Словарь средневековой культуры - агрикультура

культура земледелия, один из основополагающих культурных навыков, основное занятие и источник средств к жизни для абсолютного большинства населения средневековой Европы. Из средневековых текстов этого зачастую отнюдь не следует, так что сама по себе недокументированность предмета — нуждающийся в интерпретации факт истории культуры христианского Запада.

Агрономическая традиция

А.а, культура в непосредственном смысле слова (лат. cultura, от colo, «обрабатываю», «возделываю»), — важный момент самоопределения римской цивилизации. Символ культуры вообще, интенсивное сельское хозяйство, которое требует напряженного и осмысленного труда, многовекового опыта и представляет собой форму очеловечивания природы, римляне противопоставляли варварской пассивности перед лицом невозделанной природной среды. Только варвары не ведают извечной борьбы за переустройство природы. «Они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить таким образом недостаток в земле, не сажают плодовых деревьев, не огораживают лугов, не поливают огородов», за словами Тацита о древних германцах скорее угадываются ценности римской цивилизации. Уничтожающие суждения латинских авторов о культуре земледелия германцев находятся в разительном противоречии с современными археологическими и иными данными. Между тем в архаической германской и скандинавской поэзии мы почти не встречаем не только прославления крестьянского труда, но и самого его упоминания, и это обстоятельство замечательно оттеняет то особое место, какое отводится А.е в идеологии Древнего Рима. Сопряженная сданной идеологической моделью богатая латинская агрономическая традиция, известная нам прежде всего по сочинениям Катона, Варрона и Колумеллы, ставит во главу угла проблему хозяйственной эффективности А.ы. Авторы I в. Плиний Старший и Колумелла воплощают две конкурирующие традиции понимания А.ы. Первый, уповая на опыт мудрой старины, предостерегал от разорительных нововведений и призывал сокращать издержки, хотя бы даже за счет снижения урожайности. По мнению его оппонента, хозяйство доходно только при высокой культуре земледелия. Внимательный к опыту окрестных земледельцев, Колумелла призывал к продуманному улучшению агротехники и капиталовложениям на основе неустанных опытов и наблюдений над своей землей, культурными растениями, разнообразными агротехническими приемами.

Скорее, чем на средневековом христианском Западе, античная агрономическая традиция формально и по существу получила продолжение в культуре мусульманской Испании. Если историк христианского средневековья постоянно ощущает фатальный недостаток письменных свидетельств об А.е, то для Аль-Андалус, в особенности по причине отсутствия архивов, огромный корпус арабских агрономических и ботанических сочинений один из основных типов источников вообще. Андалусское общество предстает глазам исследователя с агрономической точки зрения, и А.а замечательно рекомендует своеобразие богатой и сложной культуры мусульманской Испании. В обстановке беспрецедентной ориентации на культурный обмен, в котором греко-эллинистическая и сирийская ученость сходилась с трудовой доблестью и эмпирическим поиском римского крестьянина, андалусские агрономы не оставались кабинетными учеными. Виднейшие представители «андалусской школы» Ибн-Бассал, Ибн-Ва-фид (XI в.), Ибн-аль-Аввам (XII в.) были одновременно практикующими земледельцами, возглавляя первые на Западе опытные сады. Финансируемые политической властью, такие сады появились в XI в. вокруг Толедо и в XII в. в районе Севильи. Мусульманские правители стимулировали всемерную интенсификацию сельскохозяйственного производства. Официальный дискурс помещал А.у в центр насущных проблем продовольственного обеспечения, развития торговли и фискальной политики властей.

Согласно библейскому мифу, А.а предначертана человеку божеством : «И взял Господь Бог человека и поместил его в райский сад наслаждения, чтобы тот возделывал его и сохранял». Вместе с грехопадением А.а, символ человека, обращается в символ проклятия: «И выслал его Господь Бог из райского сада наслаждения, чтобы он возделывал землю, из которой был взят... Адаму же сказал: ... проклята земля в деле твоем, в трудах будешь есть ее все дни жизни твоей; колючки и тернии родит она тебе, и будешь есть травы земли; в поте лица твоего будешь питаться хлебом» (Быт. 2, 15; 3,18-19, 23). В христианское средневековье А.а порой мыслится атрибутом человеческого существа. Ок. 865 г. в ответ на просьбу бременского архиепископа Римберта, предполагавшего в своей миссионерской деятельности столкнуться с песье гол овцами, корбийский монах Ратрамн формулирует пять признаков, позволяющих с точностью отличить человека от зверя. Знакомство с А.ой в их числе. Этот унаследованный от античности образ сосуществовал с другим образом А.ы, лишающей человеческого облика и достоинства. Вследствие самого характера крестьянского труда земледельцы деградируют физически, интеллектуально, нравственно. Данная мысль, уже в Новое время, звучит в знаменитых строчках Лабрюйера : «Порой мы видим на полях каких-то диких животных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, спаленные солнцем, они склоняются к земле, копая и перекапывая ее с несокрушимым упорством; но наделены, однако, членораздельной речью и, выпрямившись, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом деле люди». В «Поэме о версонских вилланах» (сер. XIII в.) само описание поместного быта нормандских крестьян превращается в инструмент их морального уничтожения. «Да будет вам известно, что под небом нет более подлого народа, чем версонские вилланы; мы это знаем твердо», заключает автор свой странный агрономический экскурс. После Исидора Севильского, который, резюмируя в нач. VII в. ученое предание античности, все еще обстоятельно говорит о сельском хозяйстве, в клерикальной культуре латинского средневековья для А.ы долгое время фактически не находилось места. На протяжении большей части средних веков основные тексты древних агрономов почти не помнили и не копировали. Если для ученых земледельцев Аль-Андалус «Юниус», Юний Модерат Колумелла, являлся величайшим авторитетом, то на христианском Западе сам латинский текст его сочинения сохранился лишь в двух списках IX в., происходящих из монастырей Корби и Фульды, и был впервые открыт для гуманистической аудитории только Поджо Браччолини в нач. XV в. Исключение составляют поздний автор Палладий, энциклопедист Плиний Старший, а также «Георгики» Вергилия. Опоэтизированная агрономия Вергилия впервые находит некоторый отклик в средневековой письменной традиции у поэтов каролингского времени, в частности Валафрида Страбона («Садик») и Вандальберта Прюмского («О знаках зодиака»). При всем следовании «Георгикам», эти авторы знакомы с А.ой не только с чужих слов. Тем не менее робкий всплеск интереса к А.е в первой половине IX в. не скоро получает продолжение. Появление других средневековых текстов, касающихся А.ы, оказалось отсрочено по существу до XIII в. Помимо сделанного Бургундием Пизанским частичного перевода «Геопоник», византийского свода о сельском хозяйстве сер. X в., восходящего к несохранившейся энциклопедии Кассиана Басса сер. VI в., это прежде всего труды латинских ученых-энциклопедистов Винцента из Бове и в особенности Альберта Великого. На таком фоне особняком стоят пять английских сельскохозяйственных трактатов, известнейший из которых принадлежит Уолтеру Хэнли. Они появились один за другим между 1240 и 1290 гг. Тексты представляют собой собрания кратких практических рекомендаций по ведению хозяйства. Если бы они не были так далеки от латинской агрономической и книжной спекулятивной традиции, об этих сочинениях можно было бы сказать, что они возрождают античный жанр описания образцового имения. Их когерентность английской аграрной ситуации конкретного времени косвенно подтверждается тем обстоятельством, что эти руководства имели успех только в Англии и главным образом в кон. XIII нач. XIV в.

Во всем не похоже на них другое сочинение по сельскому хозяйству, также обнаружившее и олицетворившее собой возрастающее общественное внимание к А.е на рубеже позднего средневековья в частности со стороны ищущих своей выгоды новых сельских хозяев. «О выгодах сельского хозяйства» -так выразительно озаглавлен труд Пьетро Крешенци из Болоньи, составленный им ок. 1304 г. Между тем собственный агротехнический опыт автора лишь дополнил почерпнутое из книг. Не столько практическое руководство по А.е, сколько модную книгу, сочинение Крешенци посвященное автором неаполитанскому королю Карлу II Анжуйскому имели в своих библиотеках такие, казалось бы, далекие от сельского хозяйства люди, как короли Карл V Французский и Эдуард IV Английский. Благодаря именно этому сочинению агрономия мало-помалу становится предметом интереса образованных людей. Его действительное пробуждение относится к Новому времени. До 1600 г. в одной только Венеции увидело свет св. 200 печатных изданий агрономических сочинений. В численном отношении древние авторы и их гуманистические читатели преобладают. Тем не менее от Скандинавии и Силезии до Кампании и Андалусии уже в XVI в. появляются десятки новых трудов по А.е, которые предназначены не для развлечения скучающих интеллектуалов. Перед лицом низкого уровня доходности сельского хозяйства, их авторы, в большинстве случаев сами занятые А.ой, стремятся способствовать ее развитию.

Агрикультура в иконографии

Примечательно, что изображение сельских трудов сравнительно редкая и поздно утвердившаяся тема средневековой иконографии. Иллюстративная традиция Библии, дающая в руки исследователя средневековой А.ы наиболее обширный иконографический материал, кажется менее всего информативной как в плане актуальной культуры земледелия, так и для уяснения ее места в социальном воображении эпохи. Иное следует сказать о средневековых календарях. Время выражено в них действием, годичный цикл иллюстрируют людские занятия в его отдельные месяцы. Основной корпус тем календарной иконографии образует календарь крестьянских работ. Что не банально для идеологии христианского средневековья, А.а представляет общество в целом, человеческая деятельность прямо отождествляется с крестьянским трудом, течение времени и его счисление со временем и расчетом земледельца. Время сакрально, однако сама подоплека тех сюжетов, которые вскрывают представления о сакральном, — скорее языческая, нежели христианская. Она отсылает к древней традиции аграрных культов и связанных с ними сельских празднеств. Праздник). Пирующий Янус, двуликий языческий бог, январские застолья в честь которого ради благополучия в наступившем году публично воспрещаются прихожанам с проповеднических кафедр, мирно взирает на них со стен церквей и страниц часословов.

В разные столетия средневековья календари находили разную аудиторию и, как следствие, имели разное социальное звучание. Некогда римская тема представления календарного времени в картинах крестьянского быта сделалась необычайно популярной начиная с XII в. В это время календари возникают в монументальном убранстве храмов — в скульптуре, мозаике, витражах и фресках. Сначала это скромные церкви сел и местечек. В XIII в. тема была воспринята в оформлении готических кафедральных соборов и миниатюрах часословов. В XIV в., так же внезапно, как появились, календари пропадают со стен строящихся храмов и украшают отныне лишь часословы почтенных семейств. Из почти деревенской и затем городской среды тема переходит в частное пользование аристократий. Теперь она адресована не всей разноликой массе верующих, а замкнутой группе с общим социальным лицом и отдельному индивиду. В XV в. Часослов герцога Беррийского демонстрирует, как обычный календарь преобразуется в семейное сказание род фотографического альбома, где на фоне сельских сцен запечатлены семейный замок и семейные воспоминания. Затем, уже в эпоху книгопечатания, аристократическая тема в упрощенном виде альманахов спускается в народ, падкий до всего благородного. Таковы знаменитые «Календари пастухов», от инкунабул до Х1Хв. без конца перепечатывавшиеся с одними и теми же иллюстрациями.

Хотя современные компаративные исследования отождествляют в календарях известную меру реализма, в целом изображение сельских трудов, по крайней мере до XV в., остается стереотипным. Скорее, чем об орудиях труда, приемах работы, культурных растениях и деревенском пейзаже, календари рассказывают о том, какой виделась А.а их заказчикам, клиру и знати, и какой они желали ее видеть и представить другим. В иконографии календарей мы встречаем в общем ограниченный набор сцен. Это подрезка лозы, сбор, давка винограда, сев, жатва, обмолот хлебов, откорм желудями и забой свиней. Зато почти нет картин тягостных подготовительных операций — таких, как пахота, удобрение почв, расчистки нови. А.а изображается как род собирательства, словно бы плоды земли родятся сами собой, без больших усилий со стороны крестьян. Последние запросто берут от природы хлеб, сено, виноград, мясо, желуди, овечью шерсть — взгляд, фиксируемый в письменных памятниках средневековья начиная, по меньшей мере, с Венанция Фортуната (VI в.). Такой выбор сюжетов очевидным образом передает сеньориальное видение сельского быта. Рецепция клерикальной культурой в ее обращении к пастве прокрестьянской и полуязыческой темы не кажется односторонней уступкой народному сознанию крестьянского большинства. В своей монументальной пропаганде церковь говорила с крестьянами и о крестьянах как эксплуататор имея в виду свои доходы, в частности церковную десятину. В этом качестве в позднее средневековье тема была присвоена светской знатью.

Другой достойный упоминания момент в восприятии А.ы видимое отсутствие «механизмов» прессов, мельниц, телег. Простой и зачастую полифункциональный крестьянский инструмент выдает привычку понимания земледельческого труда как не требующего значительных инвестиций и не связанного с движением технической мысли.

Аграрные цивилизации

А.а, знание, рождающееся из опыта и труда, необозримый пласт культуры крестьянских обществ и их ценнейший багаж. Христианские пастыри сетовали на то, что крестьянам бывает не под силу заучить две-три простенькие молитвы. Между тем, будучи вербализирована в агрономических трактатах, эта крестьянская наука составляет многие сотни страниц in folio. Авторы подобных сочинений отнюдь не ощущают своего превосходства над крестьянами, но, напротив, чутки к их опыту. Крестьянская, по своей сути, А.а не имела ученого двойника вплоть до XVIII в., когда агрономы впервые взялись отстаивать различие между ученой и народной культурой земледелия, и только агротехническая революция XIX в. сделала это разделение по-настоящему зримым. Традиционная А.а универсальна в смысле ее пригодности для любого хозяйства. Даже если идеологические построения (например, Адальберона Ланского, ок. 1025 г.) третируют А.у как знание и занятие одних низших классов, на деле «все немного крестьяне» (Ж. Дюби): А.а в средние века остается подчиненным элементом универсальной структуры дома, отраслью домоводства.

«Под А.ой понимают улучшение почвы» (Ибн-аль-Аввам). А.а — это прежде всего наука о том, как сохранить ускользающее плодородие, найти замену тем элементам почвы, которых она лишилась с последним урожаем. В ситуации недостатка удобрений плодородие приближалось к естественному: как во времена Колумеллы, в высокое средневековье и даже в Новое время средняя урожайность зерновых, очевидно, составляла сам-4, причем наблюдались ее значительные колебания даже в пределах одного поля. Пахота, зачастую многократная, с разной технологией каждой пропашки, позволявшая возвращать в почву потерянный азот, являлась первым и главным способом ее рефертилизации. Ту же цель преследовали системы ротации, чередования посевов культурных растений, а также периодический отдых земли, оставление ее под паром.

Ориентация традиционной А.ы на поддержание естественного плодородия почв делала ее, вследствие принципиальной неповторимости естества, поистине уникальным трудовым навыком. Земля, рельеф, климат во многом диктуют возможности и методики крестьянского труда — возделываемые культуры, размеры и форму полей, орудия труда и агротехнические приемы. Мозаика почв и прихотливость ландшафта сказывались подчас в ближайшем соседстве. Так, не вызревавший на территории Санкт-Галленского аббатства, в немецкой Швейцарии, виноград, к величайшей зависти монахов, замечательно плодоносил буквально в нескольких стах метров. В самом общем плане, природные особенности регионов Запада предопределили складывание двух целостных систем А.ы, двух «аграрных цивилизаций» (М.Блок). На равнинах северной части Европы со времени высокого средневековья получили распространение т.н. открытые поля зерновой монокультуры и трехпольного севооборота (озимые — яровые пар). Крестьянские участки располагались в них чересполосно и каждый год отводились под одну культуру с общими сроками сева и жатвы. После снятия урожая такая стратегия делала возможным общий выпас крестьянского скота по стерне всего открытого, т. е. свободного от изгородей, поля уже безотносительно владельческих прав отдельных собственников. Совмещение на одних и тех же площадях зернового хозяйства и скотоводства было вызвано отсутствием в пределах территории общины необходимых угодий, истребленных в процессе активной внутренней колонизации высокого средневековья. Пар заменял собой пастбище, а животные экскременты способствовали восстановлению плодородия почв. Капитальные изгороди примета аграрного пейзажа средиземноморского юга Европы, царства древней поликультуры, которая требовала от земледельца равного владения мастерством хлебопашества, виноградарства, разведения оливок, садовых и технических культур. Скотоводство, напротив, существует отдельно, в предгорьях, и рождает особый социальный тип горца-пастуха. В силу большего разнообразия почв и рельефа хозяйственные комплексы здесь отличает большая дробность. Хлебные поля перемежаются садами, виноградниками, оливковыми рощами, с чем связана ограниченность общинных сервитутов. Как на севере Европы нехватка земли, аграрный индивидуализм Средиземноморья порой умеряла необходимость коллективного распределения водных ресурсов. В зерновом производстве юга торжествует двухполье (озимый посев на будущий год сменяется паром), поскольку летний зной, как правило, препятствует созреванию яровых, а бедность почв зачастую не позволяет сократить время, необходимое для восстановления их плодородия.

«Каждый аграрный обычай есть прежде всего выражение определенного образа мысли» (М.Блок). Этот крестьянский образ мыслей и действий, вероятно, позволяют уловить те редкие агрономические тексты, которые не подменяют практического крестьянского знания книжной премудростью и притом адресованы профанам ибо незачем учить ученых. В христианском средневековье сказанное в полной мере относится к уникальной английской агрономической традиции второй половины XIII в. и, в частности, к трактату Уолтера Хэнли, который «составлен затем, чтобы людей, имеющих землю и держания и не знающих всех отраслей хозяйства, обучить обработке земли и уходу за скотом». Сочинение Хэнли иллюстрирует процесс принятия и апробации тех агротехнических решений, с которыми современные исследователи обычно отождествляют прогресс в сельском хозяйстве. Точнее будет сказать, их непринятия.

В частности, это касается замены на пахоте быков лошадьми. Хэнли подробно разбирается вопрос выгодности использования той или иной тяглой силы: «С запряжкой из волов и двух лошадей можно работать скорее, чем с запряжкой из одних лошадей, если только земля не настолько камениста, что волы не могут помогать себе ногами (?). Я вам объясню почему. Лошадь обходится дороже вола. Кроме того, плуг, запряженный волами, сделает за год работы столько же, как и запряженный лошадьми, потому что пахари по своему злоумышлению не позволяют лошадям в плуговой упряжке ходить быстрее, чем ходят волы. Далее, на очень твердой земле, где лошади не смогут протащить плуга и встанут, волы пройдут. Хотите знать, каким образом лошадь обходится дороже вола? Я вам скажу... Чтобы лошадь могла выполнить свою дневную работу, ей надобно каждую ночь по меньшей мере 1/6 бушеля овса ценой 1 обол и травы летом по крайней мере на 12 денье. На подковы каждую неделю в среднем 1 денье, если ее нужно подковывать на все четыре ноги. Всего в год 12 су и 5 денье, не считая мякины и соломы. Волу же, чтобы быть в состоянии работать, нужно в неделю 3 и 1/2 таких охапок сена ценой в 1 денье, чтобы с 10 таких охапок вышел бы бушель овса; летом травы на 12 денье. Всего в год 3 су 1 денье без мякины и соломы. И со старой изнуренной лошади не возьмешь ничего, кроме шкуры, а старого вола, при расходе на траву в 10 денье, можно еще откормить на убой или продать за его цену». В том же духе Хэнли рассчитывает выгоды двухи трехполья. Хотя трехполье увеличивает площадь ежегодно обрабатываемых земель с 1/2 до 2/3 их общей площади, однако, по сравнению с двухпольем, не дает продукции большей стоимости. По Хэнли, единственная выгода от трехпольного севооборота — небольшое (на 1/8) увеличение обрабатываемых площадей за счет более равномерного распределения труда в течение года, но для этого еще требуется резерв свободных земель.

Подобные критические сопоставления разных агротехнических приемов нетрудно счесть полемикой автора с другими земледельцами, которые, вполне возможно, не разделяют его мнений, однако для начинающего агротехника они, по-видимому, не менее важны тем, что учат по-крестьянски думать и считать. Земледелие «требовало постоянного напряженного внимания, развивало наблюдательность, привычку сочетать и связывать явления, казалось бы, разного порядка, вырабатывало основательную и осторожную медлительность суждений и поведения, недоверчивость к непроверенным на собственном опыте новшествам, которые могли обернуться и крахом» (А.Д.Люблинская), одним словом, способствовало формированию особого типа человеческой личности. «Каждый год на Михайлов день, поучает Хэнли, обменивайте ваши семена, так как семена с другой земли принесут вам больший урожай, чем зерно, выросшее на той же земле. Хотите увидеть сами, запашите одновременно две борозды и засевайте одну покупными семенами, а другую теми, что сняли с этой земли, и увидите, что я вам сказал правду». Опыт во всех смыслах слова — поистине лейтмотив его изложения, и другая ключевая категория — число и счет.

Второе окно в практику средневекового земледелия, на этот раз южной поликультуры, агрономическое предание Аль-Андалус, традиция ученых с крестьянскими головами на римский лад, за которой встает массовая А.а мусульманской Испании XI-XII вв. Духом эксперимента поверено в ней всякое книжное знание. Лишь первое и поверхностное впечатление что перед нами компиляции; наделе-скрупулезное приложение к практике, селекция книжной культуры. При этом развернутая аргументация сопровождает выбор той или иной техники из ряда других, что рекомендует уже читателя агрономической литературы. Примечательным образом прогресс почвоведения явился самым зримым результатом бесчисленных опытов и наблюдений ученых земледельцев Аль-Андалус. Эмпиризм уничтожал античные клише. Традиционное и для христианского Запада схоластическое рассуждение Аристотеля об элементах разных почв, служившее в книжной традиции исходным пунктом для их классификации, уступает место живому описанию реально наблюдаемых и возделываемых земель, более прагматическому взгляду на их качество и возможную отдачу от того или иного хозяйственного использования. Другой ключ к успеху — умелое приспособление к климату и погодной конъюнктуре. Так, варьирующаяся дата начала осенних дождей предопределяла тактику хозяйствования на осень и весь следующий год. Для разных растений и разных почв с присущими им влажностью, освещенностью, температурным режимом изыскиваются наиболее выигрышные сочетания. Земледелец учится использовать конкретную природную ситуацию, не подрывая ее, но, напротив, действуя в соответствии с концепцией А.ы, построенной на идее сохранения природного равновесия. Землепользование подчинено правилу оптимальной средней производительности, щадящей пропорции между мерой разрушения почвенного слоя и выходом продукции. Как ни парадоксально с точки зрения современной агрономии, лучшие или даже все удобрения направляются на поддержание плодородия заведомо плохих земель на том простом основании, что «хорошие почвы меньше в них нуждаются» (Ибн-Вафид). Такая хозяйственная философия отражает строй крестьянской экономики, стремящейся к самовоспроизведению на том же уровне, но кроме того — характер восприятия природы, боготворимой, возлюбленной, как женщина, почитаемой, как неиссякаемый источник бесконечных благодеяний.

Было ли развитие А.ы в средние века менее полноценным оттого, что проявлялось не столько в генерации свежих агротехнических решений, сколько в расширении территории применения в принципе уже известного? Так, набор сельскохозяйственных орудий оставался практически неизменным, само собой разумеющимся настолько, что тот же Пьетро Крешенци в своем обстоятельном описании А.ы вовсе не удостаивает его вниманием. Пожалуй, лишь борону можно назвать специфически средневековым земледельческим инструментом. В древности ее пускали в ход только для уничтожения травяного покрова. Начиная с X в. к боронованию прибегают ради выравнивания земли после посева и прикрытия семян во избежание их расхищения птицами. Другое существенное новшество, использование для жатвы хлебов взамен серпа косы-литовки (увеличивающей потери, но зато сулящей выигрыш в производительности труда), относится в основном уже к Новому времени. Скорее, чем о застое творческой мысли, видимая в масштабах Европы неизменность средневекового сельскохозяйственного инвентаря свидетельствует о его замечательной когерентности традиционной А.е, накрепко привязанной к природе. Выбор того или иного инструмента был обусловлен прежде всего естественными условиями.Для обработки легких, сухих, каменистых почв Средиземноморья, которые могут быть легко разрушены глубокой вспашкой, лучше подходит соха, более простое и древнее орудие, «корябающее» землю и симметрично отбрасывающее ее по обе стороны борозды. Переворачивающий почвенный слой благодаря специальному приспособлению, отвалу, плуг годился для тяжелых и переувлажненных почв, которые характерны для северной части Европы. Водном хозяйстве подчас имелись разные пахотные орудия для разных почв и разной вспашки. Распространение плуга связано с введением в хозяйственный оборот тех земель, которые сохой было не взять. Плуг заменял собой соху лишь в исключительных случаях. Больше поводов говорить о постепенном переходе от лопаты и ручной вспашки к полевым пахотным орудиям на животной тяге, сохе и плугу, менее эффективным, когда речь идет об обработке небольших площадей, однако несравненно более производительным. Агрономические тексты Аль-Андалус заставляют признать действительно ключевым вопрос производственного освоения того или иного орудия, его внедрения в уникальную природную и, как следствие, агротехническую ситуацию. Обращение с инструментом, тем же плугом, целая наука, где первостепенное значение имеет угол вспашки, ее глубина и тому подобные обстоятельства. Главные усовершенствования агротехники рождаются в повседневной практике поколений людей по мере накопления ими знаний о земле, медленной адаптации разных систем пахоты к разным почвам, опытов со способами упряжи, ротации культур и т.д. Прогресс в такой А.е не бросается в глаза, однако протекает постоянно. Скорее, чем некие технологические прорывы, новую хозяйственную и, как следствие, социальную ситуацию могли создавать заметные изменения климата, а также динамика народонаселения, наталкивающаяся на ограниченность природных ресурсов.

А.а — не ремесло с его тайным знанием. «Скажи мне, кто тебе показал, каким образом ты должен подрезать свой виноградник, когда насадить молодняк? Кто тебе это покажет, если только ты не увидел и не услышал или не выспросил у добрых земледельцев, как тебе следует возделывать свое имение?» (Цезарий Арльский). Это знание всем миром иллюстрирует распространенный обычай устанавливать единую для всей округи дату начала сбора винограда. Как бы то ни было, каждый земледелец хозяйствует индивидуально, на собственный страх и риск. Помимо объективных трудовых навыков залог эффективности А.ы субъективная личная заинтересованность человека, работающего на себя, как условие его активного и осмысленного взаимодействия с природой. Неусыпный контроль над работниками, сплошь «потаскухами да разбойниками» (Оливье де Серр), извечная и почти неразрешимая драма крупного поместья, которое в агротехническом и организационном плане с неизбежностью проигрывает крестьянской А.е.

Аграрная магия

Образ единого Бога фактически отсутствует даже в арабо-испанской агрономической мысли, положение которой в официальной культуре Аль-Андалус кажется вовсе не столь двусмысленным, как в христианской идеологии и ученой традиции Запада. В агрономическом дискурсе Бог монотеистических систем средневековья не заступает место древних аграрных божеств греков, римлян, кельтов, германцев, славян. Стремление к христианизации образа А.ы обнаруживается в обстановке религиозного кризиса XVI в. По мысли ряда протестантски настроенных агрономов, Бог, который «часто сам называл себя земледельцем» (Мартин Гроссер), руководит сельскохозяйственными занятиями добрых христиан, и само земледелие есть акт признательности и служения человека Господу. Даже среди протестантских авторов XVI в. подобный взгляд на А.у не сделался, однако, всеобщим, и гугенот Оливье де Серр вспоминает о Боге разве что в надежде на хорошую погоду.

Между тем и в средние века А.а отнюдь не нейтральная в сакральном отношении сфера. Она остается поприщем народных верований и магических практик. Примером последних может служить процедура вызывания дождя в некой немецкой деревне нач. XI в. По словам Бурхарда Вормсского, для этой цели крестьянки собирают деревенских девочек, одну из них раздевают и ставят во главе процессии, которая направляется за околицу; там находят некое растение, каковое обнаженная девочка должна выкопать мизинцем правой руки; корень растения привязывают к мизинцу ее правой ноги, после чего другие дети с прутьями в руках должны привести девочку к реке и при помощи прутьев обрызгать ее водой; по совершении этого действа девочка возвращается в деревню, пятясьзадом. Аграрная магия отражает зависимость сельского труженика от природной данности и прогнозируемого течения природных циклов, но также понимание этой зависимости как включенности человека в природу. На ход природных явлений земледелец может и должен влиять при помощи определенных магических действий. Они помогают осуществиться природной необходимости. Аграрная магия мыслится как неотъемлемый элемент правильного течения мирового порядка и укоренена в магической картине мироздания и человеческой активности. Магические действия, молитвы, заклинания образуют развернутую и всеобъемлющую систему постоянного и интенсивного взаимодействия земледельца с природным космосом. От умения посредством магии воспользоваться силами природы напрямую зависит урожай, приплод и здоровье скота, а равно благополучие соседа.

Примечательным образом идея богоданного закона природы, обессмысливающего крестьянские ритуалы, находится в центре клерикальной критики народной магической агротехники, от Цезария Арльского в VI в. до Альберта Великого в XIII в. Первый иронизирует над теми из своих прихожан, кто криками «помогает» смене фаз луны, словно бы это не может совершиться без их участия. (С фазами луны, действительно влияющими на жизнедеятельность растений, согласовывали время осуществления целого ряда сельскохозяйственных работ и иных занятий). Второй говорит о невозможности уберечься от града и молнии, «угрожающе выставив против неба окровавленные секиры и мечи», поскольку убежден, что «гром гремит по природной необходимости». Согласно букве христианского вероучения, «всем, что [Бог] сотворил, он управляет так, что оно и само, с его соизволения, совершает и исполняет свои собственные движения» (Августин). Магическое мышление отличает иное понимание причинности, нежели идея божественного промысла. Это обстоятельство не может не волновать христианских моралистов и практикующих пастырей. Не случайно аграрная магия оказывается той стороной средневековой А.ы, которая освещена текстами, в частности попадает в поле зрения составителей покаянных книг и проповедей. По словам агиографа Сульпиция Севера, бескомпромиссный до мнительности св. Мартин Турский готов сотворить чудо, чтобы только остановить привидевшийся ему языческий ритуал обхода полей, который при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь скорбной похоронной процессией.

Другие прелаты придерживаются тактики более или менее последовательной христианизации подобных магических практик, каковы, например, впервые учрежденные ок. 470 г. епископом Мамертом Вьеннским rogationes, благочестивые публичные моления, призванные — по словам заимствующего удачный опыт епископа соседнего Клермона Сидония Аполлинария — заместить собой оканчивающиеся ритуальными пирами откровенно языческие моления о дожде или солнце. Не все клирики равно взыскательны. Тот же Цезарий Арльский обнаруживает больше гибкости, когда дело касается материальных интересов его кафедры, готов представить прихожанам уплату церковной десятины магической процедурой, помогающей, вместе с расположением Господа, снискать плодородие полей. Зарабатывая авторитет в глазах паствы или разделяя ее верования, священники сами встают во главе селян, совершающих магические обходы полей. Аграрная магия стихийно проникает в церковный обиход в виде т.н. сакраменталий или «малых таинств», серии обрядов, которые призваны обеспечить благополучие прихожан в земной жизни. В практике приходского духовенства возникают специальные формулы освящения овса или овощей, ритуалы обращения к граду, тучам и ветрам, которым именем Господа воспрещается вредить людям. С XII в. церковь возбуждает судебные преследования против вредителей грызунов, насекомых, птиц; тем из них, кто не внемлет призыву оставить крестьянские поля, торжественно провозглашают анафему. ( Судебные преследования животных). Выступая наследниками древних аграрных божков, многие святые, как явствует из агиографии, радеют о крестьянских посевах, защищают их от соседских потрав, особенно преуспевают в обуздании ненастья. Некоторые из них приобретают частную сферу ответственности.

Впрочем о действительной мере успеха даже такого офаниченного синтеза сакрального и магического судить трудно, и имеются свидетельства параллельного бытования христианского благочестия и развитой афарной магии как двух неконтаминирующих систем общения с потусторонними силами например, в пиренейской деревне Монтаю на рубеже XIV в. С началом Нового времени в клерикальной среде сложилось в целом менее терпимое отношение к подобным нехристианизированным афарным верованиям и магии, которую отныне стремятся представить ведовством. На рубеже XVI-XVII вв. такова участь фриульских бенанданти крестьян, считавших себя и считавшихся добрыми колдунами, которые, по их собственным словам, во время ночных полетов пучками тмина ведут битву за урожай со злыми колдунами, вооруженными стеблями сорго. Инквизиторы добиваются у подследственных признания в том, что те — на самом деле ведьмаки, летающие по ночам на дьявольский шабаш. (Ведьма).

Сходным образом в средние века оказались разведены А.а и сакральная подоплека королевской власти. «Круг Земной» Снорри Стурлусона (1200 1230), со ссылками на поэзию скальдов — наиболее аутентичные письменные свидетельства скандинавских древностей содержит легендарные картины принесения в жертву богам двух конунгов, чье правление ознаменовалось недородами и голодовками, а также погребения третьего, при котором урожаи были, напротив, небывалые, он был похоронен по частям в четырех областях страны, дабы тем полнее и впредь использовать его волшебное могущество. Сам Снорри уже не разделяет архаического воззрения, согласно которому «конунг причина как урожая, так и неурожая». На протяжении средневековья оно л ишь изредка угадывается в народных верованиях как в 1106 г. ради плодородия полей крестьяне возлагали землю на фобницу отлученного от церкви германского императора Генриха IV. Забота о процветании А.ы вновь станет заметным элементом идеологии королевской власти только в Новое время пожалуй, впервые мысль о том зазвучит в знаменитых словах Генриха IV Французского ( 1594— 1610) о курице, которую он желал бы видеть по воскресным дням в котелке каждого крестьянина. «Пахота и выпас суть две фуди Франции», не менее хрестоматийное высказывание его сюринтенданта финансов герцога Сюлл и демонстрирует меру свободы этого нового государственного попечения об А.е от сакральных коннотаций. Отныне оно будет подчинено новым приоритетам, развившимся впоследствии в идею народного хозяйства.

Литература: Агрикультура в памятниках западного средневековья / Пер. и коммент. под ред. O.A. Добиаш-Рождественской , М.И. Бурского . М., Л., 1936; Блок M . Характерные черты французской аграрной истории. M., J957; Люблинская А. Д. Французские крестьяне в XVI-XVIII вв. Л., 1978; Во lens L. Agronomes andalous du Moyen Age. Genève, 1981 ; Соmet G . Le paysan et son outil, essai d'histoire technique des céréales (France, VIIIe — XVe siècles). Roma, 1992; Ginzburg C. I benandanti. Ricerche sulla stregoneria e culti agrari tra Cinquecento e Seicento. Torino, 1966; Le Roy Lad u rie E. Histoire immobile// Idem . Le territoire de l'historien. T. 2. P., 1978; Mane P. Calendriers et techniques agricoles (France—Italie, XIIe-XIIIe siècles). P., 1983.

И. В. Дубровский

Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

Под ред. А. Я. Гуревича

2003