Словарь средневековой культуры - сага

(др.-исл. saga «рассказ, история») повествовательный жанр скандинавской литературы, получивший развитие в период с кон. XII до сер. XIV вв. в Исландии и отчасти в Норвегии. С.и сочинялись и записывались на древнесеверном (древнеисландском) языке, и их записи предшествовало более или менее длительное устное предание. С.и делятся на несколько групп в зависимости от сюжета и времени, о котором они повествуют: «С.и об исландцах» (или «семейные Си»), «С.и о конунгах», «С.и о епископах», «С.и о древних временах». За исключением последних, С.и претендовали на изображение действительности, С.и же о древних временах, в наибольшей мере содержавшие элементы фантастики, именовались «лживыми». Помимо перечисленных принято выделять также и более поздний поджанр -«рыцарские Си», представляющие собой переложения континентальных рыцарских романов. Наиболее распространенный вид С «С.и об исландцах», которые в свою очередь подразделяются на «семейные (или «родовые») Си», повествующие о жизни исландцев в X и первой половине XI вв., и «С.и о современности», посвященные событиям XIII в. (центральная среди них «Ca о Стурлунгах»). Именно «семейные Си» обладают наибольшей художественной ценностью и вызывают особый интерес у историков культуры.

«Саги об исландцах»

В общем контексте средневековой словесности Ca, прежде всего «семейная», выделяется необычайной для этой эпохи реалистичностью и пристальным интересом к жизни рядовых членов общества исландских хуторян-бондов. Из С. можно узнать об их обычаях, верованиях, жизненном укладе, семейных связях, хозяйственных занятиях, развлечениях и в особенности о конфликтах, социальной структуре, правовой организации и судопроизводстве в обществе, которое еще не знало государственности.

При этом, в отличие от современной ей литературы других стран Европы, авторы С. неукоснительно придерживаются принципа «симптоматического» описания: Ca свидетельствует исключительно о поступках ее персонажей и передает их речи; что же касается скрытых от постороннего наблюдателя намерений и чувств действующих лиц, то о них никогда не сообщается прямо, и читатель или слушатель С.и (точно так же, как и другие ее персонажи) могли составить о них представление, лишь исходя из их внешних проявлений. Герой первой части «С.и о Нья-ле» Гуннар, узнав от своего работника о том, что о нем рассказывают вещи, ставящие под сомнение его мужество, казалось бы, никак на это не реагирует, однако, когда он седлает коня и берет оружие, его мать слышит, как зазвенело копье, и говорит: «Сын, ты в сильном гневе. Таким я тебя еще не видела». Чувства и намерения Гуннара совершенно ясны и подтверждаются следующей затем схваткой с врагами. Подобная объективность повествования, по-видимому, объясняется не столько отсутствием внимания к психологии индивида, сколько воплотившимися в Сах архаическими представлениями о правде и вымысле: последний отождествлялся с ложью, тогда как по употребляемому в одной из С. выражению, «С.а должна рассказываться так, как она происходила». Художественный вымысел еще не был знаком авторам С. в качестве осознанного приема, поэтому все без исключения исландские С.и анонимны. В отличие от скандинавских скальдов, создателей первой в средневековой Европе личной поэзии, всегда готовых отстаивать свое «авторское право», составители С воображали, что лишь передают рассказы о людях и событиях прошлого, считавшиеся общим достоянием. Вместе с тем следование общему жанровому канону не исключает необычайного разнообразия описываемых в С.ах ситуаций, а также различий в технике изложения, что побуждает предположить неодинаковый творческий вклад лиц, составлявших Си.

Действие С.и разворачивается в серии последовательных эпизодов, ядром которых являются сцены, не только изображающие поступки персонажей, но и насыщенные их диалогами, как правило, лаконичными и столь же сдержанными, как и голос самого рассказчика Си. Обмен репликами, обычно играющий весьма важную роль в движении действия, одно из наивысших достижений древнеисландской прозы. Изложение эпизодов С.и неукоснительно подчинено эпическому принципу однолинейности («сначала -потом»). Отсюда кажущаяся внезапной смена «кадров» в Се: время от времени повествование прерывается для того, чтобы ввести в рассказ новых персонажей или переключиться на другие, одновременно происходившие события. При этом в поле зрения автора С.и попадает л ишь то, что значимо для развертывания сюжета, а «пустое», т.е. не наполненное релевантными событиями время, в соответствии с законами жанра изымается из повествования краткими формулами типа «в ту зиму больше ничего не произошло». Прямолинейность изложения С.и не исключает пристального внимания к деталям. В крупных С.ах действуют многие десятки и даже сотни персонажей (в отдельных Сах, например, в «Се о Ньяле» даже тысячи), так или иначе связанных с ее центральными героями. Всего сохранилось более сорока «С. об исландцах», а вместе с короткими новеллами, т. н. «прядями», общее число таких рассказов приближается к сотне. Поскольку немало персонажей одной С.и упоминаются и в других, а все известные С.и описывают события, происходившие примерно в один и тот же период в разных районах острова, вместе они образуют своего рода эпопею о жизни исландцев в X — первой половине XI вв., пропущенную через восприятие людей XIII в.

Специфическое сочетание высокого художественного совершенства этих рассказов с видимым отсутствием в произведении автора и его личной позиции породили длительную и по сей день не окончившуюся дискуссию между приверженцами теорий «свободной» и «книжной прозы» (термины, введенные А.Хойслером). Первые утверждали, что в тексте запечатленной на пергамене С.и более или менее адекватно зафиксировано переходившее из поколения в поколение предание, а повествовательный стиль С.и сложился уже в устной традиции и поэтому коренным образом отличает Су от всех других жанров средневековой прозы. Для подтверждения этой точки зрения приводились, в частности, наблюдения над фольклором жителей отдельных областей Норвегии: местные предания, записанные в XIX в., будучи сопоставлены с рассказами крестьян несколько поколений спустя, продемонстрировали почти неизменную сохранность традиции. Напротив, по мнению сторонников теории «книжной прозы», Ca создавалась сочинившим ее автором, который, если и использовал устную традицию, то обращался с ней вполне суверенно и создавал свое произведение точно так же, как поступает современный романист. В связи с этим и кажущаяся безыскусность языка С.и расценивается представителями теории «книжной прозы» как сознательный прием. Высказывались и более компромиссные точки зрения. Однако в любом случае представители теории «книжной прозы» (т. н. «исландской школы», возглавляемой Бьёрном Магнуссоном Ульсе-ном), подходя к «Сам об исландцах» как к художественным текстам, исключали возможность их использования для реконструкции событий прошлого в качестве исторических источников. По утверждению Сигурда Нор-даля, историку нечего делать с подобным жанром литературы. Вместе с тем представители «исландской школы» усердно разыскивают в Се следы европейских континентальных литературных влияний, явно их преувеличивая и недооценивая глубокую самобытность древнеисландской словесности. Более здравой и сбалансированной представляется позиция, согласно которой не преуменьшается значение устной традиции, используемой автором Си, но вместе с тем признается его конструктивная роль в создании ее окончательной редакции.

Наиболее существен вопрос о том, изображает ли письменный текст С.и состояние общества «эпохи С.» (930-1030 гг.) или же он несет на себе преимущественно отпечаток времени ее записи. В XIII в. усилилось могущество общественной верхушки, представители которой, подчинившие рядовых бондов, вели между собой ожесточенную борьбу за власть, что в конечном итоге привело к упадку исландского «народоправства» и установлению над островом в 1262 г. верховенства норвежских королей. Несомненно, трансформации, происшедшие в обществе и культуре Исландии в «век Стурлунгов», не могли не отразиться в интерпретации в С.ах жизни исландцев в предшествующий период, тем более, что «эпоха С.» отделена от времени их письменной фиксации таким существенным сдвигом в духовной жизни, каким явилось принятие христианства в 1000 г. Налицо идеализация жизни исландцев языческой поры и героизация предков первопоселенцев, колонизовавших остров на рубеже IX и X вв. С одной стороны, с этим связана такая характерная черта С, как повышенный интерес к генеалогиям, с другой же многочисленные аллюзии на ситуации, запечатленные в героическом эпосе.

Ни позиция представителей теории «свободной прозы», которые были склонны воспринимать сообщения С. с излишней доверчивостью, ни точка зрения их оппонентов, анахронистически не проводивших различия между процессом написания С. и fiction Нового времени, не могут быть приняты. «С.и об исландцах» интересны для историка прежде всего не фактической стороной, не как свидетельства о тех или иных событиях, но в качестве источников, отражающих мирови-дение простолюдинов и их предводителей периода записи С.

Стержень «семейной Си» распря, кровная вражда. Даже кажущееся незначительным словесное или телесное оскорбление, неосторожно сказанные слова, посягательства на собственность могли послужить источником вражды между бондами, приводившей к нанесению увечий или убийствам, а последние неизбежно влекли за собой месть, в осуществление которой могли быть втянуты друзья, сородичи и сторонники участников конфликта. Подчас в столкновения вовлекались большие группы жителей той или иной местности. Подобная вражда нередко имела своим следствием целую серию убийств с обеих сторон и лишь по истечении более или менее длительного времени распрю удавалось завершить судебным решением или примирением при помощи посредников. Соответственно выстраивалась и Ca. Как показал Т.Андерссон, структура С.и четко разделяется на части, в которых последовательно изображаются этапы конфликта. Дж.Байок выделяет в Сах «файдемы» (англ. feudems, от feud «вражда»), повествовательные отрезки, каждый из которых представляет собой определенный момент распри. Такая структура С, всякий раз трактуемая их создателями по-своему и с немалой изобретательностью, несомненно, является конститутивным признаком жанра.

Однако за этой очевидной и лежащей на поверхности повествования схемой при более пристальном анализе обнаруживается латентная структура «семейной Си». Чем бы ни была спровоцирована кровная вражда, в ее основе неизменно скрываются честь и личное достоинство вовлеченных в нее индивидов. Забота о «доброй славе» и страх перед унижением, несомненно, были доминантами мироощущения исландцев — персонажей С. Именно защита чести индивида стояла превыше всего, выше, нежели защита его материального благополучия и самой жизни. Вне дома самостоятельный хозяин-бонд, герой Си, никогда не расстается с оружием и готов пустить его в ход при малейшем посягательстве на его достоинство. Вместе с тем «конфликтность» и агрессивность не считаются качествами, подобающими благородному человеку, и инициаторами распри обычно оказываются второстепенные персонажи — задиристые и злонамеренные люди из окружения героя, его слуги, рабы и домочадцы. Значительное место в повествовании отводится изображению попыток героя предотвратить развертывание распри, но, как правило, эти усилия не увенчиваются успехом, и ему приходится принять неизбежность конфликта, осознаваемую им как исполнение его «судьбы» (понятие «судьбы» одно из центральных понятий в этой системе мировосприятия). Но даже когда месть становится главной пружиной поведения героя Си, он не торопится с ее осуществлением, вынашивая ее и выжидая наиболее благоприятный момент для нанесения ответного удара, как сказано в «Се о людях со Светлого Озера»: «чем дольше откладывается месть, тем полнее удовлетворение от нее». Окружающие, однако, сплошь и рядом не обнаруживают такой же выдержки. Видная роль хранительниц чести членов семьи в Се отведена женщинам матерям и женам. Они подстрекают своих мужей и сыновей осуществить месть. Акт отмщения представляет собой кульминационный момент развития сюжета, в этом акте находит свою разрядку высокое психологическое напряжение, во власти которого до этого пребывал главный герой, поскольку нанесенное ему оскорбление затрагивало глубинные основы личности. Умиротворение и восстановление нарушенного нравственного баланса наступает только после утоления чувства мести. Герой «С.и о Хаварде», подавленный сознанием невозможности получить виру за убитого сына, бессильно проводит в постели три года, но как только месть осуществлена, больной старик превращается в бодрого юношу. Справедливое возмещение возвращает потерпевшему не только внутреннюю цельность, но и «доброе имя», т.е. позитивную оценку со стороны коллектива; глазами последнего индивид смотрит на самого себя.

Характерный для поэтики С.и прием сокрытия невысказанных мыслей и побуждений героев дал основание некоторым исследователям полагать, будто человек «эпохи С» был эмоционально беден. На самом же деле его восприимчивость к любым, даже малейшим посягательствам на его достоинство была чрезвычайно высока и порождала непременную реакцию. Но эта реакция сплошь и рядом может показаться неадекватной. Гуннар, осужденный на изгнание, покидает свою усадьбу. Когда он отъехал на некоторое расстояние от дома, его конь споткнулся, и Гуннар спешился. Его взгляд упал на склон горы и на его двор, там расположенный. «Красив этот склон! — произнес он. Таким красивым я его еще никогда не видел: желтые поля и скошенные луга. Я вернусь домой и никуда не поеду». В этом восклицании Гун-нара пытались видеть чуть ли не единственный в Сах пример любования природой. Не правильнее ли толковать эти слова как выражение решимости героя идти навстречу своей судьбе? Халльгерд, увидев окровавленную секиру, которой был убит ее муж Глум, и узнав о его гибели, смеется («Ca о Ньяле»), и точно так же усмехается Гудрун при виде обагренного кровью наконечника копья, которым закололи ее мужа Болли («Ca о людях из Лаксдаля»). Участникам этих сцен, равно как и читателю С, предоставлялось самим догадываться об истинных эмоциях героинь. Прием умолчания лишь усиливал драматизм происшедшего.

Как сказано выше, С.и были записаны уже после принятия исландцами новой веры, и поэтому имеющиеся их редакции приходится рассматривать в качестве результата встречи двух культурных традиций. В то время как заложенный в них кодекс чести в основном восходит к этике языческой эпохи, поведение ряда героев С. уже в той или иной степени несет отпечаток влияния христианства. В частности, это проявляется в акцентировании миролюбия отдельных героев С, таких, например, как мудрый Ньяль, никогда не бравший в руки оружия и упорно, хотя и безуспешно добивавшийся бескровного разрешения конфликта. С.и записывались грамотными людьми клириками, выходцами из среды тех же бондов, разделявшими характерные для них умонастроения. Последние были весьма устойчивы даже и в «век Стурлунгов», о чем, в частности, свидетельствует следующий эпизод из одноименной Си. Два брата, Снорри и Торстейн, застигнутые врагами, готовятся принять смерть: они исповедуются священнику, омывают руки и расчесывают волосы, «как если б собирались в гости кдрузьям». Затем Снорри просит убить его прежде, чем погибнет его брат. Знаменательна мотивировка: он верит, что Торстейн скорее сможет простить своих убийц, нежели он сам, даже если увидит, «как меня казнят». Несмотря на принятие последнего причастия, Снорри не уверен в том, что предполагаемого этим таинством христианского всепрощения достанет, чтобы не воспылать вновь жаждой кровной мести, столь естественной и в XII в.

Таким образом, в центре С.и стоит человеческая личность, покушение на достоинство которой ведет к вражде и кровной мести. То, что Ca занимается прежде всего героем героем в экстремальной, критической ситуации, в которой испытываются его честь и доблесть, его «удача», — находит выражение и в самом ее названии: «Ca о Гисли», «С.а о Греттире» и т.д.

«Саги о конунгах»

«С.и о конунгах», по большей части составленные опять-таки в Исландии, излагают истории королей Норвегии и отчасти других стран Севера. Как писал в нач. XIII в. датский историк Саксон Грамматик, исландцы населяют неплодородную страну, но «противопоставляют дух бедности», культивируя знания о происходившем в других странах и находя удовлетворение в собирании и хранении исторических сведений. Некоторые из этих С. повествуют об отдельных конунгах, тогда как другие охватывают историю Норвегии с IX до последней четверти XII в. В основу их, как правило, положены предания о конунгах давних времен; что касается С о конунгах XIII в., то в них, наряду с устной традицией, ощутимо использование и документальных материалов. Одним из важнейших источников при составлении «королевских С» послужила хвалебная поэзия скальдов, современников и обычно участников описываемых событий. Отрывки из их песней обильно цитируются в ряде С (прежде всего в «Круге Земном», получившем свое название по открывающим его текст словам) в качестве наиболее достоверных исторических свидетельств. Отдельные повествования о конунгах были написаны на латыни и переведены на древнеисландский язык. В отличие от анонимных «семейных С», «С.и о конунгах» в некоторых случаях приписывались индивидуальным авторам, почти исключительно исландцам. Большая часть «С о конунгах» была написана в кон. XII и первой половине XIII в., и это дало основания полагать, что «С.и о конунгах» в известной мере послужили образцом для «С об исландцах». Вместе с тем в отдельных «Сах о конунгах» могут быть обнаружены следы влияния латинской агиографии.

Начала местной историграфии восходят к первой половине XII в., к сочинениям исландцев Ари Торгильссона и Сэмунда Сигфус-сона (его труды не сохранились, но были использованы последующими авторами). Первая дошедшая до нашего времени «Ca о конунге» «Ca о Сверрире», короле-узурпаторе (1177—1202), которому после длительной и ожесточенной борьбы удалось завладеть норвежским престолом и основать новую династию. Как явствует из Пролога, инициатором создания этого текста и отчасти его соавтором явился сам Сверрир, стремившийся доказать легитимность своих прав на норвежскую корону и потому поручивший исландскому аббату Карлу Йонссону составить собственное жизнеописание («Начало повести списано с той книги, которую писал аббат Карл сын Иона, а сам Сверрир конунг говорил ему, что писать»). Окончательная редакция С.и возникла, однако, уже после смерти этого государя. В ее тексте сочетаются тенденциозность, обусловленная политическим заказом короля, и характерная для жанра С.и объективность повествования. «Ca о Сверрире» казалась настолько авторитетной другим авторам «королевских С», что они («Гнилая Кожа», «Красивая Кожа» оба собрания С. названы так по состоянию пергамена, «Свод»), излагая более раннюю историю Норвегии, доводили ее как раз до того момента (1177 г. время вступления Сверрира в борьбу за власть над Норвегией), с которого начинается рассказ в этой Се.

Так поступил и крупнейший исландский историк Снорри Стурлусон (1178/1179-1241), чье авторство, впрочем, впервые засвидетельствовано только в текстах XVI в. (знаменательно, что в Сах Снорри фигурирует исключительно в качестве одного из наиболее могущественных исландских предводителей «века Стурлунгов»; но о его творчестве ничего не говорится). В «Круге Земном» он последовательно излагает историю норвежских королей, начиная с легендарных времен и кончая перипетиями междоусобной борьбы претендентов на королевскую власть, и обрывает свой рассказ на событиях 1177 г., в свою очередь не доводя повествование последней С.и своей книги, «С.и о Магнусе сыне Эрлинга», до обычного завершения смерти конунга. Таким образом, «Круг Земной» и «Ca о Сверрире» мыслились как некое историографическое целое, а самый замысел свидетельствует о стремлении авторов «королевских С.» подчеркнуть единство исторического процесса. «Королевская Ca», будучи связана с «семейной Сой» происхождением, обладает многими особенностями этого жанра; вместе с тем между ними немало различий. У «королевской Си» другой сюжет: в основе «С. о конунгах» лежат не перипетии жизни отдельных семей или родов, не ограниченный во времени эпизод из истории какого-либо уголка Исландии, но история государства, нередко прослеживаемая на протяжении столетий и многих поколений правителей. Отсюда — отмеченное выше размывание внешних границ «королевской Си», которая, как правило, не замкнута в себе, а нередко и не завершена композиционно, но представляет часть более обширного свода. «Круг Земной» состоит из шестнадцати С, первая из которых, «Ca об Инглингах», воссоздает легендарную предысторию норвежского королевского рода, возводя его к богу Ингви-Фрейру. Глава рода языческих богов Один выступает в Се в качестве «культурного героя», обучившего людей всем полезным навыкам и ремеслам. Особенностью «С.и об Инглингах», в основу которой положена скальдическая поэма Тьодольва из Хви-нира «Перечень Инглингов» (IX в.), является то, что в центре повествования сообщения о смерти каждого из трех десятков конунгов из династии Инглингов, причем многие из этих смертей представляют собой жертвоприношения. Так, одного из членов этого королевского рода принесли в жертву в неурожайный год, с тем чтобы прекратить голод. Другой конунг, Аун, страшась кончины, приносил в жертву одного за другим своих многочисленных сыновей, чем якобы продлевал свое существование; однако подданные не допустили убийства последнего из представителей рода конунгов, и впавший в детство дряхлый Аун умер. Напротив, сыновья другого конунга, Висбура, мстя за мать, умертвили своего отца, воспользовавшись помощью вёльвы (колдуньи и прорицательницы), которая предрекла, что с этих пор в роду Инглингов не прекратятся распри и убийства. Это прорицание оказывается справедливым: С.и «Круга Земного» изобилуют рассказами о кровавой борьбе между конунгами и претендентами на престол. Так «заурядное» отцеубийство вырастает в источник трагедии, под знаком которой протекает вся последующая история рода Инглингов. Подобная «историческая концепция» приобрела особое значение при демонстрации политической истории Норвегии в XI—XII вв., которая излагается в С.ах «Круга Земного». Чередование воинственных и миролюбивых правителей другой принцип изображения истории Норвегии в «Круге Земном»: Харальду Прекрасноволосому, первому объединителю страны, прибегавшему к насилию, наследует его сын Хакон, заслуживший прозвище Доброго; Харальда Сурового Правителя, который провел свою жизнь в военных походах и погиб при попытке завоевать Англию (1066 г.), сменяет Олав Тихий — при нем прекратились походы викингов.

Переломным периодом в истории Норвегии, как она изображается в «Круге Земном», было правление конунгов Олава Трюггвасо-на (994-1000) и Олава Харальдссона (1013/ 1015—1028) -христианизаторов страны. Ради введения новой веры они не останавливались перед насилием и жестокостью, что в конце концов привело к изгнанию Олава Харальдссона восставшим населением, предводители которого пользовались поддержкой датского короля Кнута Могучего. Попытка Олава восстановить свою власть над страной окончилась его гибелью (1030 г.). Однако смерть Олава обернулась торжеством христианской церкви и канонизацией погибшего коропя-мученика, провозглашенного «вечным королем Норвегии». Правление Олава Святого, по замыслу автора, кульминация истории Норвегии и ее королевского рода, которая отчетливо распадается в «Круге Земном» натри этапа: объединение страны предшественниками Олава; проведенная этим конунгом христианизация; история государства при его преемниках. Существенно отметить, что помимо соответствующей С.и «Круга Земного» сохранилась т. н. «Легендарная Ca об Олаве Святом», в которой рассказывается о чудесах, творимых им еще при жизни. В «Се об Олаве Святом», включенной в «Круг Земной», эти деяния конунга изображены более рационалистично, тем не менее и здесь обстоятельства гибели Олава содержат реминисценции кончины Христа (в момент смерти короля происходит солнечное затмение и т.д.).

Подобно «семейным Сам», хронология в «Сах о конунгах» внутренняя. Для Снор-ри и других авторов «королевских С.» весьма существенно установить как последовательность событий Си, так и их длительность. Повествование строится в порядке, заданном событиями жизни конунга, и почти не употребляются даты от Рождества Христова. Королевская Ca не знает «абсолютной» хронологии, в которой система отсчета была бы независима от содержания Си, она имеет свои собственные временные ориентиры, придающие изложению большую направленность во времени, чем это присуще «семейной Се».

Другая особенность историописания в «королевской Се» заключается в том, что миф в ней еще остается формой осознания исторической действительности. На Севере долго сохранялось двоеверие. Хотя ко времени составления «С. о конунгах» языческие божества уже были вытеснены «белым Христом», победа новой религии скорее мыслилась в категориях власти и могущества, нежели веры и истинности. Автор «Круга Земного» относится к старым богам и к Христу как к представителям двух династий: одна правила в древности, другая, более могущественная, сменила ее и правит ныне. В то время как церковь демонизировала языческих богов, исландцы, по-видимому, и в эпоху после христианизации сохраняли уверенность в их былой эффективности и лишь перестали их чтить. Показателен эпизод из «С.и об Олаве Трюггвасоне»: конунга посещает одноглазый старик в капюшоне, и беседа с ним доставляет Олаву большое удовольствие; когда же наутро старик исчезает, ни у кого (включая епископа!) нет сомнений, что то был Один он изображен Снорри с явной симпатией как мудрец и превосходный рассказчик, забавляющий конунга-христианина.

Наряду с вышеупомянутыми «Сами о конунгах» в XIII в. были записаны «Ca о бир-кебейнерах» («людях, обутых в бересту», -так называли сподвижников Сверрира), «Ca о баглерах» (выступавших против Сверрира сторонниках церкви, получивших это прозвище от др.-исл. bagall «епископский посох») и последние королевские С.и «Ca о Хаконе Хаконарсоне» и «Ca о Магнусе Исправителе Законов», составленные по заказу короля Магнуса (1263-1280) Стурлой Тор-дарсоном, племянником Снорри Стурлусо-на (Ca о Магнусе сохранилась лишь в незначительных фрагментах). При этих потомках Сверрира происходит укрепление норвежской государственности и усиливаются континентальные культурные влияния, в результате чего наступает закат сагописания.

«Саги о древних временах»

В позднее средневековье наибольшей популярностью пользовались т. н. «лживые Си», прозаические повествования, в которых превалируют авантюрные и сказочные элементы. Своим наименованием этот жанр обязан конунгу Сверриру, который, согласно сообщению «С.и о Стурлунгах», «говорил, что такие лживые С.и [lygisögur] всего забавнее». C.a, по поводу которой были произнесены эти слова — не сохранившаяся история о Хромунде Грипссоне, одном из предков исландских первопоселенцев, — по сообщению той же «С.и о Стурлунгах», была исполнена на свадебном пиру в Рейкьяхоларе в 1119 г., что является наиболее ранним упоминанием устного произнесения С.и. С.и этого типа не являлись, таким образом, собственно «новым» жанром и до того, как в кон. XIII—XIV вв. впервые стали подвергаться записи, должны были долгое время бытовать в устной традиции. Между тем несомненно, что их сравнительно поздняя письменная фиксация не случайна и должна свидетельствовать о первоначально пренебрежительном отношении к авантюрному жанру. На это указывают слова монаха Одда Сноррасона в составленной им «Се об Олаве Трюггвасоне» (ок. 1190 г.): «Лучше слушать себе на забаву это [т.е. С.у об Олаве], чем С.и о мачехе [т.е. сказки], которые рассказываются пастухами и о которых неизвестно, правда ли они». Позднее, однако, «лживые Си» постепенно начинают вытеснять классические С.и и, судя по изобилию их сохранившихся списков, а также по многочисленным поэтическим переложениям (римам), в XIV-XVI вв. становятся излюбленным чтением в Исландии.

Выделяется несколько разновидностей «С о древних временах», причем провести четкие границы между отдельными группами обычно непросто. Самые знаменитые и, по-видимому, ранние из этих С. основаны на древних героических преданиях («Ca о Вёль-сунгах», «Ca о Хрольве Жердинке» и др.) и являются прямым продолжением германо-скандинавского героического эпоса, причем ряд С, как, например, первая из названных, в которой последовательно излагаются сказания о Сигурде и кладе Нифлунгов, восходят непосредственно к героическим песням. Куда более многочисленны, впрочем, т. н. «поздние С.и о древних временах», не обнаруживающие никакой связи с эпическими сказаниями. Герои этих С. обычно исторические личности (таков персонаж одноименной С.и Хрольв Пешеход, носящий имя знаменитого викинга, покорителя Нормандии), однако действие их разворачивается в неопределенные давние времена в северных странах и не имеет под собой никакой исторической подоплеки. В «викингских Сах», другой разновидности «С. о древних временах», наряду со сказочной фантастикой находят отражение быт и походы викингов, военные столкновения между отдельными племенами и скандинавские языческие обычаи, восходящие к эпохе до заселения Исландии, разумеется, в их более поздней идеализированной интерпретации. Многие из героев этих С — также реальные исторические лица, как, например, Ингвар Путешественник, о походе которого на восток в Гардарики (так скандинавы именовали Русь) свидетельствуют десятки рунических надписей на памятных камнях, установленных в сер. XI в. в Восточной Швеции. (Руны, руническое письмо). Вместе с тем и эти С.и наполнены сказочной фантастикой: непременный их компонент — битва с великанами, поединок с берсерками и т.д.

Действие многих «С. о древних временах» локализуется, впрочем, за пределами Скандинавии, в неких восточных или южных странах и в сказочном прошлом. С.и этого круга иногда именуют «сказочными». Тогда как Си, основанные на древних героических преданиях, обычно имеют трагический исход, повествования последнего типа по существу мало чем отличаются от волшебной сказки. Герой такой С.и одерживает победу над великанами или вступает в неравную борьбу с другими сверхъестественными существами, прибегает к помощи чудесных помощников и заколдованных предметов или волшебного оружия и доспехов, добывает спрятанные в кургане сокровища и в конце концов, несмотря на злые козни и численное превосходство своих врагов, преодолевая все непреодолимые препятствия, получает королевскую дочь в жены и царство. Излюбленный прием описания подвигов героя в таких историях гипербола, особенно часто применяемая в изображениях битв (противник героя проваливается сквозь землю, подбрасывается им вверх так высоко, что исчезает из виду, разрубается пополам и т.д.). По-видимому, эти гротескные эпизоды были рассчитаны на достижение комического эффекта. Именно так приходится их толковать в свете ставшего крылатым высказывания, приписываемого одной из поклонниц подобных батальных сцен: «Евангелие не забавно, там нет битв».

К «Сам о древних временах» нередко относят и т. н. «рыцарские Си», история которых в Скандинавии начинается с прозаических переложений французских рыцарских романов. Первоначально «рыцарские Си» создавались в Норвегии, что отражало изменение вкусов средневекового королевского двора (известно, что в 1226 г. тогдашний король Хакон Хаконарсон поручил некому брату Роберту перевести «Роман о Тристане» Тома), однако затем проникли и в Исландию. Так в XIII в. появляются пересказы известных романов: «Ca о Тристраме и Исёнд», «Ca об Ивенте», «Ca об Эрексе» и «Ca о Парсевале». Несомненно, что эти переложения оказывали влияние и на исконные «сказочные Си»: именно из них, по-видимому, последние заимствуют черты рыцарского быта (турниры, замки, описания роскошных одеяний, доспехов, пышных праздников) и традиционные для романов мотивы (любовный напиток, оклеветанная королева, завистливый придворный и т.д.). В то же время, в отличие от авторов рыцарских романов, их скандинавские интерпретаторы весьма мало заботятся об изображении чувств и переживаний героев, главным образом сосредоточивая свое внимание на приключениях: именно перипетии сюжета, а не романические отношения персонажей (главное открытие тех произведений, которые послужили их образцом!) определяло привлекательность «рыцарской Си» в глазах средневековой скандинавской аудитории.

Несмотря на их, как правило, сравнительно небольшую (на взгляд современного читателя) эстетическую ценность, «сказочные Си» с точки зрения истории литературы представляли собой совершенно новое и весьма знаменательное явление. От «архаического реализма» (М.И.Стеблин-Каменский) «С о конунгах» и «С. об исландцах» создатели С. обращаются к авантюрным сюжетам и сказочной фантастике. Именно в этом жанре, идущем на смену первоначальным разновидностям Си, происходит освоение сознательного художественного вымысла. Тогда как и «семейные», и «королевские Си» ценились прежде всего за их «правдивость» и воспринимались как надежные и достоверные рассказы о реальных событиях прошлого, «лживые Си» первые в древнескандинавской литературе собственно художественные произведения, оцениваемые как таковые их средневековой аудиторией. Ставшие «общим местом» многократные заверения их анонимных авторов в правдивости передаваемых ими, казалось бы, фантастических рассказов литературный прием, свидетельствующий об открытии «художественной правды».

Литература: Гуревич А. Я. История и сага. М, 1972; он же. «Эдда» и сага. М., 1979; Стеблин-Каменский М.И. Древнескандинавская литература. М., 1979; он же. Мир саги. Становление литературы. Л., 1984; An de rsso n Th. M . The Problem of Icelandic Saga Origins: A Historical Survey. Yale, 1964; Idem. The Icelandic Family Saga: An Analytic Reading. Cambridge (Mass.), 1967; Bagge S. Society and Politics in Snorri Sturluson's Heimskringla. Berkeley, 1991; Byock J . Feud in the Icelandic Saga. Berkeley, Los Angeles, L., 1982; Clover C.J. The Medieval Saga. Ithaca, 1982; Heusler A. Die Anfänge der isländischen Saga. В., 1914; Liestol К. The Origin of the Icelandic Family Sagas. Cambridge (Mass.), 1930; Lönnrоth L. Sponsors, Writers, and Readers of Early Norse Literature // Social Approaches to Viking Studies/Ed. R. Samson . Glasgow, 1991; Miller W. I. Bloodtaking and Peacemaking. Chicago, 1990; Sigurdur Nоrdal. The Historical Element in the Icelandic Family Sagas. Glasgow, 1957; Sorensen P.M. Saga og samfund. Copenhagen, 1977; Idem. Fortielling og aire. Studier i iskendingesagaerne. Arhus, 1993.

А. Я. Гуревич, Е. А. Гуревич

Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

Под ред. А. Я. Гуревича

2003