархах или министрах на всем протяжении истории Д. Таков был при Елизавете Петровне тот "интимный, солидарный кабинет, где премьером была Мавра Егоровна Шувалова, а членами состояли Анна Карловна Воронцова и какая-то просто Елизавета Ивановна, которую и звали министром иностранных дел", говоря словами Ключевского. Таков был "секрет короля", тайная клика при Людовиках XIV и XV, совместно с фаворитками решавшая вопросы внешней политики и Д. Франции. Такова была при Николае II камарилья Вырубовой Распутина, назначавшая и увольнявшая министров и проводившая прогерманскую политику. Такова была известная клайвденская клика, инспирировавшая ту антисоветскую и прогитлеровскую Д. кабинета Невиля Чемберлена (см.), которая привела ко второй мировой войне. Вообще не найдётся ни одной капиталистической страны, где бы не было тайных организаций тех или иных влиятельных политических, хозяйственных и общественных деятелей, оказывающих или стремящихся оказать влияние на Д. своего правительства.
Наконец, Д. знает и пользуется услугами совершенно посторонних лиц иной раз в качестве доверительных посредников и информаторов, другой раз в качестве тайных агентов. Чтобы не заходить далеко в глубь истории, достаточно отметить, что кайзер Вильгельм II часто пользовался услугами князя Монако для заигрывания с Францией, а Франция в лице Делькассе и Ганото (см.) в свою очередь не раз заигрывала с Германией через датчанина Гансена, который по поручению французских министров сыграл известную роль во франко-русском сближении и союзе. Во время первой мировой войны богатый датский судовладелец Андерсен не раз по поручению Лондона ездил в Берлин зондировать о возможности заключения мира, а Берлин в свою очередь посылал в Петербург княгиню Васильчикову с аналогичной целью; миссия же принца Сикста Бурбонского приобрела прямо историческую известность. К той же категории посредников-информаторов можно причислить и американского полковника Хауза (см.). Само собой разумеется, что их нужно отличать от тех секретных агентов-авантюристов, которые, как "граф Сен-Жермен", он же "маркиз Монферрат", "граф Белламаре", "граф Салтыков", а на деле эльзасец Симон Вольф, или как шевалье д Эон, в женском одеянии разъезжавший с поручениями по всей Европе и побывавший даже в Петербурге при Елизавете, или как Калиостро и Казанова, широко использовались для секретной дипломатической работы французскими королями (ещё ранее подобные же лица использовались папами и венецианцами); они отошли в область предания, хотя редкие рецидивы их происходят и сейчас. Они дополняют галерею лиц традиционной Д. на протяжении веков Д., которую знаменитый французский моралист 17 в. Лабрюйер сравнивал с хамелеоном, с Протеем, героем греческого мифа, искусно менявшим своё лицо. Всё зависит от задач, которые Д. себе ставит или, скорее, которые ей ставит внешняя политика.
Первой из этих задач принято считать создание и обеспечение невоенными средствами условий для мирного существования и развития государства, которому данная Д. служит. Это безусловно верно относительно СССР, который по самой природе своей как государство социалистическое не ищет в соперничестве с другими государствами ни торговых рынков, ни выходов для своего капитала, ни колоний, ни вообще завоеваний, а сосредоточивает свои помыслы и усилия на экономическом и культурном строительстве своей внутренней жизни, стараясь обеспечить себе безопасность и невмешательство со стороны. Этим целям, вытекающим из насущнейших интересов страны, советская Д. и служила с исключительным рвением с первых дней своей деятельности и служит сейчас. Можно сказать, что усилия по осуществлению их составляют основное, если не целиком всё содержание советской Д. Её бесчисленные и настойчивые предложения мира обеим воюющим коалициям в первые годы советской власти, её старания смягчить напряжённость отношений других держав к Советской России заключением торговых соглашений с ними и предоставлением им крупных и выгодных для них заказов и поставок, её усилия побудить ближайших соседей к совместному разоружению или ограничению вооружений (см. Московская конференция по разоружению), её инициатива, напр., по подписанию лимитрофами и Польшей Келлога Бриана пакта (см.) ещё до вступления его в силу, её деятельное участие в международных конференциях по разоружению и в Лиге наций, несмотря на отсутствие у неё каких-либо иллюзий насчёт серьёзности намерений других держав, но из твёрдой решимости использовать в интересах мира хотя бы самый незначительный "бугорок" (по выражению И. В. Сталина), который может задержать развязывание войны, её энергичные выступления против агрессии фашистских держав даже в географически от неё отдалённых Эфиопии и Испании всё это и многое другое было ярким проявлением усилий советской Д. в пользу мира. В соответствии с политикой сохранения и защиты мира советская Д. сумела найти для себя новые способы и даже утвердить для всего мира новые принципы. В первые, тяжёлые, годы борьбы за существование молодого Советского государства советская Д. не колебалась обращаться с мирными предложениями непосредственно к самим народам одновременно с обращением к их правительствам; и это было не только выражением демократического принципа, но и приёмом большого дипломатического искусства, который привёл к тому, что английский пролетариат дважды в 1918 и 1920 заставлял своё правительство прекратить прямую интервенцию, что события во французском флоте вынудили Францию сделать то же самое и что январь и февраль 1918 ознаменовались по всей Германии громадными забастовками на военных заводах, этими первыми зарницами грядущей революционной грозы. Советская Д., далее, воскресила к жизни давно забытую практику заключения с соседями пактов о ненападении (впервые с Турцией в 1925, затем с другими соседями на востоке и западе) и обогатила её что было не менее важно новым содержанием в виде статей о взаимном нейтралитете и неучастии во враждебных коалициях. Это было новое слово в дипломатической практике, направленной к утверждению мира, и советская Д. вправе им гордиться. Но она пошла ещё дальше: она первая поняла, что двусторонние пакты, при всей их полезности, ещё не обеспечивают мира в противоречивых условиях эпохи мирового империализма, и громко провозгласила принцип "неделимости мира". Советская Д. создала новые методы обеспечения мира. Обращаясь к традиционной Д., каковой является Д. буржуазных государств, приходится сделать, как мы увидим ниже, существенную оговорку. И эта Д. выработала ряд методов как общего, так и частного порядка для решения задач безопасности. Методы общего порядка это те методы, которые находят себе применение в каждодневной практике Д. в целях урегулирования возникающих между государствами политических, правовых, культурных или экономических разногласий. Эта работа Д., рассчитанная на сохранение добрых отношений к взаимной выгоде обеих сторон и обычно протекающая вне пределов гласности, является, однако, весьма ответственной и требует большого искусства от дипломатов. В этой, часто незаметной работе необходимо уменье охватывать задачу в её полноте и значении, уменье отличать в ней то, что существенно, от того, что является второстепенным, стойкость в отстаивании одного и достаточная гибкость для того, чтобы уступить в другом, уменье доказать контрагенту выгодность для него и для общего дела того, что ему предлагается или уступается, находчивость в приискании формул, облегчающих этому контрагенту отступление, на которое он готов, но при сохранении своего престижа и т. д. Историческая литература о Д., документальная и мемуарная, содержит немало классических примеров переговоров, приведших к важным соглашениям, напр., англо-французское соглашение 1904, франко-итальянские соглашения 1900-12, англо-русское соглашение 1907 (см.), которые обнаруживают высокие дипломатические качества обеих договаривающихся сторон. Есть и немало таких примеров, которые показали как раз обратное, напр., англо-германские переговоры 1898-1901 (см.) о союзе. Но и в делах не столь важных искать соглашения и находить путь к нему представляет задачу, требующую большого искусства и больших знаний. Наполеон III правильно учёл, что политические симпатии Англии к Пруссии подсказываются в значительной степени её заинтересованностью в прусском рынке, который со второй половины века был широко открыт для иностранных товаров, не будучи ограждён никакими стеснительными пошлинами; и Наполеон в 1860 заключил с Англией торговый договор на основе свободной торговли к некоторому ущербу для собственной промышленности, но к большой политической выгоде для Франции: в войне 1870-71 Англия не только ничем не помогла Пруссии, но, к вящему негодованию последней, взяла на себя охрану интересов французских граждан в Германии, щедро продавала Франции вооружение и военные материалы и даже пробовала отстоять её интересы во время мирных переговоров. Напротив, Германия, пользуясь слабостью России, вовлечённой в войну на Дальнем Востоке, в 1904 навязала ей такой тяжёлый торговый договор, что дружба с ней царского правительства пошла на убыль и вскоре сменилась дружбой с Англией. В тех международных условиях, какие создались вокруг Советского государства, каждодневная трудоёмкая работа Д. по устранению трений с другими государствами или по предупреждению возможных и ликвидации возникающих или уже возникших противоречий составляет её важнейшую и почётную задачу, которую, как показал опыт, она с успехом разрешает.
Вышесказанное относится к тем дипломатическим способам обеспечения государственной безопасности, которые названы были общими. Взаимные пакты о ненападении и нейтралитете относятся уже к частным методам Д. по разрешению указанной задачи, и в прежние времена они заключались гораздо чаще, чем теперь, причём они ещё закреплялись денежными, территориальными и другими материальными залогами, равно как и дипломатическими браками и иными гарантиями. При наличии дружественных отношений между сторонами эти пакты о ненападении легко (хотя и ошибочно) могут казаться лишь дипломатическим оформлением их, а при отсутствии дружественных отношений нереальными (хотя на деле они могут послужить эффективным средством для рассеяния взаимных подозрений и установления доверия между данными сторонами), поэтому для страховки против нападения большинство государств предпочитает опираться на военную силу. Эти пакты не гарантировали безопасности их участников, т. к. не защищали их от агрессии со стороны третьих держав. Поэтому уже с 15-16 вв. начинают составляться планы по охвату пактами всех или большинства государств Европы, дошедшие до наших времён в виде пакта Келлога Бриана, исключавшего применение военных средств для урегулирования международных конфликтов, или уставов Лиги наций и Объединённых наций (см.), предписывающих мирное разрешение таких конфликтов и предусматривающих в соответствующих случаях применение коллективных военных санкций.
Впрочем, в этих последних случаях пакты о ненападении переходят в другой из упомянутых специальных способов ограждения безопасности: создание оборонительных союзов способ древний, но гораздо более сложный, т. к. предполагает наличие двух и более государств, которым одинаково угрожает один и тот же агрессор и которые готовы защищать себя против него с оружием в руках. Известный афоризм: "дружить с врагом своего врага" определяет цель и природу таких союзов и вместе с тем ставит перед Д. задачу находить этого "врага своего врага" и суметь завязать с ним "дружбу". Ришелье, который уточнял этот афоризм наказом "дружить с соседом своего соседа", лишь давал рекомендацию, где предпочтительно следует искать врага своего врага. Однако противоречия между соседями, создающие вражду или хотя бы мешающие им объединиться, также используются в Д. для ограждения собственной безопасности, даже без вступления в формальные соглашения с кем-либо из них. Но традиционная Д. этим не удовлетворяется: она стремится создавать противоречия даже там, где их нет. Классический образчик этому дал Бисмарк (см.), который, использовав тунисскую и египетскую проблемы и одновременно толкнув Австрию на Балканы, сумел основательно перессорить Францию с Англией, Италию с Францией и Россию с Австрией, изолировать Францию и Россию и вовлечь Австрию и Италию в свою орбиту (см. Тройственный союз ). Учёт и использование противоречий между действительными или возможными противниками входит важнейшим элементом в искусство Д.
Традиционная Д. знает ещё один метод обеспечения безопасности своего государства, который может быть употреблён одинаково как ко злу, так и к добру. Его формулировал ещё в 16 в. Гвиччардини, который учил, что не следует давать своему маленькому соседу стать большим, а большому соседу стать еще большим. Хорошо, по-видимому, знакомый с этим учением, Михаил Петрович Бестужев, брат известного "великого канцлера" при Елизавете, в то время занимавший пост посланника при польско-саксонском дворе, писал в 1744 (когда Фридрих II занимался грабежом саксонских и польских земель) графу М. И. Воронцову: "Всякой благоразумной и здравой политики главная максима должна быть, чтобы заблаговременно не допускать, дабы сосед мой в наибольшую и следовательно мне самому не иначе, но весьма предосудительную силу не приходил, ибо коль больше оный себя усиливает, тем вяще я себя сам в бессилие и очевидную опасность привожу". В Семилетней войне Россия пыталась сформулированную М. П. Бестужевым задачу разрешить военными средствами, но Д. располагает для этого и своими средствами. Франция в течение более двух веков умело охраняла свою безопасность со стороны агрессивного германского соседа поддержанием самостоятельности германских государей и князей по отношению к императору, обеспечивая, таким образом, политическую раздробленность и военную слабость Германии; ту же политику со времени Елизаветы вела по отношению к Германии и Россия: Екатерина II (см.) заставила признать Россию согарантом Вестфальского мира, юридически оформившего самостоятельность германских государей, и вплоть до царствования Александра II Россия пристально смотрела за тем, чтобы эта самостоятельность не нарушалась. Лишь этот пруссофильский монарх, к тому же обиженный исторической "неблагодарностью" Австрии, поддавшись на лживые заверения Бисмарка, будто сильная Пруссия явится наилучшей защитой против повторения "крымской коалиции" и англо-французских наскоков по польскому вопросу, резко отошёл от этой традиционной линии русской Д., в результате чего Бисмарк смог объединить в "прусской казарме" (выражение Маркса) всю Германию на горе и России и Европы в целом.
Впрочем, одинаково виновата в этой катастрофе была и Франция, которая при Наполеоне III также отошла от дипломатических заветов Ришелье и предоставила Бисмарку свободу действий в Германии. Так, ярким историческим доказательством "от противного" была оправдана "максима" Гвиччардини Бестужева. С большей последовательностью проводила и продолжает её проводить Англия, которая на протяжении веков зорко следит за тем, чтобы на побережьях, близких к её острову или находящихся на её основных морских путях, возникали лишь небольшие государства и чтобы эти государства не стали большими или не были захвачены другими, сильными: она неустанно охраняет независимость Голландии, Бельгии и Португалии, в значительной степени созданных ею же, притом в очень тесных границах; она помогла и приветствовала отделение Норвегии от Швеции (в 1905) и образование маленьких государств в Прибалтике после Великой Октябрьской социалистической революции. В этом и заключается сокровенный смысл её пресловутой консервативной "максимы" о "равновесии сил" и либеральной "максимы" о правах малых национальностей.
Однако "сосед", волею судеб, не всегда бывал маленьким, которому можно было мешать расти. Сосед часто оказывался слишком большим для такой превентивной операции, и тогда Д. прибегала к другим способам оградиться от него. В числе их видное место всегда занимало создание между ним и своим государством "защитной" зоны в виде нейтрального или дружественного буфера, отодвигающего исходные позиции политических или военных действий соседа подальше от собственной границы. Вышеупомянутая забота Англии о самостоятельности маленьких государств относится к этой категории "защитных" средств дипломатического арсенала; к ней же принадлежит то вековечное стремление Франции создать на германской стороне своей восточной границы буфер, которое привело при Людовике XIV к образованию т. н. Рейнской лиги, при Наполеоне I к воссозданию её под именем Рейнского союза, при Пуанкаре после первой мировой войны к плану отторжения Рура, затем, по договору в Локарно к демилитаризации Рейнской зоны. В своё время Россия, договариваясь с Англией о разделе сфер влияния в Средней Азии, согласилась на создание нейтральной зоны в центральном Иране между их сферами на севере и юге соответственно (см. Англо-русское соглашение 1907 ), дабы создать такой буфер и избегать трений и столкновений, возможных при непосредственном территориальном контакте. На территории стран-буферов и нейтральной зоны ни одна из договаривающихся сторон не должна была искать "влияния".
В целях ослабления "соседа" и ограждения собственной безопасности традиционная Д. часто прибегала и ещё к одному средству вмешательству во внутренние дела "соседа" путём поддержания, углубления и создания у него внутренних распрей и смут. Так, Ришелье искусно пользовался борьбой протестантских князей с католической императорской короной в Германии для ослабления опасной соседки, поддерживая первых в их стремлении к независимости. Испанские короли в 16 и 17 вв. поддерживали в Англии католическую смуту, чтобы подорвать растущую её мощь, на что Англия отвечала поддержкой кальвинистских Нидерландов в их усилиях сбросить ненавистное испанское иго.
Архиабсолютистская Франция оказывала поддержку английскому парламенту в его борьбе против самодержавия Стюартов, а в льстивых письмах к Кромвелю (см.) называла его "принцем" и титуловала его "государем", что не помешало той же Франции, когда наречённый принц и государь оказался для неё ещё неудобнее, переметнуться на сторону тех же Стюартов, поддерживать претензии на престол Карла II и даже устроить ему высадку в Шотландии. С своей стороны, однако, когда очередь дошла до Франции, очутившейся в конце 18 в. в водовороте революции, Питт заявлял, что не испытывает никакого желания мешать французскому народу, а когда санкюлоты в военной форме очутились в заповедной Бельгии, он стал во главе феодальной коалиции и усердно принялся помогать Вандее и изгнанным Бурбонам. Ни о каких политических или религиозных симпатиях во всех этих случаях не было и речи: кардинал Ришелье поддерживал дело протестантской веры в Германии, а Людовики попеременно поддерживали то абсолютизм, то революцию, как им было выгодно в тот или другой момент. Услыхав, будто "бояре" при Елизавете Петровне хотят ограничить монархию и устроиться наподобие польской шляхты, Людовик XV писал: "Всё, что может повергнуть её (Россию) в хаос, весьма выгодно для моих интересов", и в то же время он и его преемники поддерживали абсолютизм в Швеции против шведской "шляхты". В свою очередь и Екатерина II, которая поддерживала всеми средствами шляхетские "свободы" в той же Швеции (чем, между прочим, удачно сорвала поход короля на Петербург!) и в Польше, в то же время порвала отношения с Францией, осмелившейся поднять руку на королевский абсолютизм. Нужно ли напоминать о том, как Бисмарк, этот столп монархизма, не только подстрекал во время войны с Австрией в 1866 венгров против их "законного" императора-короля, но и, будучи уверен в том, что республика является залогом внутренних партийных распрей, а потому и слабости государств, энергично, угрозами и посулами, поддерживал во Франции после войны 187071 республиканский режим и жестоко наказал своего посла Арнима, за то, что он, в простоте своей монархической души, оказывал предпочтение роялистам и бонапартистам.
Таковы некоторые из методов, применявшихся и по сей день применяемых Д. в интересах безопасности своего государства. Легко, однако, видеть (и в этом заключается упоминавшаяся выше "оговорка"), как незаметно все они соскальзывают с колеи, так сказать, обороны на колею агрессии, диалектически превращаясь в свою противоположность. Относительно метода вмешательства с целью использования или создания внутренних противоречий у соседа или не соседа говорить не приходится после тех наглядных примеров, которые имели место в недавние годы в Испании, Австрии, Чехословакии, Данциге, Норвегии и на Балканах; можно вспомнить также гражданскую войну в Советской России, когда Англия и Франция поддерживали деньгами и оружием белогвардейских генералов и адмиралов. Никаких оборонительных мотивов во всех этих случаях не было, а были цели чисто агрессивные. Никак нельзя объяснять оборонительными мотивами такие акты вмешательства во внутренние дела чужого государства, как подавление вооружённой силой патриотов-республиканцев в Греции, специально для этой цели провозглашённых "бандитами", или разжигание иностранной державой гражданской войны в Китае и оказание в этой войне вооружённой помощи одной из сторон, или внесение иностранной державой раскола в единый фронт борьбы за демократию, против фашизма мерами подкупа или угрозами лишения кредитов и поставок, как это делалось и делается в Италии после окончания войны с германо-итальянским фашизмом и японским империализмом. Речь в этих случаях явно идёт не об обеспечении своей государственной безопасности, а об укреплении своего политического и финансового господства в данной стране. Вообще, с тех далёких времён, когда персидские цари и македонский царь Филипп содержали "пятые колонны" в государствах древней Греции, и до новых времён, когда японская Д. содержала и вдохновляла борющиеся против центральной власти "генеральские клики" в Китае, а англо-американское соперничество в государствах Латинской Америки нередко облекалось в форму государственных переворотов, учиняемых военными заговорщиками в пользу то одной, то другой державы, вмешательство во внутренние дела другой страны было одним из самых излюбленных способов агрессивной Д.
Но и другие методы обеспечения безопасности государства, о которых говорилось выше, далеко не всегда использовались в соответствии со своими действительными целями. Слишком часто пакты и оборонительные союзы между державами используются ими для нападения на какую-нибудь третью державу, а иногда даже для усыпления бдительности собственного партнёра, чтобы легче напасть на него самого. Вероломство последнего рода, надо сказать, составляло всегда отличительную черту прусско-германской Д. То, что Гитлер проделал в наши дни, попеременно нападая на всех тех, кому он договорно или хотя бы устно, но торжественно обещал (включая СССР) безопасность, явилось в значительной мере лишь повторением того, что до него проделывалось курфюрстами и первыми королями Пруссии в отношении Польши, Швеции, Австрии и других государств. А что касается оборонительных союзов, то Бисмарк, напр., использовал созданный им Тройственный союз, названный им даже "Лигой мира", для того чтобы подвергнуть Францию бесконечной травле, манёвр, правда, не удавшийся, но не по его вине. Так, и англо-японский союз, имевший якобы целью оградить безопасность Китая и Кореи от агрессии царской России, на деле послужил дипломатическим трамплином для нападения Японии на Россию и для поглощения Кореи. В этих и других случаях оборонительные союзы, как и пакты о ненападении, служили средством обеспечить тыл того или другого, а иногда и всех его участников, для того чтобы развязать агрессию против других стран.
Имея дело с классовыми обществами и их политической организацией государством, необходимо помнить, что в самой природе их заложены неистребимые стремления к захвату чужих земель и к расширению для своих правящих классов поля эксплуатации. Здесь аксиомой является то, что Вольтер писал Фридриху II: "Каждый получил от природы жажду расширяться", или что Екатерина II писала одному из своих друзей: "Кто не приобретает, тот проигрывает". Конечно, об этом откровенно говорится только в частной переписке. Публично же заявляется о "равновесии сил", о "естественных границах", о "свободе морей", о защите малых наций и о других хороших вещах. Но всё это лишь дипломатический камуфляж, относительно которого можно сказать то, что Генц, литературный советник Меттерниха (см.) и секретарь Венского конгресса, писал об этом конгрессе своему шефу в 1815: "Те, кто во время Венского конгресса достаточно ясно вникли в природу и цели его, не могли ошибиться насчёт направления его работ, какого бы мнения они ни были относительно их результатов. Великие фразы о реконструкции общественного строя, возрождении политической системы Европы, прочном мире, основанном на справедливом распределении сил и пр., нужны были для того, чтобы успокоить народы и придать торжественному собранию наружный вид достоинства и величия. Но настоящей целью конгресса был раздел менаду победителями добычи, оставшейся от побеждённого". Чтобы "успокоить народы", традиционной Д. произносятся и по сей день "великие фразы", но их сочинители и их шефы настолько не верят им сами, что даже, когда находятся люди, которые проводят хорошие вещи на деле, традиционная Д. подозревает их в неискренности. "Этот старый мир, говорил Ленин, имеет свою старую дипломатию, которая не может поверить, что можно говорить прямо и открыто. Старая дипломатия считает: тут-то как раз какая-нибудь хитрость и должна быть".
Нужно, конечно, оговориться. Расширение расширению рознь. Такие "расширения", какие были произведены французскими королями в 13-15 вв., испанскими в 15 в. и "собирателями земли русской"московскими великими князьями и первыми царями в 14-16 вв., расширения, объединявшие национальные земли за счёт вассалов и феодалов и создавшие национальные государства, или аналогичные процессы национально-территориального расширения за счёт иноземных властителей, какие произошли на юге и юго-востоке Европы в 19 и начале 20 в. и привели к образованию национальных государствГреции, Румынии, Италии, Болгарии и Югославии,принципиально отличаются от тех "расширений" и "приобретений", о которых говорили Вольтер и Екатерина II. Другое дело расширения, ничего общего не имеющие с национально-объединительными или государственно-оборонительными целями и преследующие цели эксплуататорские: они-то в подавляющем большинстве случаев составляют сущность традиционной Д. Естественно, что и задача её тогда заключается в том, чтобы изобретать средства для утоления этой "жажды" и создавать благоприятные условия для применения их. Нередко перед этой задачей отступает даже задача по обеспечению собственной безопасности в лучшем случае первая немедленно возникает, как только последняя получает сколько-нибудь удовлетворительное разрешение. Примером могут служить такие вновь образовавшиеся государства, как Италия конца 60-х годов прошлого века, как Польша 1919-20. Едва став на ноги, они тотчас же обнаружили исключительную жажду расширяться, приобретать за счёт своих соседей новые территории и проводить соответствующую Д. Способы и средства, которые в этих случаях Д. применяет, разнообразны до бесконечности от сравнительно невинных до уголовно-преступных. В старину, напр., в целях "приобретений" были в ходу т. н. дипломатические браки. Иногда, правда, они совершались с целью закрепления дружбы после длительной ссоры или предупреждения ссоры, но чаще они служили целям приобретательства. Едва ли не ярчайшим эпизодом в этой практике, и притом имевшим чрезвычайно важные последствия, было разрешение посредством брака в 15 в. вопроса о Бургундском наследстве в пользу Австрии, против Франции. В частности, для Австрии это имело то значение, что положило начало превращению её в могущественное государство и дало повод к известной эпиграмме, сочинённой венгерским королём Матвеем Корвином: "Пусть ведут войны другие; ты же, счастливица-Австрия, свадьбы справляй; что другим даёт Марс, тебе преподносит Венера". С тех времён государства перестали быть государевыми вотчинами, передаваемыми по воле их обладателей. Однако Наполеон, едва возложив на себя императорскую корону, стал заботиться о приобретательских браках для своих братьев, сестёр и маршалов. "Буржуазный" король Людовик Филипп настойчиво, во всё продолжение своего правления (1830-48), старался проводить дипломатические браки, навязав в жёны вновь избранному на бельгийский престол кобургскому принцу Леопольду свою дочь, женив своего сына, графа Монпансье, на испанской наследнице и пытаясь (тщетно!) женитьсвоего наследника то на австрийской эрцгерцогине, то на прусской принцессе. Но усерднее всех, и притом до самых наших дней, проводила и проводит "матримониальную" Д. архибуржуазная Англия. В 1858 старшая дочь королевы Виктории была выдана замуж за прусского кронпринца Фридриха, впоследствии германского императора; в 1863 Англия навязала Греции короля в лице датского принца из Глюксбургов, брата жены принца Уэльского, дав ему в "приданое" Ионические о-ва, над которыми Англия с 1815 имела протекторат; в 1893 Англия выдала внучку королевы за наследника румынского престола Фердинанда, в 1896 выдала другую внучку за датского принца Карла, также брата принцессы Уэльской, возведённого под именем Хаакона VII на престол Норвегии, в 1905 отделившейся от Швеции, и в 1906 ещё третью внучку за испанского короля Альфонса XIII, свергнутого в 1931 с престола. Наконец, в наши дни, незадолго до второй мировой войны, один из братьев короля, герцог Кентский женился на дочери греческого короля. Это были не просто браки между членами царствующих домов, а браки политические, имевшие своей целью укрепление политического или экономического влияния Англии в особо интересовавших её государствах. И сейчас ещё бельгийская, греческая, испанская и норвежская династии составляют предмет английских забот и планов на будущее.
Впрочем, брачная Д. в общем отходит в область занимательных преданий. Теперь для "мирного" расширения владений и влияния применяются средства, более созвучные новому времени. Большое место среди них занимают займы в колониальных странах для захватов, в других странах для приобретения влияния и соответствующих политических позиций. В первом случае займы являются наряду с концессиями излюбленным методом т. н. "мирного проникновения"; Египет, Марокко, Ирак, Китай, Турция все они могли бы рассказать драматическую историю опутывания их правителей и правительств ростовщическими и кабальными займами, которые в конце концов доводили их до фактической, если не формальной потери самостоятельности. Некоторым балканским государствам Румынии, Болгарии и особенно Греции также хорошо известно, как они попадали не только в экономическую, но и политическую кабалу к той или другой "великой" державе благодаря займам и концессиям, которые им навязывались или, в лучшем случае, великодушно предоставлялись по их просьбе. Ещё с большей беззастенчивостью эти методы "проникновения" применялись и продолжают применяться по ту сторону Атлантики финансовым капиталом США по отношению к их латинским соседям от Мексики до Аргентины: они подобающим образом получили название "дипломатии доллара". Между самими великими державами такие финансовые операции приводили к "приобретениям" не столь тяжёлого характера: они создавали для заимодавцев выгодные политические позиции, которые могли использоваться в дальнейшем для приобретательских целей в других направлениях. На сближение России с Францией эвентуально на создание давно искомого Францией союза между обеими державами оказали огромное влияние займы, которые Франция предоставила России в конце 80-х годов прошлого столетия, в момент, когда бойкот русских бумаг, инспирированный берлинской биржей и берлинскими банками по указке Бисмарка в 1887, поверг в прах русские финансы. Точно так же займы, которые Франция предоставила Италии в начале нынешнего столетия, в момент, когда тяжёлый экономический кризис заставил германских банкиров извлечь все свои вложения из итальянских банков и предприятий, привели к колониальной сделке между обеими странами на основе признания Италией "прав" Франции на Марокко в обмен на признание аналогичных "прав" Италии на Триполи, а затем к принятию Италией обязательств (вопреки её союзному договору с Германией и Австрией) не выступать против Франции в случае войны последней с этими державами, что по существу предопределило переход Италии на сторону Антанты в первой мировой войне. Французские краткосрочные займы Англии после англо-бурской войны, чрезвычайно расстроившей английские финансы, сыграли значительную роль в деле создания "сердечного согласия" между этими странами; угроза затребования их обратно сыграла большую роль даже в самих переговорах о заключении англо-французского соглашения 1904, сломив несговорчивость английского контрагента. К той же категории политических займов следует причислить и международный заём царскому правительству в начале 1906. Этот заём предоставил русскому царю в крайне критический для него момент средства для борьбы с революцией и для укрепления своей независимости перед лицом I Государственной думы и открыл двери к весьма выгодному для английской стороны англо-русскому соглашению 1907, сыгравшему впоследствии важную роль в стараниях Англии изолировать свою германскую соперницу.
Изоляция противника является вообще одной из важных, но вместе с тем трудных задач Д. Средства к этому чрезвычайно разнообразны. Бисмарк, как мы видели, разрешал эту задачу путём создания глубоких противоречий между своими возможными противниками; он изолировал Францию, мечтавшую о реванше, и Россию, неприязни которой, им самим вызванной, он опасался. Удачно разрешила задачу изоляции противника Япония, готовившаяся к нападению на Россию в 1902-04. Она заручилась нейтралитетом Германии, сыграв на её заинтересованности в отвлечении России на Дальний Восток, и обеспечила невмешательство Франции союзным договором с Англией, предусматривавшим военную помощь её в случае присоединения к России третьей державы. Очень искусно обеспечила себе Екатерина 11 свободу действий против Польши натравливанием Австрии и Пруссии, своих конкурентов в восточных делах, против революционной Франции: "Я ломаю себе голову, писала она французскому другу над тем, чтобы толкнуть венский и прусский дворы на вмешательство в дела Франции... У меня много важных дел, и я хочу, чтобы эти два двора были заняты и не могли мне мешать". Во всех этих примерах указанная задача решалась по существу использованием тех или иных противоречий между противником (или объектом нападения) и другими государствами; но за отсутствием таких противоречий приходилось прибегать к более простому средству: либо откупаться от соседей, мешающих заняться важными делами (предпочтительно, конечно, за чужой счёт), либо выделять им долю в ожидаемой добыче. Когда, напр., Англия в конце 90-х годов прошлого столетия стала готовиться к войне с Трансваалем, то она, опасаясь помехи со стороны Германии, также претендовавшей на трансваальские золотые россыпи, купила её нейтралитет уступкой о-вов Самоа и перспективой раздела португальских колоний. Точно так же Франция, замыслив водвориться в Марокко, купила благорасположение Италии уступкой ей Триполитании, а благосклонный нейтралитет Испании-предоставлением ей части Марокко. Когда в беседах с английским послом Сеймуром Николай I развёртывал план раздела турецкого наследства, он по существу только откупался от Англии, т. к. к участию в самих операциях он её не привлекал. Напротив, Балканский союз 1912 (см.) был в значительной степени построен на принципе взаимных компенсаций конкурентов, выдвинутом Болгарией, но при условии участия всех партнёров в активных действиях по осуществлению намеченных планов.
Однако этот союз имел и другую сторону, которая заключалась в недостаточности сил каждого в отдельности партнёра, и в частности его инициатора, для проведения этих действий, и здесь мы встречаемся с другим, более обычным методом Д. по разрешению задачи "расширения" и "приобретения". Этосоздание союза нескольких государств для коллективного осуществления намеченных целей и дальнейшего взаимного компенсирования за счёт приобретённой добычи в тех случаях, когда силы и средства одного отдельного государства для этого недостаточны. Ещё Сюлли, министр французского короля Генриха IV, наставлял своего государя: "Каждый французский король, кто бы он ни был, должен больше думать и размышлять о том, чтобы приобретать друзей и союзников, верных и связанных совместными интересами, что является более мощным средством, чем составлять планы, превышающие его силы, и навлекать на себя непримиримую вражду". Король Генрих IV вряд ли нуждался в этих наставлениях: уже его предшественники создавали союзы против австрийских Габсбургов даже с Турцией на основе "совместных интересов" по умалению этого врага обоих государств, и сам Генрих создавал обширную сеть союзов в Европе против того же противника. Но вот Австрия обещала Франции передать ей Бельгию, и король Людовик XV не поколебался вступить в союз с ней и её друзьями на предмет возвращения Австрии отнятой у неё Фридрихом II Силезии, т. к. сама Австрия не считала себя достаточно сильной, чтобы добиться этого. Вообще раздел совместно реализованной добычи является основой всех коалиций буржуазных государств нового времени. Для примера достаточно вспомнить, как в первой мировой войне обе враждебные коалиции привлекали на свою сторону государства путём выдачи им эвентуальных компенсаций за счёт противника и даже за счёт собственных союзников (напр., Италииза счёт Сербии). Приводить примеры таких сделок значило бы написать историю коалиционных войн: единственным, пожалуй, исключением была Крымская война, хотя Англия мечтала о "независимости" кавказских государств под своим протекторатом, а Сардиния в лице Кавура мечтала о такой же "независимости" Крыма: русский орешек оказался слишком крепким, и его делить не пришлось.
Распространённым способом приобретения союзников являлся также подкуп влиятельных лиц и даже монархов. Французский посол Шетарди пытался установить союз Франции с Россией путём систематического субсидирования Елизаветы Петровны, когда она не была ещё императрицей, и выдачи ей 40 тыс. дукатов на совершение переворота. Французские короли субсидировали, как уже упоминалось, английских Стюартов, которые действительно стали их союзниками и даже продали им отвоёванный Кромвелем Дюнкерк за 5 млн. ливров. Ещё чаще подкупались с этой целью министры. Аббат, впоследствии кардинал, Дюбуа, министр иностранных дел Франции во время регентства (1715-23), получал от англичан ежегодную "пенсию", как это деликатно называлось, за то, что проводил политику сотрудничества с Англией; министр же последней лорд Стэнхоп в свою очередь принял от Дюбуа "комплимент", как с элегантностью называл это Дюбуа, в виде кругленькой суммы в 600 тыс. ф. ст. за то, что подписал с ним союзный договор. Достойным продолжателем этой политики был Меттерних, во всё продолжение своего пребывания у власти получавший деньги от русского правительства и положивший себе в карман не один миллион из тех субсидий, которые Англия выплачивала союзникам во время коалиционной войны с Францией. "Меттерних, спросил его Наполеон на свидании в Дрездене в 1813, сколько вы получили от англичан, чтобы разыграть эту роль против меня?" Но и собственный министр Наполеона, не менее прославленный Талейран (см.), брал деньги у всех противников своего шефа, который в свою очередь содержал на откупе весь триумвират, возглавлявший прусское иностранное ведомство (Луккезини, Гаугвиц и Ломбард) в тот самый .1805 год, когда союзники потерпели поражение при Аустерлице. Царская Россия не составляла исключения: Остерман при Анне Ивановне брал деньги у английского и австрийского домов одновременно, Бирон получал деньги от австрийцев, свергший Бирона Миних "субсидировался" Фридрихом II, и сам "великий канцлер" Бестужев-Рюмин просил и получил от английского правительства "подарок" в 10 тыс. ф. ст. и ежегодную "пенсию" в 2 500 ф. ст. Всё это было, правда, давно и иной раз носило характер не столько подкупа, сколько вознаграждения за дружественную политику, и без того проводившуюся данным получателем. Но так ли уже эта практика исчезла в новое время и даже в наши дни? История ещё недавних внешних отношений Турции, Ирана и ряда балканских государств полна примерами подкупа и содержания на откупе их государственных деятелей иностранными государствами, а о лавалях и квислингах, купленных Гитлером, и говорить не приходится. Впрочем, в наши дни господства крупного капитала нужная политика часто обеспечивается подкупом уже не отдельных министров, а целых групп и кругов, имеющих решающее влияние в своей стране, выдачей им прибыльных концессий, привлечением к участию в крупных финансовых и промышленных предприятиях и операциях, предоставлением больших торговых привилегий, а также широким финансированием, т. е. подкупом печати и пр. Эта сторона деятельности традиционной Д. слишком обширна для настоящей статьи, но относительно прессы стоит сказать несколько слов.
Уже Петру I один из его посланников в Париже рекомендовал привлечь на свою сторону редакторов газет для того, чтобы "они печатали благоприятные для нас сведения". При Екатерине II её министр И. И. Шувалов пользовался пером Вольтера и Дидро для тех же целей. Это было в век слабого ещё развития печати; но уже в 19 в., когда печать стала "шестой великой державой", использование её не только у себя, но и в чужих странах стало важным средством в работе Д. для создания нужного настроения, дружественного к себе и недружественного к противнику, при помощи статей, информации и т. д. Во Франции Гизо и Тьер, Наполеон III и деятели Третьей республики одинаково пользовались субсидируемой прессой и отдельными продажными журналистами, в Германии Бисмарк завёл даже особый фонд, прозванный "рептильным", для содержания не только своих, но и иностранных (в частности английских) журналистов и целых редакций. Нужно было ему подготовить нападение на Францию в 1875, и верная ему пресса инсценировала бурю негодования на якобы предпринятые французским правительством широкие мероприятия военной подготовки; нужно было Бисмарку в 1887 сломить сопротивление рейхстага законопроекту об увеличении армии, и его пресса гремела о неминуемом нападении французов на мирные пастбища Германии и лишении ими немецкого крестьянина его последней коровы. В. Буш и Лотарь Бухер состояли его лейб-журналистами, пускавшими нужную информацию (большей частью лживую) в собственной и английской прессе, и к его услугам нередко были открыты столбцы даже солидного "Таймса" и органа Солсбери "Стандарт". Французские газеты "Матэн" и "Фигаро" состояли на откупе у Гитлера; до него они охотно обслуживали за приличную мзду английские интересы.
Таковы, в основном, наиболее распространённые методы традиционной Д. по приобретению друзей и союзников против третьих сторон методы, варьирующие от вполне допустимых и законных до самых недопустимых и аморальных. Но аморальны бывают у этой Д. не только цели и методы в искании союзов и дружбы, но и само отношение к ним. Она считает союзы весьма условной вещью и не колеблется нарушать их, доходя до прямой измены, когда ей это кажется выгодным.
Ещё в 16 в. на эту практику указывал Томас Мор, когда писал в своей "Утопии", что нет смысла заключать договоры, ибо они-де всё равно нарушаются всякий раз, когда это выгодно. Это мнение как бы подтверждал его современник Макиавелли, говоря, что "благоразумный государь не может держать своего слова, когда это вредно для него и когда исчезли причины, заставившие его давать обещания". Это говорилось в эпоху, особенно славившуюся своим вероломством. Но разве Бисмарк, величайший создатель союзов и соглашений нового времени, не указывал подчёркнуто и многократно, что всякие комбинации между державами обусловлены неизменностью обстоятельств, при которых они создавались, каковую, в принципе правильную, мысль он сам извращал до неузнаваемости, когда открыто признавался, что бросит союзную Австрию, если ему будет угрожать война на два фронта, или когда он заключал с Россией "перестраховочный договор", представлявший по существу измену Австрии? Замечательно, что знаменитый предшественник Бисмарка по созданию "великой" Пруссии, Фридрих II, написавший, будучи кронпринцем, целый трактат в опровержение безнравственных учений Макиавелли, показал во время своего правления такие необычайные даже по тому времени образцы вероломства по отношению к своим союзникам, что привёл в смущение всех последующих немецких историков. Примерами измены союзникам полна как новая, так и новейшая история: Италия, состоявшая в тесном союзе с Германией и Австрией в течение 33 лет, в решающий момент не только покинула их, но и выступила против них в первой мировой войне; такую же "кадриль" проделала Румыния, тоже состоявшая в 30-летнем союзе с центральными державами. Что же касается до эпизодов наших дней, то достаточно вспомнить, как Австрия была предана своими гарантами по мирным договорам, утвердившим её самостоятельность в отношении Германии, и как Чехословакия была предана теми же державами Гитлеру, причём одной из этих держав была её старая союзница Франция, и как англо-американская Д. сейчас же по завершении войны с гитлеризмом и японским империализмом принялась взрывать решения Берлинской конференции. Неудивительно, что сами участники союза нередко относятся с крайним недоверием к лояльности своих партнёров и, когда наступает решительный момент, требующий активных действий, всячески стараются выпустить вперёд своих союзников, дабы быть уверенными, что они не изменят. Так поступила в 1914 Австрия, объявившая войну России позже, чем её объявила Германия; равным образом и Франция старалась в те же дни не начинать войны с Германией, несмотря на свой старый союзный договор с Россией, т. к. находилась в мучительной неизвестности, выступит ли Англия, или изменит ей и бросит на произвол судьбы.
Если таково бывает отношение традиционной Д. к друзьям и союзникам, то в отношениях к противнику и вообще к другим государствам стираются всякие грани между дозволенным и преступным. Итальянец Макиавелли учил, что "кто хочет достигнуть великого, должен изучать искусство обманывать" и что "вероломство необходимо для всякого, кто хочет усилить свою власть"; англичанин Уоттон столетием позже записывал в альбом другу, что "посол-это хороший человек, отправляемый за границу лгать в интересах своего отечества", а ещё через столетие Фридрих И, сам первостепенный плут, называл послов "наименее почтенными из всех мошенников". Наполеон, тоже не младенец по части лганья и обмана, отзывался о Меттернихе, как о "почти гениальном дипломате так он умеет лгать", а Бисмарк, сочинитель эмской фальшивки (см. Эмская депеша), попав впервые во франкфуртский центр тогдашней Д., признавался, что "ни один человек, ни даже самый злостный критик из демократов не поверит, сколько шарлатанства и притворной важности кроется в дипломатии". Так на протяжении веков судили о Д. по её приёмам собственные её адепты, а со стороны глядя, ещё Бомарше зло смеялся над ней, вкладывая в уста своего героя Фигаро такой наказ дипломату: "прикидываться не знающим того, что знаешь, и знающим то, чего не знаешь, внимать тому, чего не понимаешь, и не слышать того, что понимаешь, делать великий секрет из того, что не составляет никакой тайны, и уединяться для того, чтобы очинить перо, казаться глубокомысленным, когда в действительности в голове ничего нет, разыгрывать из себя важную персону, насаждать шпионов и держать на содержании изменников, отклеивать печати и перехватывать письма и стараться оправдывать низость средств величием цели". Этот портрет как бы походит на карикатуру в стиле 18 в., но и в 19 в. Талейран говорил о том, что язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли, а современный дипломат, также француз, Альбер Муссе, в книжке, изданной в 1926, говорит: "Хороший дипломат тот, кто с интересом выслушивает ничего не значащие сообщения и с равнодушием слушает замечания, которые его интересуют".
Конечно, дело не так просто: в мире, изъеденном противоречиями между государствами, взаимная настороженность и недоверчивость не только неизбежны, но и законны. Но традиционная Д. делает из притворства и лицемерия профессию, а главное, с этим пороком сочетаются другие, гораздо более глубокие и для нравственного чувства оскорбительные, на которые лишь частью и слегка указывал Бомарше.
Дипломат должен быть хорошо информирован. В старые века абсолютизма ему достаточно было изучить взгляды, вкусы, настроения и слабости государей и их ближайшего окружения. Позднее, когда социальная база монархии расширилась, охватив широкие слои придворной знати и служилого дворянства, близкий контакт с этими сло
Вопрос-ответ:
