Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - корень часть слова

— в индоевропейских языках главная часть слова, повторяющаяся неизменно или с незначительными изменениями в целом ряде родственных этимологически (т. е. схожих в звуковом отношении и близких по значению) слов. К., при этом, является носителем главной идеи слова, в то время как префиксы (см.) и суффиксы (см.) выражают побочные понятия, связанные с главным, или "оттенки" значения. Иногда, вследствие вторичных звуковых изменений, родство различных форм К. не чувствуется с первого взгляда и может быть открыто только ученым лингвистом. Так, рядом с очевидно родственными К. гор — в горю, гар — в угар, мы имеем форму жар в жар, пожар, восходящую к первичной индоевропейской форме ger (как гар восходит к gõr). Не следует смешивать понятия К. и основы (см.): в состав К. не входит никаких других формальных элементов, тогда как основа или тема может состоять из К., соединенного с суффиксом, и только в некоторых случаях равняется чистому К. В современных индоевропейских языках К. самостоятельных нет; они всегда входят в состав более или менее сложных словесных форм, всегда находятся, так сказать, в связанном состояния. Те случаи, когда К. является в чистом виде (русск. "прошедшее время" нёс или имя существительное ход, воз), объясняются вторичными фонетическими процессами, в силу которых исчезли суффиксы и окончания данных форм. Так русскому воз (произн. вос) отвечает греч. όχος, где еще сохраняется тематический суффикс о и окончание именит. един. муж. рода — s. Говоря о К. в современных языках, языкознание прибегает лишь к известному практическому приему, избавляющему от длинных определений и описаний, к своего рода формуле. Тем не менее в основе так называемых К. лежат вполне реальные факты отдаленнейшей эпохи индоевропейского праязыка, и считать их научной фикцией нельзя. Аналогии других, не индоевропейских языков дают возможность предполагать и в истории индоевропейского праязыка наличность такой эпохи, когда он не имел готовых сложных словесных форм, а только одни чистые К., как это наблюдается в древнекитайском, древнеегипетском и других так назыв. корневых или изолирующих (см.) языках. В эту "корневую" эпоху К. имели реальное, самостоятельное существование и вошли в состав словесных форм (слившись с другими самостоятельными К.-словами в одно целое) уже много веков спустя, в период образования флексии. "Корневой" период истории индоевропейских языков так далеко отстоит от нашей эпохи, что мы не имеем о нем никаких других свидетельств, кроме самих К., продолжающих свое существование в связанном виде. Поэтому многие вопросы о происхождении, форме, видоизменении К. до сих пор остаются и, вероятно, всегда останутся темными. Современные лингвисты не могут вполне принять Бопповское дуалистическое деление индоевропейских К. на два класса: 1) глагольных (отсюда и именные К.) и 2) местоименных (местоимения, древние предлоги, союзы и прочие частицы). Не может быть принята и противоположная гипотеза (Я. Гримма, Шлейхера, Вебера, отчасти Шерера), что все К. ведут свое начало от одного класса — глагольных К. Скорее всего, первичные К. принадлежали к нескольким классам, но к каким именно — решить нельзя. Относительно формы первичных индоевропейских К. до последнего времени господствовало убеждение, что они были односложны. Так учили Бопп, Бенфей, Курциус, Шлейхер и др. В пользу этого мнения приводились обычно общие соображения априорного характера: первобытный человек должен был выражать мгновенно возникавшее в нем представление или понятие так же мгновенно, "одним раскрытием рта" (Аделунг), "одним, а не двумя звуками" (В. ф.-Гумбольдт; слово "звук" употреблено здесь в значении "слог"), "одним звуковым комплексом, который должен быть воспринимаем мгновенно" (Курциус) и т. д. Эти домыслы не подкреплены никакими эмпирическими доказательствами, а потому убедительной силы не могут иметь. Строгое фактическое доказательство здесь даже невозможно. Все К., как уже выше сказано, вошли в состав сложных словесных форм, из которых должны быть выделены путем грамматического анализа. Выделение это достигается "отбрасыванием" всех образовательных частей слова: суффиксов, префиксов, окончаний. Если бы после такой операции, произведенной над всеми словами индоевропейских языков, оказалось, что все полученные при этом К. односложны, то и этот результат не мог бы иметь силу окончательного доказательства. Проведение границы между К. и образовательными частями зависит от общего состояния научного знания и потому может совершаться различно в разное время. Так, еще недавно индоевропейские формы 3 лица единственного числа * b hereti (слав. берет, санскр. bharati) и *esti (слав. есть, санскр. asti) делились учеными: *bher — е — ti, *es — ti. При этом получалось противоположение так назыв. тематического спряжения, где окончание присоединялось к К. помощью тематических или соединительных гласных (е и о), так назыв. нетематическому, где окончание присоединялось прямо к К., без всяких соединительных гласных. Почему К. bher требовал образования с суффиксом или соединительным гласным е, а К. es обходился без них — оставалось загадкой. Теперь все более и более склоняются к предположению, что, кроме односложных К., необходимо допустить существование и двусложных. При этом допущении придется делить *bhere — ti и *es — ti, и разницы между тематическим и нетематическим спряжением никакой не будет. Не подлежит никакому сомнению, что К. не только современных языков, но и индоевропейского праязыка, по своему образованию, принадлежат не одной какой-нибудь эпохе, но разным. Каким образом возникли К. — вопрос темный, но происхождение некоторых (очевидно — позднейших) поддается до известной степени разъяснению. Есть немало родственных К., отличающихся друг от друга лишь одним или немногими звуками (всегда конечными). Так мы имеем К. *tres в санскритском tras-, греч. τρέω из τρεσω 240 (слав. трас — в трясу принадлежит сюда же), *trem в лат. tremo, tremor и *trep в лат. trepidus и т. д. Между этими К. наблюдается замечательное звуковое сходство, наряду с сходством значения (трястись, бояться), что позволяет видеть в них один первичный К. tre, сложенный с так назыв. "коренными определителями" (Wurzeldeterminative немецких лингвистов; термин А. Фика) s, т, p. Эти последние, вероятно, представляют собой остатки обветшавших и потерявших всякое значение суффиксов, сросшихся неразрывно с первичным К. tre. Так, для современного русского языкового чутья формы дарить и носить делятся одинаково: дар-ить, нос-ить, причем части дари носчувствуются К., а -ить окончанием (суффиксом) неопределенного наклонения. Между тем, индоевроп. К. может быть признано только нос-, а даресть не что иное, как К. да и суффикс -ро-, утративший всякое действительное значение и крепко сросшийся с К. да-. Звук р в дарявляется, таким образом, в совершенно одинаковой роли со звуками s, m, p в tr è s, trem, trep — в роли "коренного определителя", а форма дарпредставляет собой новый К., образованный сравнительно в недавнее время. Весьма вероятно, что известная часть индоевропейских К. возникла таким же путем. Можно чувствовать К. известного слова, вовсе не будучи ученым лингвистом. Это чутье К. основано на психических ассоциациях между схожими словесными представлениями. Так, представления слов несу, несешь, несет, несение, нести, носить, ношу, нашивать ассоциируются между собой схожими частями — нес, нос, нош, наш, которые встречаются в массе слов родственного значения, всегда как носители главного их значения. Эти К. не везде одинаковы; мы имеем формы н'ес, н'ес', н'ос, нос, нос', нош, наш и т. д. Если принять во внимание изменения коренного гласного под влиянием ударения, то таких разновидностей будет еще больше. Особенно разнообразна вариация конечных звуков К., сравнительно с вариацией средних и особенно начальных, которые мало изменчивы. Это обстоятельство очень важно, ибо помогает языковому чутью отделять К. от префиксов. Так, мы легко выделяем простой глагол нести и его К. нес в целом ряде форм, сложенных из этого глагола с префиксами вз-, в-, воз-, вы-, до-, за-, об-, от-, пере-, под-, по-, при-, про-, раз-, с-, у-. Основных условий, необходимых для того, чтобы наше языковое чутье легко могло выделить К. из данных словесных форм, три: 1) наличие простого глагола (напр. нести); 2) существование этого глагола в целом ряду форм, с постоянным главным значением: принести, занести и т. д.; 3) присутствие тех же префиксов, придающих те же оттенки, в других глаголах с другим главным значением: приехать, прислать, заехать, заслать и т. д. При отсутствии одного из этих условий, обособление К. в нашем сознании затрудняется. Так, напр., родство между находить и ходить не так живо чувствуется, как между нанести и нести. Причина — уклонение сложного слова находить по значению от простого слова ходить. В слове подобострастный мы уже совсем не чувствуем корней доби страст-, и главное значение придаем комплексу звуков под-, аналогичному, как нам ошибочно кажется, с под в подделываться, подлезать, подольщаться и т. д. Этим объясняется и переход в значении данного слова: прежде — "одинаковой духовной организации", с "подобными страстями", а теперь "подлый, униженный". При отсутствии еще большего числа указанных условий чутье К. еще сильнее затмевается. Никто не чувствует уже родства форм резать и образ, раз и резь, ухо и подушка, верста и сверстник и т. д. К. здесь будут, с современной точки зрения, образ-, подушк-, сверстн(см. Интеграция). Если подобные психические процессы происходят теперь, то они могли (до известной степени) и раньше оказывать свое влияние на историю древних К. Их влияние в будущем также не подлежит сомнению. К., вошедший в состав сложной словесной формы, все-таки продолжает жить и изменяться. Ср. Дельбрюк, "Einleitung in das Sprachstudium" (3 изд., Лпц., 1893, стр. 85—96, где указана и библиография прежних лет); Крушевский, "Очерк науки о языке" (Казань, 1883, гл. VI); Bloomfield, "On the so-called root-determinatives in the Indo-E u ropean languages" ("Indogerm. Forschungen", т. IV, 1894); Person, "Studien zur Lehre von der Wurzelerweiterung und Wurzelvariation" ("Upsala Universitets Arsskrift", 1891); Streitberg, "Die Entstehung der Dehnstufe" ("Iudog. Forschungen", т. III, 1894).

С. Булич.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907