Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - единодержавие

Е. московских государей возникло на почве очень сложных и не вполне еще выясненных политических и бытовых отношений в северо-восточной Руси. В историографии вопрос этот разрешается совместно с исследованием причин, под влиянием которых Е. отлилось в известную политическую форму. Московские историки-публицисты XVI в. хотели объяснить себе, откуда появились московские цари-самодержатели. Ставя их появление под покров "старины", московские историки отыскали русских самодержателей в далеком прошлом, начиная с Владимира св. и Владимира Мономаха, самодержавную их власть объявили дарованной из Византии, а родословное их древо вывели от римского кесаря Августа. Эта историко-политическая доктрина имела глубокое влияние на умы последующих поколений: еще у Карамзина заметна унаследованная от XVI в. историческая перспектива. Методологически правильная постановка вопроса появилась лишь с того времени, когда в основу исторических исследований положена была идея постепенного развития всех сторон жизни. Соловьев и Кавелин первые отметили и главные моменты в развитии власти государей всея Руси. Они выводили ее из форм родового быта и указали ее постепенное преобразование в единодержавную государственную власть: один под влиянием особых условий политической жизни на севере, где политическая жизнь самым своим существованием обязана была князьям; другой — под влиянием закона распадения родового быта, причем посредствующую стадию сыграл быт вотчинный. Кавелин уже в Андрее Боголюбском видит тип вотчинника, господина, неограниченного владельца своих имений — тип, который окончательно развивается в Москве; Соловьев также видит в нем собственника своего княжения, хозяина полновластного, у которого впервые появляются понятия о самовластце и о подручничестве — первые элементы понятий о государе и о подданстве. Около 50 лет протекло с тех пор, как высказаны эти взгляды, но и до настоящего времени не выработано общего ответа на один из важнейших вопросов русской истории. Обыкновенно указывается целый ряд причин, вызвавших Е. и самодержавие московских государей: 1) иноземные влияния, византийское и монгольское; 2) содействие объединению Руси со стороны разных классов населения: духовенства, бояр и земских людей; 3) особые бытовые условия северо-восточной Руси — роль новых городов, вотчинное начало; 4) личные качества московских князей. Но в относительной оценке указанных причин до сих пор господствует полное разногласие; на первом плане у историков фигурирует то монгольское иго, то сила земли, в специальном смысле низших слоев населения, то, наоборот, боярская инициатива и т. д. Так, о монгольских влияниях еще Карамзин сказал, что "Москва обязана своим величием ханам". Развитию этого положения Костомаров посвятил особую монографию, в которой доказывал, что власть московских государей явилась полной заменой ханского деспотизма. Вместе с тем, однако, Костомаров признавал, что в XIV веке, с уничтожением уделов на Руси, должна была, казалось бы, развиться монархия, в которой власть монарха была бы разделена с боярами. Этого не случилось, и власть возросла до полного самодержавия, благодаря эгоизму и отсутствию корпоративной сплоченности среди боярства. Еще дальше Костомарова идет профессор Леонтович. Справедливо заметив, что мысль о монгольских влияниях хотя и давно высказывается, но нигде строго и документально не доказывается, Леонтович, на основании сближений Чингизовой Яссы и Ойратских уставов (Цааджин-Бичик), указывает целый ряд заимствований в политической, общественной и административной жизни московской Руси из монгольского права. У монголов заимствованы: воззрение на государя как верховного собственника всей территории государства; прикрепление крестьян и закрепощение посадских людей; идея об обязательной службе служилого сословия и местничество; московские приказы, скопированные с монгольских палат, и проч. Автору, однако, не удалось найти каких-либо указаний на то, что в руках московского правительства действительно находились изученные автором монгольские уставы. В большей или меньшей мере разделяют эти воззрения Загоскин, Сергеевич, Энгельман. Другие историки (Соловьев, Бестужев-Рюмин, Забелин, Владимирский-Буданов) не придают монгольскому игу решающего значения и выдвигают на первый план другие созидательные элементы в деле объединения северо-восточной Руси. Так, И. Е. Забелин полагает, что московское Е. развилось в тесной связи с народным единством, зерно которого он видит в мирных и промышленных стремлениях рабочего посадского населения Суздальское земли. Эти стремления, поддержанные северными князьями Юрьевичами, и породили борьбу посада с дружинною боярской силой, окончившуюся победой первого. Татарская неволя разрушила правильный ход дальнейших успехов объединения, но московские князья устроили себе народный завет об устроении земского мира и тишины, а потому именно и оказались во главе объединяющейся Руси. Основной почвой для выработки типа самовластного государя в его московской форме послужило черное или серое всенародное множество, которому некогда было думать о каких-либо правах и вольностях, в постоянных заботах о насущном хлебе и о безопасности от сильных людей. Это государево самовластие развивалось очень постепенно на русской почве и, быть может, не получило бы так скоро окончательной формы царского самодержавия, если бы не пришли ему на помощь греки и итальянцы при Иване III. С этой точки зрения боярство является силой, противодействующей общим стремлениям народа и князя, — силой крамольной, нарушающей очень часто земский мир и тишину. Но еще со времен Погодина установилось иное воззрение на историческую роль бояр, по которому бояре вовсе не были врагами объединения, а деятельными помощниками московских князей. Выяснению исторической роли боярства особенно посчастливилось за последние годы: ему посвящены труды профессоров Ключевского и Сергеевича. То, что Костомарову казалось возможным — а именно возникновение на Руси монархии, ограниченной боярским правлением, — по мнению Ключевского оказывается исторической действительностью если не вполне, то в значительной мере. Московская Русь оказывается вовсе не в такой мере неограниченно самодержавной, как думали раньше, а скорее монархически-боярской, так как царь всея Руси правит землей не единолично, а при посредстве и с помощью боярской аристократии: отдельные же случаи столкновений монарха с этой аристократией приводят даже к попыткам ограничить полномочия московских самодержцев. Не менее оригинальны и выводы профессора Сергеевича. Вопреки общепринятому мнению о развитии Московского государства из удела московских князей, он доказывает, что не из этой вотчины выросла объединенная территория северо-восточной Руси, а на обломках старого Владимирского великого княжения, после приобретения его Дмитрием Донским в наследственное владение своего дома. Не усилиями московских князей и даже вопреки их стремлениям начато это дело объединения. Московские князья, начиная с Калиты и до Дмитрия Донского, вовсе не были созидателями того порядка, который привел Московское государство к единовластию и величию, а наоборот, были решительными проводниками взгляда на княжение, как на частную собственность, со всеми его противогосударственными последствиями. Инициаторами и сторонниками воссоединения территории под властью одного князя были бояре, выступившие защитниками этой идеи еще в старой Ростовской земле. С Ивана Калиты за именами князей скрывается боярская рука, создающая камень за камнем Московское государство. Нет согласия и в относительной оценке византийских влияний, хотя для выяснения этого вопроса сделано довольно много в специальной литературе.

См. Вешняков, "О причинах возвышения Московского княжества" (СПб., 1851); Костомаров, "Начало единодержавия в России" (монографии, т. XII); Соловьев, "Взгляд на историю установления государственного порядка в России" (Сочинения, СПб., 1882); Леонтович, "К истории права русских инородцев: древний монголо-калмыцкий или Ойратский устав взысканий" (Одесса, 1879); Забелин, "Взгляд на развитие московского Е." ("Исторический Вестник", 1881, №№ 2-4); Ключевский, "Боярская дума"; Сергеевич, "Как и из чего возникла территория Московского государства" ("Новь", 1886, январь, кн. 2 и февраль, кн. 1); его же, "Вольные и невольные слуги московских государей" ("Наблюдатель", 1887, №№ 2-3); его же, "Юридические древности" (т. I); Белов, "Об историческом значении русского боярства" (СПб., 1886); Дьяконов, "Власть московских государей" (1889, гл. I-V); И. Жданов, "Повести о Вавилоне" и "Сказание о князех Владимирских" (1891, гл. VI).

М. Д.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907