Словарь средневековой культуры - судьба

Представления о Се принадлежат к наиболее коренным категориям культуры, они образуют глубинную основу имплицитной системы ценностей, которая определяет этос человеческих коллективов, сердцевину жизненного поведения принадлежащих к ним индивидов.

1. Схема мироустройства, рисовавшаяся сознанию германцев, представляет собой контраст обжитого и культурно организованного, огороженного пространства и окружающего его хаоса. Мир людей мыслится как жилище, дом, усадьба, «серединный двор» (midgardr), и таков же, собственно, и мир асов (языческих богов скандинавов) -âsgardr. Этот «серединный двор» со всех сторон обступает «мир за оградой» (utgardr), обиталище великанов и иных демонических сил. Мировое пространство, насыщенное непрекращающейся борьбой между богами, с одной стороны, и чудовищами с другой, и есть поприще развертывания С.ы. Такова «горизонтальная» или «космологическая» модель, общая для всех германских народов и выражающая пространственную структуру мира. С ней сочетается «вертикальная» или «эсхатологическая» модель, в основе которой мировое древо Yggdrasill: на его вершине орел, с которым идентифицировался Один; корни дерева грызет змей, а в средней части олень питается его листвой; поднимающаяся и сбегающая вниз по стволу белка как бы связует воедино этот символический бестиарий. В отличие от «горизонтальной модели», характеризующейся стабильностью, «вертикальная модель» вводит в картину мира аспект необратимости времени. Yggdrasill древо С.ы. С.а в этом космологическом и мифологическом контексте понимается как возвышающаяся над людьми и асами сила, которой все подвластны. Согласно «Прорицанию вёльвы» (Völuspa), наиболее знаменитой и многозначительной песни «Старшей Эдды», у подножья мирового древа три норны сторожат колодец С.ы, Urdarbrimnr. Этимология имен этих мудрых норн Urdr, Verdandi, Skuld очень поучительна: имя первой указывает на Су и смерть, имя второй связано со становлением в настоящем времени, тогда как имя третьей означает «будущее», «необходимость», «долженствующее». Норны вырезают на дощечках руны, определяя продолжительность жизни каждого человека. В «Прорицании вёльвы» рисуется не только генезис мира — в нем предрекается и его конец. Во время завершающего конфликта между асами и силами хаоса и разрушения асы обречены на гибель. Таково предначертание мировой С.ы, ведомое вёльве, колдунье и прорицательнице.

2. Если от германской мифологии перейти к представлениям об истории, то в «Саге об Инглингах» (Ynglinga saga), которой открывается обширный свод саг о норвежских королях «Круг Земной» (Heimskringla), приписываемый исландцу Снорри Стурлусону и созданный в нач. XIII в., можно обнаружить, что тема С.ы образует своего рода концептуальную основу и форму истории норвежской правящей династии. Особенно ясно это видно из следующего эпизода. Как повествует Снорри, при конунге Висбуре, одном из потомков бога Ингви-Фрейра, начались распри в роду Инглингов. Висбур оставил жену с двумя сыновьями и взял себе другую. Когда его сыновья подросли, они потребовали от отца возвратить им золотую гривну, которую он при женитьбе дал их матери в качестве брачного дара. Получив отказ, братья пригрозили отцу: эта гривна (по-видимому, воплощавшая «удачу» и «благополучие» рода) послужит причиной его смерти. Задумав отцеубийство, они обратились за содействием к вёльве-колдунье Хульд, и та отвечала, что может наколдовать гибель Висбура, однако предостерегла их: «с этих пор убийство родича будет постоянно совершаться в роду Инглингов». Братья согласились и, собрав войско, ночью напали на ничего не подозревающего отца и сожгли его в собственном доме. Таковы истоки вражды в роду Инглингов, которая действительно наполняет историю норвежских конунгов. Борьба, сопровождавшаяся братоубийствами и умерщвлением других близких сородичей, продолжалась почти без перерывов вплоть до того времени, когда был составлен «Круг Земной». Согласно имплицированной в этом произведении концепции С.ы, норвежский королевский род обречен на то, чтобы разделять со своими предшественниками Инглингами бремя тяготеющего над ними проклятья Хульд. Смысл истории раскрывается как действие неумолимой С.ы, которую накликали на себя Инглинги. Для того, чтобы рассеять возможные сомнения в том, что означало это проклятье, Снорри несколько позднее возвращается к несчастливой гривне Висбура. Конунг Агни из того же рода взял в жены дочь убитого им во время похода вождя финнов, пользовавшихся славой колдунов. Во время тризны по погибшему отцу его новой жены, которая была устроена по ее просьбе, она просит Агни «поберечь гривну Висбура», и пьяный конунг, ложась спать, покрепче привязывает ее себе на шею. Палатка Агни была расположена под большим деревом, и пока он спал, его жена прикрепила веревку к гривне, а ее люди, перекинув другой конец веревки через ветку дерева, вздернули спящего конунга, как на виселице. В драгоценностях, которыми обладают конунги, воплощается их «удача» — в данном же случае в сокровище Висбура таится «неудача», «злая доля». Такова «философия истории» Снорри. В ее основу опять-таки положена идея С.ы. Но в отличие от силы, которая управляет космосом, С.а в истории складывается не без участия людей, добивающихся собственных целей.

3. Термины, которыми в «семейных сагах» («сагах об исландцах») обозначаются различные аспекты С.ы, gaefa, hamingja, heill, audna («участь», «удача», «счастье», «доля», «везение»), фиксируют качества индивида и его семейного и родового коллектива. У каждого индивида и рода своя С.а и степень удачливости. В этом отношении hamingja наиболее показательный термин: это и личная удача и дух-охранитель отдельного человека, который может стать видимым ему в кризисный момент жизни и либо умирает вместе с ним, либо покидает его после смерти и переходит к его потомку или родичу. Понятие С.ы у германцев индивидуализировано, в источниках неизменно речь идет об «удаче» или «не-удаче» того или иного конкретного лица, и отношение индивида к Се выражает самую его сущность. Его удачливость или невезение проявляются во всем в его поступках и речах и даже в его физическом облике. По внешности Скарп-хедина, одного из персонажей «Саги о Нья-ле», окружающие узнавали, что он неудачник. Состязание или схватка между людьми могут быть истолкованы как сопоставление их «везений». («Боюсь, что твое везение осилит мое невезение»; «трудно сражаться против удачи конунга» и т.д.). Ибо у каждого -своя «доля», жизненная сила; одни обладают большим «везением», нежели другие, и есть люди особенно невезучие. Свое благополучие можно приумножить, получив в дар от вождя драгоценный подарок (меч, гривну, кольцо, плащ), ибо в этих предметах материализуется «везение» «богатого удачей» вождя. В скандинавской древности существовало поверье, что в период правления такого «счастливого» конунга в стране родится хороший урожай, тогда как «несчастливый» конунг является источником и виновником недорода и голода. Но «удача», которая выявляется в поведении и поступках человека, не представляет собой некоего фатума или пассивно полученного дара: она нуждается в том, чтобы индивид постоянно подкреплял ее своими делами. От степени и характера его «везения» зависит исход его поступков, однако только при предельном напряжении всех его моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. Есть люди удачливые и неудачливые. Греттира, героя одноименной саги, несмотря на его мужество и силу, преследовала «неудача». Но в любом случае нет и намека на покорность Се и смирение перед высшей силой. Напротив, знание или предчувствие собственной С.ы побуждает индивида с наивысшей энергией и честью исполнять должное, не пытаясь уклониться от нее. Поступки героя саги или эддической песни продиктованы максимально активным отношением к своей участи, решимостью достойно встретить предначертанное Сой.

4. Ссылки на Су постоянно встречаются как в сагах, так и в героическом эпосе и поэзии скальдов. Но нелегко понять, в какой мере за этими упоминаниями скрывается твердая вера в силу С.ы, а в какой они представляют собой не более, чем стертый от частого употребления словесный оборот. В этом смысле небезынтересно сопоставить две героические песни «Старшей Эдды» -трактующие один и тот же сюжет, гибель Гьюкунгов во владениях гуннского владыки Атли, «Песнь об Атли» (Atlakvida), которую исследователи относят к числу ранних (IX— XI вв.?) и «Речи Атли» (Atlamal, XI—XIII вв.). В позднейшей песни, оформление которой произошло уже в христианское время, Ca упоминается постоянно как самим автором, так и чуть ли не всеми персонажами: «горек твой жребий», «свершилась Ca», «так решено уж, С.ы не избегнуть», «так решила Ca», «кто ж рок переспорит». Напротив, в «Песни об Атли» упоминаний С.ы куда меньше, и всякий раз они исполнены особого смысла. Понимая, что в усадьбе гуннского правителя его поджидает западня, Гуннар спонтанно принимает приглашение Атли: в высоком возбуждении, подогретом выпитой на пиру брагой, он демонстрирует презрение к грозящей ему явной опасности. Он бросает вызов Се, утверждая собственное своеволие, и поступает «как должно владыке». Его выбор не свободен в том смысле, что продиктован княжеской, героической этикой, но он исходит от самого Гуннара, а не навязан сознанием его подвластности всемогущей Се. Герой сам формирует свою Су. После того как прибывшие во владения гуннов братья Гун-нар и Хёгни были предательски схвачены и подвергнуты мучительной казни, их сестра Гудрун, жена коварного Атли, решает отомстить за их смерть. Она умерщвляет своих сыновей, рожденных от Атли, и скармливает их мясо ничего не подозревающему мужу, раздает его сокровища, затем закалывает пьяного Атли и поджигает усадьбу, в огне которой гибнут все ее обитатели. Об этих страшных деяниях Гудрун в «Песни» сказано: «Она выращивала (вскармливала) свою Су» (scöp lét hon vaxa). Не покорное следование велению слепого рока, но выбор собственной линии поведения ведет к формированию С.ы. После того как жребий брошен и роковой шаг сделан, последствия уже не зависят от воли героя; С.а как бы отделяется от его личности, приобретает собственную логику и противостоит ему. Если в «Речах Атли» Ca возвышается над индивидами символом человеческого бессилия, то в «Песни об Атли» от героя ожидают выбора и инициативы. В этой культуре был сделан определенный шаг на пути к интериоризации категории С.ы, к ее превращению из слепого фатума в нравственную норму, во внутренний стимул индивидуального поведения.

5. В монотеистических религиях функции С.ы переосмысляются, и представление о ней растворяется в концепции божественного провидения, согласно которой все сущее, включая и поступки и жизнь человека, определяется волей единого и всемогущего Бога. У средневековых богословов идея С.ы оказалась тесно связанной с проблемой спасения человеческой души и, следовательно, ее предопределения к спасению или вечному проклятью. Раннехристианская рефлексия отмечена спором между Пелагием и Августином. Если первый подчеркивал активное начало в человеке и считал, что тот может спастись, опираясь на собственные силы и без помощи церкви, то второй полагал, что человек предопределен, и допускал возможность спасения, лишь прибегая к благодати. Однако предопределение не исключало выбора, и поступки человека были обусловлены тем, что он наделен свободной волей, liberum arbitrum, индивид волен вступить на путь добра или сойти с него на путь зла и греха. Искупительная жертва Христа ставила проблему выбора личностью своего пути и свободного исполнения морального долга; христианство подчеркивало значение свободы и индивидуального выбора человека, тем самым признавая за ним относительно активную роль. Разделяя идею божественного провидения, раннехристианские писатели вместе с тем не отрицали существования случайности в мире того, что античные авторы называли Фортуной. Она оказалась единственной языческой богиней, которой нашлось определенное Место в христианской философии, теологии, художественно-поэтической символике. Божественный промысел, лежащий в основе миропорядка, устранял действие случайных неупорядоченных сил, и потому раннехристианская мысль стояла перед проблемой сочетания и примирения идеи единого Бога-Творца и божественного промысла и представления о богине С.ы, олицетворяющей непостоянство и случайность. Под пером отцов церкви (Лактан-ция, Августина) Фортуна из самовластной, капризной, переменчивой языческой богини превращается в силу, подчиненную божественному провидению или даже отчасти с ним совпадающую. В «Утешении философией» Боэций создал классическую концепцию Фортуны-С.ы, поставленной на службу божественному провидению. Фортуна изображена в сочинении философа как безличное начало, исполняющее волю Бога и осуществляющее ее в мире, как мировая сила, орга-низущая миропорядок. Пути же провидения неисповедимы, и если в сплетении людских С нечто представляется несправедливым и случайным, то это следует отнести на счет неспособности человеческого ума постигнуть тайны божественного промысла. В практическом плане человек может отчасти обезопасить себя от превратностей С.ы путем бегства от тщеты мира и приближения к Господу. Боэций сравнивает зависимость человека от Фортуны с зависимостью скорости вращения точки на ободе колеса от его радиуса. Достаточно приблизиться к центру оси, т. е. к Господу, чтобы жизнь перестала бросать тебя то вверх, то вниз. Образ колеса Фортуны как одно из универсальных воплощений космического порядка широко распространен в средневековой иконографии: цепляясь за колесо Фортуны, поднимается ввысь полный радужных надежд юноша, на вершине колеса счастья торжественно восседает на троне король, далее изображается человек, стремительно низвергающийся в пучину бедствий, а внизу во прахе распростерта фигура жертвы переменчивой С.ы. В этом качестве колеса Фортуны переосмыслена роза западного портала прославленной веронской церкви Сан Дзено Маджоре — по-видимому, крайний пример христианской рецепции профанного символа. В творчестве ряда авторов XII в. (Хильдеберта Лавардена, Алана Лилльского) образ С.ы вторгается в изысканный мир латинской поэзии, и дальнейшее развитие христианская рефлексия о Фортуне получает в теологии XIII в. Вслед за Аристотелем, Фома Аквинский определяет С.у как то, что «не есть причина сама по себе, но происходит по стечению обстоятельств».

6. Понимание христианского благочестия, однако, вынуждает многих живо и искренне интересующихся манящим образом Фортуны уверять читателей, что в ее дарах не нуждается тот, кто всем обязан Богу и добродетели. Полуязыческая идея Фортуны была лишь отчасти ассимилирована христианской мыслью и встречала сопротивление со стороны таких влиятельных теологов, как Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Бернар Клервоский. В расписанной Джотто падуанской Cappella degli Scrovegni иконографический образ Фортуны под именем ïnconstantia, «Непостоянства», помещается в ряду семи смертных грехов. Идея С.ы была в значительной мере переосмыслена в позднее средневековье и эпоху Возрождения. Для гуманистов Возрождения Фортуна являлась синонимом изменчивости, текучести мира внешнего, интерес к которому приобрел в их глазах самостоятельное значение. Их понимание Фортуны отражает новую духовную ситуацию осознание человеком хаотичности и неопределенности бытия мира, где все относительно и условно. В этом мире человек, осужденный на борьбу с Фортуной, должен ориентироваться на свои собственные силы. Акцент смещается с провиденциалис-тского отношения к действительности на осознание необходимости и высокого значения индивидуальной активности человека. По мысли гуманистов, овладеть Фортуной оказывается для человека возможным посредством virtù, понятой как способ утверждения личности, ее способностей к самосто-ятельным поступкам и преобразованию внешнего мира. В соответствии с этим взглядом, С.а помогает тому, кто исполнен жизненной активности и готов поспорить с обстоятельствами. Таким образом, традиционная для средневековья идея С.ы, подчиненной воле божественного провидения, вытеснялась характерными для эпохи Возрождения представлениями о Фортуне как самостоятельной и автономной силе. Эта новая интерпретация С.ы была тесно связана с идеей утверждения личности, признания активного начала в человеке и ценности человеческого опыта. В результате сложного процесса осознания С.ы и личности в эпоху средних веков и Возрождения Европа оказалась способной выйти за рамки традиционной культуры.

Литература: Гуревич А.Я. Диалектика судьбы у германцев и древних скандинавов // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 148-156; Кудрявцев О.Ф., Уколова В.И. Представление о фортуне в средние века и в эпоху Возрождения // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 174-203; Patch H.R. The Goddess Fortune in Medieval Literature. N. Y., 1967; Wolfram H. Fortuna in mittelalterlichen Stammesgeschichten // Mitteilungen des Instituts für österreichische Geschichtsforschung. Bd. 72 (1964).

А. Я. Гуревич

Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

Под ред. А. Я. Гуревича

2003