Словарь средневековой культуры - власть правителя

При всем разнообразии существующих подходов к определению природы В.и, в ней представляется правомерным видеть прежде всего комплекс разнообразных межчеловеческих отношений, приводящих к наделению отдельных личностей, групп людей, организаций или сообществ способностью навязывать свою волю другим и управлять их действиями, применяя при необходимости те или иные формы принуждения. Отец семейства наделен В.ю над домочадцами, аббат над монахами, городской совет над бюргерами, епископ над паствой, магистр над студентами, сеньор над крестьянами и т.п. Самой высокой реальностью и наибольшей безусловностью для средневекового христианина обладала В. Бога над людьми и всем миром вообще. В каждом из таких отдельных случаев В. вырастала из своего особого варианта отношений между людьми, имела свои источники, формы и пределы реализации. В. государей в средневековой Европе основывалась на весьма различных историко-культурных традициях, материальных, организационных, а также социально-психологических предпосылках и складывалась на основе отношений между общественными группами, все социальные характеристики которых на протяжении средневековья претерпевали существенные изменения.

1. Историко-культурные традиции

На характер В.и в средние века оказали сильное воздействие три основные историко-культурные традиции: древнегерманская, римская и тесно связанная с ней церковная.

а) У древних германцев, как и во многих других архаических обществах, В. племенного вождя обуславливалась дарованной ему свыше харизмой особыми качествами сакрального свойства, приносящими удачу в войнах с врагами, мир и материальное довольство внутри племени. Такая харизма считалась достоянием не столько отдельной личности, сколько определенного знатного рода, из которого и избирался германцами «кунинг». Харизма должна постоянно подтверждаться; утративший ее вождь может потерять и свою В. В. вождя распространяется на свободных соплеменников и включает в себя и функцию посредничества между миром людей и миром богов. Последнее видно, помимо прочего, из обычного у древних германцев (но не у кельтов, например) выполнения вождями жреческих обязанностей. Отношения между наделенным харизмой вождем, ближайшими к нему людьми (чаще всего дружинниками) и остальными соплеменниками строились на основе взаимности обязательств, при которой верности со стороны «подвластных» соответствовала со стороны «властителей» готовность оказывать покровительство и щедро делиться ценностями.

У древних германцев род, из которого избирали вождя, не был единственным обладателем харизмы — она считалась присущей, пускай в меньшей степени, и другим знатным семействам. Потому полномочия представителей знати, в отличие от полномочий лично зависевших от вождя людей, рассматривались не как производные от В.и вождя, а как проистекающие из самостоятельного источника. Это становилось одной из важных основ для конфликтов между стремившейся к усилению на протяжении всего раннего средневековья королевской В.ю и знатью, опиравшейся еще на свои древние права.

б) Сильное влияние римского понимания В.и и римского отношения к ней на протяжении средневековья очевидно уже из факта сохранения вульгаризированного римского права на землях бывшей империи. Оно высоко поднимало властителя над его подданными и в теории исключало всякую возможность сопротивления его воле. Активная рецепция римского гражданского права начиная с XII в. вызывала сознательные и настойчивые попытки перенести на средневековых государей некоторые правовые нормы, под черкивавшие принцип самовластья государя (voluntas principis) и относившиеся к римским императорам: «что угодно государю, имеет силу закона» (quod principi placuit legis habet vigorem); «государь не связан законами» (princeps legibus solutus est) и др. Вообще, весьма многое в правовой теории, а нередко и в политической практике европейского средневековья основывалось на сочинениях Цицерона либо же на Кодексе Юстиниана.

Помимо этого, римская традиция сыграла важную роль в легитимации ряда политических образований средневековой Западной Европы варварских королевств (Остготское при Теодорихе, Франкское при Хлодвиге), папства, империй (Византийской, каролингской и оттоновской), а через посредство последних и многих национальных монархий.

в) Церковная концепция В.и строилась, во-первых, на текстах Библии (которые в латинском переводе Иеронима оказались насыщенными хорошо знакомой позднеантичным и средневековым юристам римской правовой лексикой), во-вторых, на их интерпретациях, предложенных авторитетными богословами и канонистами, а в третьих, на обобщении практической деятельности церкви в сфере политики и управления. Основополагающим в церковной концепции В.и является положение апостола Павла (Рим. 13,1): «Всякая душа да будет покорна высшим В.ям: ибо нет В.и не от Бога» (non est enim potestas nisi a Deo). По мере христианизации варварских племен Европы церковь добивается прежде всего серьезного изменения в понимании харизмы традиционных носителей В.и. Теперь особая благодать, отличающая правителя от прочих смертных, рассматривается как дарованная ему в силу божественной милости (Dei gratia sum, id quod sum1 Кор. 15,10) при посредничестве церкви от Бога — источника всякой В.и — через обряд помазания. Само это таинство, совершавшееся, согласно Ветхому Завету, еще над древними царями Израиля (1 Цар. 10,1), стало применяться при восшествии государей на престол сначала в вестготском королевстве, затем на Британских островах и становится общепринятым после помазания в 751 г. на царство во Франкском королевстве Пипина основателя каролингской династии. Коронации императоров и королей, Святые короли). Поскольку монарх принимает помазание подобно священнослужителю (со временем в обряде усиливаются черты, роднящие его с помазанием епископа), то в средние века государь — помазанник божий (christus Domini) — часто рассматривался не как обычный мирянин. Правда, вопрос о том, в какой мере государь является лицом церковным (persona ecclesiastica), либо же вообще возвышается как над мирянами, так и над церковнослужителями — не был систематически разработан. Этому помешало, в частности, и ставшее с XI в. несгибаемым сопротивление римских канонистов, не желавших по очевидным политическим причинам, чтобы светский государь (прежде всего император) имел теоретические основания для контроля за церковью или вмешательства в ее собственные дела. Тем не менее на протяжении всего средневековья высказывались суждения, что король в результате помазания получает низший церковный сан — дьякона или что он может быть принят в каноники церкви, где помазание совершалось (rex canonicus). Само торжественное одеяние государя приобрело со временем многие черты облачения священнослужителя. Помазанник пользуется неприкосновенностью в соответствии со словами Писания «Не прикасайтесь к помазанным Моим» (Пс. 104, 15, см. также: 1 Цар. 24, 7; 26, 23; 1 Па-рал. 16,22). Довольно быстро посредничество церкви при передаче божественной благодати правителю начинает восприниматься как необходимый момент легитимации. Естественно, что вслед за этим появляются суждения и о возможности контроля со стороны церкви над тем, как именно помазанник осуществляет свои полномочия.

Модели властных отношений, сложившиеся на основе трех наиболее значимых культурно-исторических традиций, в раннесред-невековой Европе сосуществовали и конкурировали. Со временем, однако, элементы всех их вошли в разных сочетаниях в собственно средневековые системы представлений о В.и и в практику ее осуществления.

2. Терминология эпохи

В наречиях средневековой Европы нет точных эквивалентов современному обобщенному понятию «В.», что вполне отвечает неоднократно отмеченной историками конкретности средневекового мышления.

В главном языке эпохи — латыни — использовался целый ряд слов, таких как potestas, imperium, dignitas, potentia, auctoritas, majestas, dominium, dominatio и др., обозначавших разные стороны властных отношений. Установить «специализацию» каждого из них возможно лишь со значительной степенью условности. Понятие potestas (от него происходит итальянское potere, французское pouvoir, ставшее, в свою очередь, основой для английского power) постепенно приобрело характер самого общего определения для всякой возможности распоряжаться людьми и вещами. Правда, в распространенных поначалу сочетаниях типа potestas regalis или potestas regum, слово potestas, по-видимому, не без влияния языка Вульгаты, окрашивалось особым значением оно указывало на В., имеющую божественное происхождение. Однако со временем этот оттенок смысла начинает передаваться почти исключительно словом potentia (например, divina potentia). Dominium — понятие, широко употреблявшееся в Древнем Риме, но почти не использованное в Вульгате, в средние века стало больше подчеркивать вещный аспект В.и (возможность распоряжаться определенным имуществом или же осуществлять В. на определенной территории). Соответственно его значение могло суживаться до обозначения собственно земельных владений государя (отсюда французский «домен»). Однако, когда в ходе рецепции римского права в европейских канцеляриях начинают использовать термины из лексикона императорского Рима, слова dominus и dominium стали применяться и в расширительном смысле, например, в сочетаниях, обозначающих В. над всем миром: dominus mundi, как в языке канцелярии императоров из династии Штауфенов. Maiestas начинает употребляться королевскими юристами с целью обозначить наивысшее достоинство, наивысшее положение (maior status) и наивысшую В. (maior potestas) их государей. В этом титуле должны были совместиться все элементы и атрибуты В.и. Употребление auctoritas тесно связано с многовековой полемикой о соотношении полномочий светской В.и и В.и церкви. Еще в V в. папа Гела-сий I провел различие между священной В.ю («авторитетом») пап (auctoritas sacrata pontificum) и королевской (или императорской) В.ю (regalis potestas), возможно, используя словоупотребление Цицерона, разделившего auctoritas сената и potestas римского народа. Во французском (как и в других романских) и в английском языках со временем была принята к активному использованию та же пара potestas — auctoritas (pouvoir — autorité и power —authority).

В немецком языке с VII в. появляется существительное herre или herro (господин) как калька с латинского senior для обозначения всякого высокопоставленного лица. Особое положение такого herro по отношению к другим людям (но не вещам, например) обозначается при помощи слова hertuom. Только с XIII в. заметно употребление herscaph (будущего Herrschaft) в значении господства над вещами, зависимыми людьми или областями. Однако и Herrschaft не имело в средние века обобщенного значения, а относилось к полномочиям только отдельного конкретного лица. При переводе латинских понятий, относящихся к В.и, в немецких землях чаще всего использовали близкие друг другу по смыслу слова Gewalt (от «обладать силой, возможностью»; вероятно, этимологически родственно русскому слову «власть») и Macht (от «мочь»). В отличие от современного словоупотребления, Macht в средние века больше указывало на силовое превосходство ее обладателя, a Gewalt на законность и правовой характер В.и. В том же смысловом поле существовало и rich (совр. Reich, вероятно кельтского происхождения) — в качестве прилагательного оно обозначало «могущественный», «сильный» (и только существенно позже «роскошный», «богатый»), а в качестве существительного — «королевство», «держава», «империя», но и «область, в которой осуществляется В.» (так Österreich — Австрия — это не «Восточная империя», а примерно «область на Востоке, включенная в империю»).

Приведенный обзор показывает, что современный исследователь, пытаясь проследить особенности «В.и» в средние века, тем самым разыскивает в прошлом явление, заведомо неизвестное в качестве такового людям средневековья. Не учитывая этого при реконструировании средневековых теорий «В.и» и массовых представлений о ней, легко допустить анахронизмы и навязатьлюдям прошлого взгляды, совершенно им чуждые.

3. Взгляды средневековых теоретиков на проблемы власти

а) Личность правителя

На протяжении раннего средневековья среди образованных людей преобладало скептическое в духе Августина отношение ко всем институтам земной жизни людей как возникшим в результате грехопадения. Что касается В.и, то в течение длительного времени обсуждались не ее абстрактная сущность, а конкретные качества властителя. В. ощущалась, очевидно, как проявление личности правителя. Концепция христианского правителя была в целом разработана еще в патристике, в частности Августином (правда, не без влияния Цицерона). В средневековье этот образ получает широкое распространение благодаря многочисленным и популярным княжеским «Зерцалам», а также постановлениям церковных синодов. В них государь рисовался в качестве не самовластного правителя, а лица, осуществляющего высокое общественное служение -ministerium, a потому с необходимостью отвечающего определенным нравственным требованиям. Властитель прежде всего добрый христианин, он обладает такими добродетелями как благоразумие, справедливость, твердость, смирение, милосердие (особенно к сирым и убогим: сиротам, вдовам, беднякам, пленникам), и способен на великодушие к поверженным противникам и осужденным преступникам. Он защищает церковь Христову от всех ее врагов и относится к ней с сыновней почтительностью. Вокруг государя царствуют покой и мир. Государь умеет управлять в первую очередь самим собой (Хинкмар Реймсс-кий), он направляет добрых и исправляет злых. (Грехи и добродетели). Благодаря всем этим качествам, по определению присущим светскому правителю, в X в. именно императора (а не папу) сопоставляли с Иисусом Христом. Спустя несколько столетий французского государя будут называть на античный лад «отцом своего народа» (Кристина Пизанская) или провозглашать «правдивым, как Евангелие», готовым за правду отдать жизнь (Филипп де Мезьер). В качестве образцов для подражания средневековым правителям представлялись как язычники (Александр Македонский, Юлий Цезарь), так и христиане (исторический Карл Великий и легендарный Артур). Если на первых порах от государя не требовалось учености, то уже в XII в. необразованного правителя сравнивают с коронованным ослом. По мере складывания рыцарской этики, ее нормы распространяются и на государя он доблестный рыцарь, ведет образцовую жизнь, благороден и куртуазен. (Рыцарство). В трактатах XIII— XV вв. государям начинают давать все больше советов прагматического свойства, порой не во всем совпадающих с постулатами христианской и рыцарской этики: властитель должен соразмерять щедрость со своими возможностями, уметь проявлять бережливость, хитрость, силу, изворотливость, владеть красноречием, внушать приближенным и подданным страх. Одним из самых распространенных в Западной Европе сочинений такого рода стала Псевдо-Аристотелева «Тайная Тайных» (Secretum secretorum) перевод одного арабского трактата. Что касается взаимоотношений правителя и общества в целом, то они обозначаются в средневековой литературе чаще всего при помощи метафор (корабль и кормчий, тело и его глава, стадо и пастух, пчелиный рой и матка, наконец, здание, фундамент которого — государь).

В период высокого средневековья богословы и юристы постепенно начинают разделять личность правителя и его общественную функцию. Это заметно не только в сфере политико-правовой мысли, но и на уровне регулирования имущественных отношений: частное владение короля четко отделяется от владений коронных. В раннем средневековье, напротив, все королевство могло рассматриваться в качестве частного имущества государя. (В. государей той поры вообще сохраняла много сугубо патримониальных черт). Теперь же властные функции как бы отделяются от их носителя и в сознании знатоков права начинают самостоятельное существование. Regnufn или imperium (в значении не территориально-государственного образования, а совокупности властных полномочий, особого достоинства dignitas и высоких обязанностей), оказывается, существуют сами по себе, как мы бы сказали, «объективно». Неудивительно, что именно церковь развивает в основе своей еще по-зднеримское представление о В.и (в частности, В.и императора imperium) как сущности, не укорененной в персоне конкретного правителя, а бытующей независимо от нее, -представление, которое, судя по всему, было изначально чуждо германским народам и их государям. Конфликт между «персонифицирующей» и «трансперсональной» концепциями В.и отразился в одном эпизоде 1025 г. в изложении императорского капеллана Випо, автора «Деяний императора Конрада». В тот год жители Павии, услышав о смерти императора Генриха И, разгромили императорский дворец в своем городе. Впоследствии, отвергая обвинение в измене, горожане утверждали, что при жизни императора они нерушимо хранили ему верность, разрушение же дворца случилось только после его смерти, «когда у нас не было короля», а значит, некому было и изменять. Новый государь якобы тогда ответил павийцам чеканной формулой: «Если умер король, осталось королевство, подобно тому, как остается корабль, чей кормчий погиб». (Si rex periit, regnum remansit, sicut naves remanet, cuius gubernator cadit). He без сильного влияния римской церкви «трансперсональное» понимание В.и постепенно распространялось, по крайней мере по канцеляриям правителей. Так, стало признаваться, что regnum сохраняется и во время многолетнего междуцарствия, но оно просто «не занято». Новый государь при коронации «обретает» его, но может и утратить в результате недостойного поведения, скверного выполнения своего служения. Если такой уровень абстракции оказывался слишком высок, идея надличностного начала В.и могла быть выражена путем «материализации» в каком-то конкретном сакральном предмете обычно короне (самый яркий пример корона св. Стефана в Венгрии). Куда более изощренно выглядит теория двух тел короля, сложившаяся в Англии ко второй половине XV в. и причудливо совместившая в себе черты как традиционного персонифицированного, так и нового трансперсонального понимания В.и. Эта теория развивает учение 1УЛатеранско-го собора 1215 г. о том, что евхаристия представляет собой «истинное тело Христа» (corpus verum Christi), а человеческое общество — «мистическое тело Христа» (corpus mysticum Christi) с римским папой во главе. Королевские юристы сочли возможным по аналогии разделить смертное тело короля (corpus naturale regis) и его неумирающее «мистическое тело» (corpus mysticum regis) — как бы квинтэссенцию королевской В.и.

б) Представления о происхождении власти

Для доказательства права осуществлять В. и занимать достойное место среди других властителей средневековым государям исключительно важно было удачно обосновать историческое происхождение своих полномочий. Франкские монархи из дома Каролингов с 800 г. представляли себя в качестве преемников древних римских императоров. Немецкое королевство, созданное в X в. саксонскими герцогами на восточных окраинах распавшейся Каролингской державы, с 962 г. рассматривалось в качестве «продолжения» как империи Карла Великого, так и Римской империи. Соответственно, за его государями стало признаваться первое место среди всех монархов средневековой Западной Европы. Французские короли тоже претендовали на роль наследников Карла Великого, невзирая на то, что именно основатели их династии лишили В.и последних потомков знаменитого императора. (Чтобы избавиться от этого досадного противоречия, пришлось доказывать якобы имевшееся тесное родство Капетингов с домом Карла Великого). Впрочем, исключительный характер В.и французских монархов легко доказывался при помощи святыни сосуда, который был ниспослан Хлодвигу при его крещении прямо с небес. В нем содержался не-иссякающий священный елей, которым и мазали на царство французских королей. Небесное происхождение имеют также лилии -эмблема французского королевского дома, и орифламма знамя св. Дионисия, под которым сражалось королевское войско. Другие династии в Европе также стремились окружить мифами происхождение своей В.и. Англофранцузские Плантагенеты в XII в. оживляли легенды о короле Артуре, Габсбурги в XIV в. ссылались на привилегии, якобы полученные их Австрией еще от Юлия Цезаря и Нерона.

Краеугольный камень в концепцию папской В.и заложил папа Лев I Великий (440-461), обосновывавший ведущую роль римского епископа не значением Рима как центра империи, а первенством среди учеников Иисуса Христа будущего основателя римской кафедры — апостола Петра. Льву I принадлежит емкая формула, в которой римский папа назывался «недостойным наследником» Петра (indignus haeres beati Petri). Она стала основой для трактовки папской В.и: в качестве человека папа «недостоин», но в качестве «наследника Петра» он наследует не своему предшественнику на кафедре, а всякий раз непосредственно первому из апостолов и получает при этом всю совокупность его прерогатив, выражаемую формулой (идущей от Мат. 16, 19) «власть вязать и разрешать» (potestas ligandi et solvendi). Формула эта сама по себе технический термин, знакомый некогда каждому римскому юристу. Она означала полномочие судьи налагать обязательства и освобождать от них. Исходя именно из этого «узкого» содержания формулировки, многие правоведы, начиная с V в., высказывали мнение, что папа имеет право вершить суд над всеми без изъятия и по всем делам без исключения. В самом деле, в латинском тексте Евангелия от Матфея (в отличие, например, от русского перевода) сказано quodcumque (т.е. «все, что угодно») ligaveris и quodcumque solveris. Отсюда делались и столь крайние выводы, как у Эгидия Романа, настаивавшего ок. 1300 г. на праве папы свободно распоряжаться имуществом любого христианина.

в) Власть светская и власть церковная

Геласианское разделение между auctoritas и potestas имело целью подчеркнуть взаимодополняемость духовного авторитета церкви и В.и светского государя. Однако по мере углубления конфликта между папством и империей усиливалось противопоставление полномочий церкви и светской власти. Результат эволюции выражен в знаменитом заявлении 1198 г. папы Иннокентия III о том, что auctoritas папы также относится к potestas светских властителей, как Солнце к Луне. Подобное же развитие проделало и сравнение полномочий церкви и полномочий светских государей с двумя мечами. Эта метафора основывается на евангельской строке: «Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лук. 22, 38). Сторонники папского верховенства толковали это место, опираясь, в частности, на апостола Павла, говорившего про правителя (princeps): «он не без причины (non enim sine causa) носит меч; он Божий слуга (Dei enim minister est)» (Рим. 13, 3— 4). Согласно этому толкованию, церковь получает от Бога оба меча, но затем по своему усмотрению передает из своих рук меч светской В.и императорам и королям. Как писал Иоанн Солсберийский (ок. 1120-1180), тем самым церковь передает светским правителям выполнение тех функций, которые не пристали священнослужителям. Церковь, вручая меч светской В.и, может указывать, как следует им пользоваться, и даже передавать от лица, оказавшегося его недостойным, другому человеку. Противники верховенства пап над остальными государями настаивали на ином понимании слов о двух мечах: Господь вручает каждый из мечей непосредственно: один церкви (папе), второй -светской В.и (императору).

Идея неравноправия светской и духовной В.ей выражалась в римской курии с помощью ряда других, не менее характерных метафор. Иннокентий III, например, сравнивал церковь с душой, а светскую В. — с телом (Unde quanto dignior est anima corpore, tanto dignius est sacerdotium quam regnum); в ученых трактатах, сравнивавших общество с человеческим организмом, в государе видели обычно «голову», а в священстве «сердце».

С точки зрения папских теоретиков, именно папа несет ответственность за все христианское общество и на Страшном суде должен будет дать за него отчет (теоретики из другого лагеря приписывали ту же роль императору). Для обоснования превосходства пап над всеми другими земными владыками чаще всего ссылались на места из Писания: «Я поставил тебя... над народами и царствами» (Иер. 1, 10) и «дана мне всякая В. (omnis potestas) на небе и на земле» (Мат. 28,18). С VIII в. для той же цели использовались и аргументы, идущие не от Писания, а из римской имперской традиции. Согласно составленному тогда в папской канцелярии поддельному акту, император Константин, отправляясь на восток империи, якобы передал всю власть над западной ее частью папе Сильвестру («Константинов дар»).

г) «Полнота власти», «абсолютная власть»

Со времени Бернара Клервоского и декре-тиста Руфина (XII в.) все большее распространение среди церковных идеологов получает мнение, что римский папа обладает полнотой В.и (plenitudo potestatis). Этот тезис был направлен прежде всего против императорских правоведов, настаивавших на независимости светской potestas от папской auctoritas. Кроме того, в каноническом праве постепенно сложилась целая система весьма тонких различений видов potestas: есть В. «прямая» и «косвенная», «духовная», «В. издания законов» (potestas condendi leges) и др. Тем самым, plenitudo potestatis призвано было выразить высший уровень властной компетенции папы. Иннокентий III впервые употребляет эту формулу официально, используя ее как средство поставить свою волю над законом и обычаем.

С сер. XIII в. на обладание «полнотой В.и» вслед за папами начинают претендовать и светские властители. Они буквально перенимают оборот plenitudo potestatis или выражают его суть, создавая формулы, объединяющие auctoritas и potestas, как, например, во Франции: puissance et autorité royale. Реагируя на такие устремления, Фома Аквинский (1225/26—1274) подчеркивал, что монарх, даже располагая «полнотой В.и», все равно находится в зависимости от «закона вечного», т.е. Бога и «закона естественного» (lex naturalis), т.е. естественного права.

Распространение идеи о «полноте В.и» светского правителя в XIII в. связано с успехами, достигнутыми в этом столетии рядом европейских государей (прежде всего во Франции и на Пиренейском полуострове) в укреплении своих позиций по отношению к знати. О том же свидетельствует и появление, начиная с сер. XIII в., первых осужденных по тягчайшему обвинению в crimen laesae maiestatis «оскорблении величества». (Идея воскресить эту норму римского права и использовать ее в интересах светских государей возникла еще столетием ранее). С XIII в. в ряде стран резче проводится и зримая граница между государем и подданными: доступ к монарху все более затрудняется, его появление на людях обставляется с особой торжественностью. С XIV и особенно в XV в. все настойчивее разрабатываются концепции абсолютной В.и государей.

Понятие «абсолютная (букв, «несвязанная») В.» — potestas absoluta — первоначально использовалось только в теологии для обозначения способности Всемогущего Бога производить действия, нарушающие установленные им же всеобщие законы бытия. Только в XIII в. об «абсолютной В.и» начинают постепенно говорить знатоки гражданского права, пытаясь определить отношения между государем и законом. В своих обычных действиях государь связан законом и должен его соблюдать. Однако уже хотя бы для того, чтобы изменить закон или тем более ввести новый, правитель должен «подняться» над действующим законодательством, а не быть им «связанным». В таких случаях он действует на основании не своей «ординарной» В.и, но В.и «абсолютной»-наподобие того, как Бог, являя чудо, нарушает «обычные» законы мироздания. До самого конца средневековья юристы не уставали обсуждать, при каких обстоятельствах государь может прибегать к своей «абсолютной В.и», и, соответственно, каковы ее пределы. Их комментарии в подавляющем большинстве случаев не давали простора для понимания «абсолютной В.и» правителя в духе «самовластия», однако со временем расширяли круг возможностей, при которых государь мог использовать свои «несвязанные» полномочия.

д) Идеи ограничения власти правителя.

Отношение к власти неправедной

«Абсолютистскую» линию в понимании В.и активно развивали папские и королевские юристы. Она была хоть и весьма заметной, но не единственной в теоретических построениях средневековья. Задолго до складывания централизованных национальных монархий с сильными государями во главе поднимался вопрос о правителе-тиране и об отношении к нему. Тираном в соответствии с традицией, идущей от античности, называли государя, опирающегося на силу, а не на закон, правящего не в общих интересах, а в собственных, частных. До XI в. в целом господствует мнение Августина о том, что даже самый плохой правитель должен быть терпим, потому что неправедная В. — естественный удел человечества после грехопадения. Посягать на неправедные В.и нельзя —допустимо лишь ограниченное сопротивление, сопровождаемое жертвенной готовностью принять за него наказание. С началом острого конфликта между церковью и империей взаимные обвинения сторон втирании стали не просто обычным средством в пропагандистской борьбе — они требовали и политических выводов. Так, Иоанн Солсберийский вопреки традиции допускал даже тираноубийство. Фома Аквинский в пользовавшемся до кон. XV в. широкой известностью трактате «О правленин.государей» (1266 г.) высказывался в принципе за возможность уменьшить В. неправедного государя или же вовсе отобрать ее у него. К идеям ограничения В.и правителя приходили и последовательные противники папства, такие как Марсилий Падуанский ( 1270-1342). Полностью лишая церковь участия в делах светского управления, Марсилий усматривал источник светской В.и в народе, или «человеческом законодателе», который обладает широким правом контролировать соответствие законов и действий В.ей «всеобщей пользе».

Знаменитые столкновения между государями и знатью в Англии XIII в., приведшие к возникновению парламента, косвенно отразились в правовой теории. Так, юрист Г. Брак-тон (ок. 1200-ок. 1268) тщательнее многих своих предшественников формулировал и развивал идеи о связанности государя законами. Развитие сословного представительства постепенно внесло серьезные новшества в понимание В.и. Основное их содержание может быть выражено формулой, заимствованной из канонического права, но ставшей своеобразным девизом средневековых парламентов: «То, что касается всех, должно быть одобрено всеми» (Quod omnes tangit ab omnibus approbetur). Внутри церковной организации подобные же идеи ограничения В.и церковного государя папы были представлены идеологами т. н. «соборного движения», потерпевшего поражение к сер. XV в. Начиная с XIII в. западноевропейские теоретики вообще усиливают свое внимание к проблемам В.и и государства. После появления в 1260 г. латинского перевода «Политики» сами формулировки этих проблем испытали решительное воздействие идей Аристотеля. Обсуждению вопросов устройства общества способствовала и его определенная «реабилитация», осуществленная Фомой Ак-винским. В отличие от Августина, он увидел в устройстве человеческого общежития не проявление извечного греха и ущербности рода человеческого, но часть всемирного порядка, создателем и управителем которого является Бог. В основе растущего с XIII в. интереса к теоретическим аспектам В.и лежат общественные сдвиги, в результате которых в следующие три столетия произойдет решительное видоизменение главных политических институтов Западной Европы. Теоретические положения, сформулированные на протяжении средневековья, лягут в основу ряда важных государственно-политических концепций Нового времени: теорий абсолютизма, государственного суверенитета, общественного договора, парламентаризма и др.

4. Осуществление власти в западноевропейском средневековом обществе

а) Правовая теория и «реальная» власть

Теоретические построения ученых юристов, особенно находившихся на королевской или папской службе, следует рассматривать как отражение реальных отношений не в большей степени, чем представлять себе душевные качества средневековых государей на основании «Зерцал». Размеры и пределы В.и определялись не столько претензиями государей, сформулированными их правоведами, сколько сложившимися в том или ином обществе традициями и, естественно, соотношением сил.

Несоответствие правовой теории реальной практике хорошо видно из следующего примера. Если единственный источник В.и Бог, а волю его на земле вершит помазанник божий, то восстание против законного государя не может иметь ни нравственных, ни правовых оправданий (так и писали большинство юристов-теоретиков). Однако участники многочисленных мятежей против своих государей руководствовались в своих действиях явно существенно иными представлениями о В.и. Так, английские бароны, заставившие короля в 1215 г. признать Великую хартию вольностей, очевидно, исходили из идеи о взаимном характере обязательств государя и подданных. В качестве последних, понималось, естественно, не все население королевства, а прежде всего верхний слой вассалов короля. Взаимность эта целиком соответствовала нормам ленного права, и именно оно, а не теории божественной В.и помазанника божьего на практике определяло характер отношений между государем и наиболее активной и влиятельной частью его подданных. Когда в Великой хартии вольностей король обещал соблюдать «законы страны», под ними подразумевалось не что иное как ленный обычай. Зависимость вассала от сеньора в Европе не была односторонней. За «совет и помощь» со стороны вассала полагались «защита и покровительство» со стороны сеньора. Обязательства сторон по отношению друг к другу определялись обычаем. Произвол сеньора по отношению к вассалу давал последнему законное основание для сопротивления. В случае конфликта с сеньором вассал мог рассчитывать на корпоративную солидарность лиц того же статуса, что и у него. Проступки вассала должны разбираться в суде из равных ему людей, а не судом его сеньора. Именно из понимания того, что В. государя основывается на соглашении с привилегированными группами его подданных, вырастают со временем и требования сословий на участие в обсуждении решений государя.

Средневековые политико-правовые теории, согласно которым государи оказывались обладателями неограниченных властных полномочий, создавались скорее по контрасту с реальностью, нежели в соответствии с ней.

б) Власть и институты власти

Ограничения В.и средневековых властителей были не только правового свойства. Возможность осуществлять В. зависела от социальных отношений, традиций, ресурсов общества, от состояния коммуникаций и других факторов. На протяжении раннего средневековья материальная основа В.и складывалась из части воинской добычи, достававшейся государю, земельных владений, находившихся в его распоряжении, числа зависимых от него втой или иной форме людей, прежде всего воинов. Не менее существенна была поддержка возможно более широких групп родственников и «друзей» (т.е. союзников определенного рода). Устойчивость В.и раннесредневеко-вого правителя зависела тем самым от широты и разветвленности как «вертикальных», так и «горизонтальных» социальных связей, которые он мог использовать в своих интересах. В. раннесредневекового государя по сути дела опиралась на силу более или менее широкой группы знати, объединенной родственными, союзническими и «дружескими» отношениями. Смена династии, как правило, означала замену всех носителей В.и на представителей иной группы. Распределение властных полномочий в обществе происходило не через систему институтов В.и, каждому из которых присуща своя особая компетенция, а на основе межличностных соглашений. Объем В.и каждого из членов такого союза не был определен раз и навсегда, он мог существенно меняться в зависимости от конкретных обстоятельств. Прецедент легко закреплялся в традиции, традиция же формировала обычай, нормативную силу которого, как правило, признавали как властители, так и подвластные в равной степени.

На протяжении XIII-XV вв. идет процесс постепенной институциализации В.и, который, однако, не достигнет в средние века своего завершения. Зарождаются и развиваются специализированные системы делопроизводства, суда, финансов, постоянной армии, местного управления, правительственных коммуникаций и дипломатических связей. Большинство этих управленческих нововведений было освоено прежде всего папской курией, за которой следовали с тем или иным отставанием светские государи Европы. К концу средневековья обладание В.ю означало уже не столько возможность получить поддержку могущественного союза лиц, сколько способность контролировать и использовать в собственных интересах совокупность определенных институтов. Впрочем, эти, по преимуществу «чисто» управленческие, институты еще не в состоянии контролировать все «повседневные дисциплинирующие функции» в обществе. Последние в весьма большой степени (а на протяжении раннего средневековья в преобладающей) находятся в руках церкви. Заметное увеличение общественного богатства в Европе к XIV—XV вв. становится материальной предпосылкой для усложнения социальной структуры. Общество оказывается в состоянии содержать новые социальные группы, в частности ученых юристов, профессиональных канцеляристов и финансистов, которые и заполняют коридоры формирующихся властных институтов. Смена монарха или даже династии не приводит к решительным изменениям в персональном составе этих органов В.и. В. постепенно деперсонализируется и во все большей степени превращается в достояние профессиональных специалистов-управленцев разного уровня.

в) Власть и территория

Если в современном государстве В. правительства в принципе в одинаковой степени распространяется на всю его территорию, то в средние века картина была существенно иной.

Во-первых, в средневековье, особенно раннем, объектами В.и были не столько территории, сколько сообщества людей, такие, например, как племя, дружина, группа родственников и зависимых лиц какого-либо знатного человека, город, деревня и т.п. При этом В., которой правитель реально обладал, скажем, в одном городе, могла быть намного шире или, напротив, уже его В.и в городе по соседству. Каждый знатный род, городская община, аббатство и т.п. располагали своим особым набором прав и привилегий («свобод»), закрепленных в письменном виде или же обычаем. Государя, игнорировавшего какую-либо из этих свобод, неизбежно ожидало серьезное сопротивление. Тем самым, В. государя строилась по сути дела на основании множества непохожих друг на друга договоров между ним и самыми разными группами его «подданных». Здесь принцип индивидуального (или точнее корпоративного) подчинения решительно преобладал над принципом территориальным.

Во-вторых, какую бы территорию средневековой Европы мы ни выбрали, на ней практически всегда можно обнаружить значительные группы населения, полностью или частично изъятые из-под В.и государя. Это люди, находившиеся в той или иной форме зависимости от князей, баронов, рыцарей, церкви и т.п.

В-третьих, «неравномерность» распределения В.и государя по определенной территории усиливалась и тем, что ряд областей в силу разных причин могли оказываться наглухо «закрытыми» для государя (Лангедок во Франции до XIII в., Северная Германия в Священной Римской империи и т.п.). Степень «открытости» других земель зависела от многих факторов, в первую очередь от характера отношений государя с местными носителями В.и.

В-четвертых, труднейшей технической проблемой на протяжении всего средневековья было осуществление В.и государя относительно крупной страны не только в центре, но и на ее политической периферии. При отсутствии у общества значительных свободных ресурсов невозможно создать ни высокоразвитые коммуникации, ни послушный аппарат местного управления. Типичное для средневековья решение этой проблемы постоянный объезд монархом вместе с дружиной (позже — двором) своих владений. При таких объездах государь подтверждал права и вольности областей, городов, сеньоров и получал от них присягу верности. Только после этого он мог выполнять властные функции: вершить суд, получать сборы, раздавать пожалования. Во время объезда государь сам на время становился собственным «местным управлением». Другие возможности «дотянуться до подданных» состояли в использовании для нужд центральной В.и единственной в средневековой Европе структуры, организованной по территориальному принципу т.е. церкви, или же в предоставлении широких полномочий местным носителям В.и. Первое приводило в конце концов к более или менее острым конфликтам с местной церковью или с Римом. Второе было чревато децентрализацией. Оригинальный способ был выработан апостольским престолом: легат высшего ранга т.н. legatus de latere не столько представлял, сколько являл собой папу он носил папские облачения, принимал почести, приличествующие только папе, составлял грамоты от имени папы, скреплял их папской печатью и т.п.

В-пятых, даже на землях, принадлежавших непосредственно к королевскому домену, В. государя чаще всего реализовыва-лась в форме разных локальных «комплексов прав» и судебных прерогатив. Только при удачном стечении исторических обстоятельств государям удавалось, опираясь на эту основу, концентрировать «поверх» нее все новые права и полномочия, превращаясь в территориальных владетелей.

Процесс «территориализации» В.и на протяжении средневековья полностью не завершился даже в самых развитых странах Европы, причем ни на национальном уровне, ни на уровне отдельных княжеств. Крупные области или земли в Европе XIV-XV вв. представляли собой, как правило, устойчивые региональные системы отношений между различными местными субъектами В.и (феодалами, городами и др.). Поэтому В. короля или крупного князя над такой областью могла осуществляться лишь постольку, поскольку ему удавалось находить общий язык с исторически укоренившимися в данной области структурами В.и, использовать их в своих интересах.

Если В. над группой лиц (младших родственников, дружинников, лично зависимых людей) может рассматриваться как исторически первая форма власти государя в средние века, то его В. над территорией стала, похоже, самой поздней формой.

г) Роль судебной власти

В качестве едва ли не самого важного аспекта В.и в средневековой Западной Европе воспринималось, по-видимому, право суда. Лишь для узкого круга профессиональных воинов государь это в первую очередь предводитель в бою. Большинство членов общества имели дело с В.ю не столько на полях сражений, сколько в судах. Не случайно В. Бога над миром представлялась в западноевропейской иконографии прежде всего через образ Христа Судии на Страшном суде. Правовая мысль средневековья, опираясь на положение из Кодекса Юстиниана (Deus... legem animatum eum mittens hominibus), достаточно активно разрабатывала представление о правителе как «одушевленном законе». Важнее, однако, что судоговорение само по себе было той властной функцией, что не требовала, как многие другие, от государя больших затрат. «Дешевизна» и даже доходность (благодаря штрафам) суда давала государю возможность осуществлять судебную власть весьма широко, тем более что заботы о выполнении приговора ложились часто на истца. Даже в странах, где центральная власть обладала весьма слабыми позициями, как в Германии, в государе видели носителя высшей правовой санкции, посредника и судью в спорах, источник привилегий.

д) Массовые представления о власти

Разумеется, в среде светской знати, рыцарей и горожан были известны, пусть в сильно искаженном виде, некоторые из идей о В.и, высказывавшиеся людьми учеными. Однако несомненно, что представления широких и не слишком образованных слоев общества заметно отличались от теорий юристов и богословов.

Во-первых, если правовая теория все настойчивее различала личность властителя и его «должность», если и в практике управления В. постепенно деперсонализируется, то массовое сознание явно существенно «запаздывает»: на исходе средневековья, точно так же, как и в его начале, В. ощущается как бы сконцентрированной в личности правителя. При этом В. всегда В. благая и справедливая, как и правитель по определению благ и справедлив. О таком понимании В.и лучше всего свидетельствуют крестьянские восстания, никогда не направленные против «доброго» короля, но зато грозные для «злых посредников» между простыми людьми и монархом: королевских служащих и советников, судей и феодалов. Все эти «посредники» не осуществляют В. короля и не обладают собственной они злоупотребляют В.ю, доверенной им единственным ее подлинным носителем -монархом. Не случайно мятежные крестьяне нередко шли в бой под королевскими знаменами, «защищая» В. короля от ее узурпаторов. Та же установка массового сознания проявляется и в самозванчестве, довольно широко представленном в народных движениях XIII— XV вв.; достаточно вспомнить нескольких лже-Фридрихов во второй половине XIII в.

Во-вторых, В. государя одно из проявлений его священного служения в качестве посредника между мирами земным и небесным. Сопричастность властителя обоим мирам хорошо прослеживается в христианской иконографии. Император или король изображается обычно в одном из двух вариантов: то его помещают на высоком троне и со знаками В.и (инсигниями) в центр композиции (изредка даже в мандорле, что вообще-то в христианской иконографии является исключительной прерогативой Бога), причем его фигура существенно превосходит по размерам фигуры других людей, а то государь предстает в смирении коленопреклоненным у ног Христа.

Личность правителя, отчасти благодаря качествам, унаследованным им от коронованных предков, а главное, в силу отметившей его печати избранничества, играет важнейшую роль в поддержании социального порядка. Вред, нанесенный персоне государя, приносит беду всему обществу. С другой стороны, и неправедное деяние, совершенное самим государем, может иметь тяжелые последствия для его страны. Ведь достаточно было вообще-то весьма благочестивому Отгону I обидеть свою мать, как его войско тут же терпит поражение в битве с неприятелем (Видукинд Корвейский). Не отягчай душу монарха прегрешения, для победы над врагом достаточно бывает уже его личного присутствия на поле брани, даже если он, например, по малолетству не может ни сам сражаться, ни толком командовать другими. Слабое здоровье или тем более физическая ущербность государя не сулит ничего хорошего стране, и потому-то «СаксонскоеЗер-цало» (XIII в.) категорически запрещало избирать в короли человека хромого. А когда почти три века спустя придворные историографы английских Тюдоров будут создавать миф об уродливом горбуне Ричарде III, устрашающий портрет свергнутого короля понадобится, чтобы сделать очевидным узурпаторский, тиранический и гибельный для страны характер его В.и.

Хорошо известная по литературным памятникам щедрость, почти расточительность государя как бы естественное проявление его связи с божественными силами, дарующими изобилие и благоденствие. «Потребительские эксцессы», например, на пирах раннес-редневековых государей (между прочим, в обществе, далеко не изобиловавшем продовольствием) подтверждали «подлинность» государя. Этого не знал стольник итальянского короля Гвидо (889—894), наверное, плохо знакомый с обычаями в северной части Европы. При проезде через Лотарингию король отправил его вперед в город Мец проследить за заготовкой съестных припасов. Местному епископу стольник предложил сделку: если епископ подарит ему коня, то он устроит так, что король удовольствуется только третей частью всего приготовленного для него в Меце съестного. Епископ, собравший «по обычаю франков» огромные запасы, ответил на это: «Не прилично нам иметь над собою короля, который может довольствоваться жалким столом в десять драхм» (Лиудпранд Кремонский).

Вера в сакральность В.и государя не ослабевает в массовом сознании на протяжении всего средневековья. Так, французский король Роберт II якобы мог руками заживлять раны. А начиная с Филиппа 1 французским (позже и английским) государям приписывалась чудесная способность наложением рук исцелять золотушных больных. У простонародья в Германии считалось исключительной удачей прикоснуться к краю одежды императора или хотя бы к сбруе его коня (если подобное совершал уже осужденный преступник, его ожидало помилование). С другой стороны, кончина могущественного лица, особенно епископа или папы, нередко приводила к немедленному и полному разграблению имущества покойного, в частности, из стремления окружающих приобщиться к харизме умершего через овладение его личными вещами.

В-третьих, В. имела обыкновение как бы «опредмечиваться», концентрироваться в определенных вещах. К предметам такого рода относятся прежде всего знаки В.и (ынсигнии), без обладания которыми претендент на В. не мог признаваться настоящим государем. Уступка государем части своей В.и, например, при передаче определенных полномочий посланцу или наместнику также «оформлялась» как передача из рук в руки каких-либо особых предметов. Обычно они относились к числу тех, которыми лично пользовался властитель, а потому как бы несли на себе отсвет его персональной харизмы. Светский государь мог раздавать уполномочиваемым им лицам свое оружие или части собственного доспеха, государь церковный вручать детали своего литургического облачения. Личность властителя часто «представляла» его шапка, отправленная с посланцем. Она не столько служила удостоверением полномочий исполнителя, сколько «являла» собой государя, создавала эффект его непосредственного присутствия. Обряд инвеституры т.е. введения сеньором вассала во владение его леном — основан на том же принципе «опредмечивания» В.и. Но здесь обычай жестко определял, какие именно вещи (обычно жезлы, скипетры, мечи или знамена) могут быть использованы, и забота об изготовлении этих предметов со временем все больше перекладывалась на плечи тех, кому они вручались.

* * *

В заключение в качестве самой характерной для западноевропейского средневековья черты В.и, пожалуй, следует указать на принципиальное отсутствие монополии на В. Многочисленные «виды В.и» поделены междуразличными самостоятельными субъектами, и реализация каждым из них своей доли властной компетенции возможна лишь в установленных обычаем пределах. Обладание В.ю в средневековом обществе столь же относительно, как и обладание свободой.

Литература: Блок М. Короли-чудотворцы. М., 1998; Успенский Б. А. Царь и патриарх. М., 1998; Althoff G. Verwandte, Freunde und Getreue. München, 1990; Auctoritas // Mittellatein.isches Wörterbuch bis zum ausgehenden 13. Jh. В., 1967. Bd.l.; Diefenbach L. Glossarium Latino-germanicum mediae et infimae aetatis. Frankfurt a.M., 1857; Du Cange Сh. Glossarium mediae et infimiae latinitatis. Niort, 1883-1887. Bd. 1-10; Ensslin W. Auctoritas und Potestas // Historisches Jahrbuch 1955. Jg. 74. S. 661-668; Faber K.-G., Meier Ch. et al. Mächt, Gewalt// Ibid. S. 817— 935; Fiсhtenau H . Lebensordnungen des 10. Jahrhunderts. Stuttgart, 1984; Gоetz H.-W . Herrschaft (Mittelalter) // Europäische Mentalitätsgeschichte: Hauptthemen in einzelnen Darstellungen / Hrsg. von P. Dinzelbacher. Stuttgart, 1993. S. 466-475; Herrschaft // Deutsches Rechtswörterbuch. Bd. 5. Weimar, 1955-1960.Sp.854-864;Kantoro wie z E.H. The king's two bodies. Princeton, 1957; Коselleск R., Moraw P. et al.Herrschaft//Geschichtliche Grundbegriffe/Hrsg. von O. Brunner et al.Bd. 3. Stuttgart, 1982. S. 1-102; Kroeschell K. Herrschaft // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2. 1978. Sp. 104-108; Rigaudière A. Pouvoires et institutions dans la France médiévale. T. II. Des temps féodaux aux temps del'États. P., 1994; Ulimann W. Papst und König. Salzburg, 1966; Willоweit D. Herr, Herrschaft // Lexikon des Mittelalters. Bd. 4 München, Zürich, 1989. Sp. 2176-2179.

М. Л. Бойцов

Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

Под ред. А. Я. Гуревича

2003