История философии - диалектика просвещения. философские фрагменты
Диалектика просвещения. философские фрагменты
Согласно 'Д.П.', 'путь разума' суть маршрут построения властных отношений между человеком как носителем разума и природой. В процессе реализации этих отношений 'мировое господство над природой оборачивается против самого мыслящего субъекта; от него не остается ничего, кроме как раз того вечно одного и того же 'Я мыслю', которому надлежит сопровождать все мои представления.
И субъект, и объект становятся ничтожными'. В ходе борьбы за существование человек все более совершенствует способы обуздания природного мира путем его рационализации и подведения под единую логическую схему всего существующего: 'число стало каноном Просвещения'.Человек с помощью логики унифицирует мир, тем самым создается иллюзия безраздельного господства над миром. Когда 'одним единственным различием между собственным существованием и реальностью поглощаются все иные', то 'безотносительно к каким бы то ни было различиям мир становится подвластным человеку'. Но теперь, по мысли Хоркхаймера и Адорно, человек вынужден признать властные отношения как все определяющие и усомниться в своей уверенности, что он, в качестве автономного субъекта, не может являться также и их объектом.
Подобно тому, как разум становится 'техническим', превращается в универсальный инструмент, служащий осуществлению господства над природой и приобретающий значимость лишь благодаря своей способности выполнять данную функцию, так же и человек теперь представляет собой нечто инструментальное, сподручное, вполне заменимое крошечную шестеренку, движение которой неизменно обусловлено целями и общими законами функционирования огромного механизма индустриального общества. 'Господство оплачивается не просто отчуждением человека от порабощаемых им объектов: с овеществлением духа заколдованными становятся отношения самих людей и даже отношение единичного к самому себе. Последний сморщивается до размеров узлового пункта конвенциональных реакций и способов функционирования, объективно от него ожидаемых. Анимизм одушевил вещь, индустриализм овеществляет души' (Хоркхаймер и Адорно). Общее, тотальность на этот раз не в виде пугающих сил природы, но в виде 'системы' берет власть над единичным, над субъектом. Разум более не является самозаконодателем диктуемые наукой, государственной идеологией, культурной индустрией нормы, ценности и модели функционирования единообразны и не терпят возражений. Просвещение становится обманом масс, мышление овеществляется.Имеет место саморазрушение Просвещения, регрессия его в мифологию, от которой оно само же старательно открещивалось и с которой боролось на протяжении столетий. 'Д.П.' представляет собой ряд фрагментов, тем или иным образом раскрывающих позицию авторов по поводу различных явлений современной цивилизации и их причин, кои усматриваются в тотальном просвещении, берущем свое начало еще в мифологическую эпоху.
Фрагменты эти объединены не столько логической последовательностью изложения, сколько общей идеей: отказом от признания в качестве единственно истинной любой теории общества и его развития, а также акцентированной критикой существующих социальных реалий. Первая статья 'Понятие Просвещения' может быть рассмотрена как теоретическая основа последующих, в ней авторы пытаются 'дать как можно более детальное понимание сплетения рациональности с социальной действительностью, равно как и неразрывно связанного с таковым переплетения природы с господством над ней'.
Целью Просвещения объявляется стремление 'избавить человечество от страха и сделать их господами'. Уже в мифе, по мнению Хоркхаймера и Адорно, можно усматривать исток Просвещения. Ужас перед сверхъестественным, перед всемогуществом природы порождает 'раздвоение природы на видимость и сущность, на воздействие и силу, лишь благодаря которым становятся возможными как миф, так и наука'.Примитив видит за отдельными явлениями 'некую всеобщую сущность, мана, движущую силу, отзывающуюся эхом в его душе'. Здесь впервые расходятся врозь понятие и вещь. Но 'боги не могут взять на себя страх человека, окаменевшие звуки которого они носят в качестве своих имен. От страха, мнится ему, будет он избавлен только тогда, когда более уже не будет существовать ничего неведомого.
Этим определяется путь демифологизации, Просвещения, отождествляющего одушевленное с неодушевленным точно так же, как мифом отождествлялось неодушевленное с одушевленным'. Программа Просвещения есть расколдовывание мира: 'миф превращается в Просвещение, а природа во всего лишь объективность'. Однако разделение субъекта и объекта в их противостоянии как подчиняющего и подчиняемого не могло не привести к отчуждению господина от того, на что распространяется его власть.
Мир природы лишается своего подлинного многообразия, становясь лишь единой совокупностью лишенных качества явлений, материалом для классификации. Все взаимозаменяемо, 'самые разнообразные сходства между сущим вытесняются одним единственным отношением между задающим смысл субъектом и смысла не имеющим предметом, между рациональным значением и случайным носителем значения' (Хоркхаймер и Адорно).Объект нивелируется, превращается в абстракцию и таким образом утверждается всеобщая повторяемость в природе, которая до этого клеймилась самим же Просвещением как власть рока над всем существующим, являющаяся принципом самого мифа. Для Просвещения были характерны антропоморфизм, акцептация властных отношений и распространение их не-только на сферу природного бытия, но также на социум в виде иерархично организованной общественной жизни и эксплуатации, и даже на мышление (как подчиненное логическим законам и инструментальное).
Помимо постулата о всеобщности и абстрактности мышления еще одним следствием Просвещения стало, по мысли Хоркхаймера и Адорно, превращение языка как знаковой системы, в коей мере он претендует на познание природы, в исчисление он не смеет уподобляться ей. Язык искусства лишь отображает природу, отказываясь от претензии на ее познание, он есть образ.Искусство подобно колдовству: 'самим собой учреждает оно замкнутую сферу, исключенную из контекста профанного бытия... В произведении искусства всегда, вновь и вновь осуществляется то удвоение, посредством которого вещь являла себя в качестве чего-то духовного, становилась проявлением мана... Будучи выразителем тотальности, искусство претендует на сан абсолюта'.
Вера становится инструментом, с помощью которого осуществляется подчинение и закрепляется социальное устройство, основанное на принуждении, а 'логический порядок в целом, правила взаимозависимости, сцепления, объем и смычка понятий основываются на соответствующих отношениях социальной действительности, на разделении труда'.
Просвещение тоталитарно, для него всякий процесс является с самого начала предрешенным. Таким образом Просвещение переходит обратно в мифологию. 'Математический метод становится как бы ритуалом мысли... Он учреждает себя в качестве необходимого и объективного: им мышление превращается в вещь, инструмент...' и тем самым разум подчиняется непосредственно данному, 'становится всего только подсобным средством всеобъемлющего экономического аппарата'. Отсутствие рефлексии, искоренение субъектом самого себя из сознания ведет к унификации и овеществлению человека, утрате им своего имени /читай: самости B.K./. Страх перед такой перспективой иллюстрируется авторами на примере Одиссея, являющегося человеком разума и господства и олицетворяющего собой Просвещение в мифологии, который всякий раз заново обретает или сохраняет свою самость после очередной встречи с мифическими существами. С помощью анализа 'Одиссеи' в 'Экскурсе 1. Одиссей или миф и Просвещение' развивается тезис о том, что 'уже миф есть Просвещение', и прослеживается их диалектика. Основными понятиями здесь являются понятия жертвы и отречения, 'в которых равным образом удостоверяют себя как различие, так и единство мифической природы и просвещенного господства над природой'. Главной темой 'Экскурса 2. Жюльетта или просвещение и мораль' является практический разум. Опираясь на работы И.Канта, де Сада и Ницше, авторы показывают двойственный характер Просвещения и в отношении к моральному чувству. Человек, порабощая природу, отчуждается от нее, он самовластный субъект. Но 'после того, как с объективным порядком было покончено как с предрассудком и мифом, в наличии осталась природа в качестве массы материи... В той мере, в какой рассудок, скроенный по аршину самосохранения, способен соблюдать закон жизни, этот закон является законом более сильного' этот тезис не может быть разумно опровергнут.В итоге истинное господство теперь принадлежит слепо объективному, природному. Раздел 'Культуриндустрия' наиболее фрагментарный из всех. По мысли Хоркхаймера и Адорно, навязывая функциональность, 'система', т.е. современное технологическое общество, использует мощный аппарат культурной индустрии. Речь здесь идет о масс-медиа (кино, радио, телевидение, реклама и пр.
). Предлагая свои ценности и модели поведения, они создают потребности и язык. В целях доступности эти ценности и модели единообразны, аморфны, примитивны. Они блокируют инициативу и творчество, ибо приучают к пассивному восприятию информации: 'захирение способности к воображению и спонтанной реакции у потребителей культуры сегодня уже не нужно сводить к действию определенных психологических механизмов.
Ее продукты сами... парализуют какую бы то ни было возможность для них обладать такого рода способностями'. Культурная индустрия унифицирует образ жизни и мышления, подменяя личностное общенеопределенным. Каждый заменим, но 'индивид, абсолютно заместимый другим, есть чистое ничто'. Такая тенденция прослеживается даже в сфере досуга, где система устанавливает его расписание (например, в виде отпусков), где культивируются развлечения 'по сходной цене'.
В итоге 'весь мир становится пропущенным через фильтр культуриндустрии', она сама есть идеология, диктующая свои требования 'просвещенному' человечеству. В 'Элементах антисемитизма' приводится еще одна иллюстрация саморазрушения разума, когда 'диалектика Просвещения объективно оборачивается безумием'.'Не просто идеальная, но практическая тенденция к самоуничтожению присуща рациональности с самого начала', утверждают авторы и высказывают опасения в связи с возможностью возврата просвещенной цивилизации к варварству. Антисемитизм как паранойя, болезнь разума, также становится возможным благодаря Просвещению. 'Ложная проекция', в отличие от мимесиса (уподобления окружающему миру), уподобляет окружающий мир себе, 'перемещает держащееся наготове внутреннее наружу и клеймит даже интимно знакомое как врага.
Побуждения, которые не признаются субъектом в качестве его собственных и, тем не менее, являются ему присущими, приписываются объекту: перспективной жертве... В фашизме этот образ действий политизируется, объект болезненной мании определяется сообразно требованиям реальности, система безумия трансформируется в самую что ни на есть разумную норму, отклонение от нее в невроз'.
В антисемитизме отсутствует рефлексия, зато имеют место те отношения господства и принуждения, которые непосредственным образом следуют из идеи Просвещения, наблюдается безразличие к индивидууму и безграничная власть 'системы' над отдельным человеком. 'Антисемитской является не только антисемитская политическая платформа, но и ограниченная рамками политической платформы ментальность вообще. Та самая ярость в отношении всякого отличия, которая ей телеологически присуща, будучи ни чем иным, как злопамятством порабощенных субъектов порабощения природе, всегда готова обратиться против естественного меньшинства даже там, где ему первому грозит опасность со стороны общества'. Иррационализм антисемитизма, по Хоркхаймеру и Адорно, проистекает 'из сущности как господствующего разума, так и соответствующего ему образа мира'.Просвещение само преступает свои границы, разрушает себя. Некоторые вопросы, касающиеся проблем фашизма, господства, разума, массового общества, одиночества и коммуникации, телесности и морали, роли философии и пр., были позднее освещены авторами в собрании статей 'Зарисовки и наброски'. Основной темой являлась все та же: Просвещение превращается в свою противоположность.
Пытаясь покончить с мифами, на деле оно умножило их сверх всякой меры, и 'если Просвещение не вбирает рефлексию этого возвратного момента в себя, оно выносит самому себе приговор'. .
Вопрос-ответ:
