Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - теория родового быта

так называется учение известной школы историков и юристов, по которому исходным моментом истории и права арийских народов служил своеобразный союз кровных родственников, именуемый родом, в противоположность другой школе, утверждавшей, что таким моментом являлась патриархальная семья, семейная или соседская община (старые германисты, школа Мэна). Благодаря появлению начиная с 60-х годов трудов Бахофена, Мак-Ленана, Моргана и целого ряда других исследователей семейного и родового быта у первобытных племен, в особенности австралийских, а также изучение современных арийских народностей, у которых вследствие изолированного их положения сохранились самые примитивные формы или их переживания (кавказцы, афганцы; южные славяне), окончательно пали прежние представления о патриархальной семье как эмбрионе общества и вместе с тем радикально изменилось учение о роде. Семья была признана позднейшим образованием, а род — примитивнейшей формой человеческих обществ, из которой образовались впоследствии все прочие, более сложные формы (см. Семья и род). Т. родового быта из узкого, одностороннего учения отдельной школы обратилась в самостоятельное учение о социальном строе первобытных обществ, своего рода общественную эмбриологию, одинаково важную для историка, юриста, социолога и экономиста. В круг этого учения входят следующие вопросы: генезис рода, первичность и универсальность его, связь рода с строем семьи и религией, основные признаки и содержание родового союза, эволюция и классификация форм родовых союзов, сложные союзы, преемственность рода и разных видов сельских общин (семейная и соседская), влияние рода на рост и формы государственности, разложение рода и оставленные им переживания. В чем генезис рода? Даже у самых диких племен, которые удалось наблюдать, род является союзом экзогамным, т. е. группой кровных родственников, между членами которой половое общение и брак не допускается. И действительно, со времени Моргана, впервые открывшего эту особенность, экзогамность справедливо считается основным признаком рода. Но для создания такого крепкого и долговечного союза, как род, должен был существовать, однако, более сильный стимул, чем один только общий запрет. Этим могучим стимулом послужила общность половых прав, для взаимной охраны и гарантии которых первобытные люди соединялись в крепкие родовые союзы. Еще и теперь у большинства первобытных народов общность половых прав является важнейшей привилегией принадлежности к роду. У целого ряда племен в разных частях света члены каждого рода уже от рождения считаются мужьями или женами соответствующих лиц другого определенного рода и, следовательно, связаны общностью половых прав на известную группу лиц другого пола вне своего рода — лиц, которые должны достаться только им одним, никому другому. Эта общность прав усугубляется еще и коллективностью супружеских прав внутри рода. У многих племен, перешедших уже к парному браку и ведущих родство по отцу, сородичи пользуются в той или другой мере коллективными супружескими правами (взаимные права братьев всех степеней родства на половое общение с их женами [гиляки], права племянников на жен младших братьев отца [орочи] и т. д.). У других племен, потерявших эти обычаи, находим переживание их в родственной номенклатуре. Даже у народов исторических эти старинные права продолжали жить в универсальном институте левирата (см.), выродившись из соединения права с обязанностью в одну только обременительную обязанность. Экзогамность как существенный признак рода сохранилась до самого конца родового периода: в Риме семьи, носившие одно родовое имя, не могли родниться между собою браками; даже в современных задругах внутренний брак не допускается. Но если в позднейший период экзогамность остается единственным отрицательным признаком половой регламентации среди членов рода, то в более ранние периоды рельефно сказываются положительные признаки. Еще и теперь у многих первобытных племен нормальный брак — парный или коллективный — совершается обязательно в пределах определенной группы лиц, на которых члены рода имеют исключительные права (предпочтительные браки на дочерях теток по отцу и т. п.); хищнические браки и браки посредством покупки — позднейшего происхождения, и дорогая цена, которою такие браки покупались, еще более заставляла членов рода дорожить своими нормальными брачными правами. Таким образом, принадлежность к родовому союзу была условием участия в привилегиях нормального брака. Даже в Риме брак человека, не принадлежавшего ни к какому родовому союзу, не считался законным, connubium, a contubernium. Религия, со своей стороны, окружала сексуальные права и обязанности сородичей строжайшими табу (см.). Кроме экзогамности, род характеризуется еще следующими признаками. Члены рода ведут свое происхождение от общего предка, мужчины или женщины, и сообразно с полом лица, по которому счет родства ведется, получается тот или другой тип рода — когнатный (материнский) или агнатный (отцовский) — типы, которые не нужно смешивать с матриархатом и патриархатом (см. Семья и род). Первая форма рода считается древнейшей и связывается с примитивным строем, когда достоверность происхождения могла считаться только со стороны матери. В последнее время обязательная преемственность этих двух форм рода оспаривается, между прочим, на том основании, что обе формы встречаются рядом у племен, стоящих на одинаковой ступени развития. Несомненно, однако, что переживания от материнского рода встречаются в родах отцовских; обратное же отношение не наблюдается нигде, что уже одно говорит в пользу приоритета материнского рода. С изменением хозяйственных условий быта и с учащением случаев хищнического брака начинается переход к отцовскому роду, сначала в виде промежуточных форм — напр. когда часть детей считает родство по отцу, другая по матери, — и кончая чистыми формами агнатства. Среди слабоорганизованных племен, пребывающих в диком состоянии, мы находим отцовские роды рядом с материнскими (Австралия); у других, хотя и поднявшихся до более сравнительно высокой ступени культуры, сохранился неприкосновенным материнский род благодаря сильной племенной организации, не допускающей резких перемен в своем внутреннем строе (ирокезы). У арийских народов материнский род исчез еще в доисторический период. Важнейший внешний признак рода — сожительство на общей территории; где это возможно по экономическим условиям, сородичи употребляют все усилия, чтобы оставаться как можно ближе друг к другу. Когда в силу обстоятельств сородичам приходится разойтись на далекие расстояния, тогда происходит формальное разделение рода. Гиляки в таких случаях ломают родовое огниво; то же делали греки, деля огонь домашнего очага при выселении в колонии. Общность территории не предполагает обязательно исключительного пользования ею. На одной и той же территории, даже в одном и том же селении часто живут семейства различных родов, близких между собою по происхождению, — чаще всего таких, которые связаны брачными узами. Только с ростом населения, при преобразовании рода в племя, когда является необходимость дорожить исконной территорией, последняя объявляется формальным достоянием рода; между пограничными территориями устанавливается нейтральная полоса — обычай почти универсальный, одинаково найденный у современных индейцев Сев. Америки (ирокезы), и у древних германцев, и у славян (пограничный лес германцев, пустыня свевов, бранибор славян). У многих племен нетотемных территория дает название и самому роду. — Самым прочным цементом родового союза служила общность богов, покровительствующих исключительно одному определенному роду. Этими родовыми богами являлись, с одной стороны, сородичи-избранники, принятые после смерти в род того или другого божества, с другой — тотемы, т. е. те или другие объекты внешней природы (животные, растения), которые, согласно первобытному верованию в партеногенезис (см.), считались виновниками появления на земле данного рода. Верованием в зачатие прародительницы рода от тотема объясняется тот факт, что все тотемные роды даже в период парного брака ведут счет родства по матери (материнские роды). Тотемизм (см.) был некогда универсальной родовой религией. Тотемная организация существовала в Египте еще в историческое время (номы). Огромная роль тотемизма в цементировании рода видна из обычая кровного договора, по которому члены рода между собою и тотемом устанавливали неразрывную связь собственною кровью (см. Татуирование). Поклонение сородичам, перешедшим в роды божеств-животных, точно так же, как и тотемизм, с ослаблением культа внешней природы сменились обоготворением отдельных лиц-избранников и наконец культом предков вообще, который вместе с твердо устоявшим культом родового огня (домашнего очага) сохранился до настоящего времени в крестьянском населении Европы (особенно в семейных общинах). К участию в родовом культе допускались исключительно только члены рода: даже люди кровно близкие (жены в отцовском роде и мужья в материнском) не могли участвовать в нем. В этом лежит генезис той странной нетерпимости, того поразительного отсутствия истинной гражданской свободы и равенства, которые так поражают в классических республиках древнего мира: всякий чужеродец, как лицо, непричастное к родовому и племенному культу, стоял вне племенного союза и потому не мог пользоваться ни политическими, ни гражданскими правами в государстве, основанном на родовом начале. Род, правда, иногда адоптировал чужеродцев, прибегая для этого к симуляции кровного родства (переливанием крови, прикасанием к грудям или genitalia женщины рода и т. п. обрядами), но это осуществлялось в слишком ограниченных размерах, чтобы служить широким коррективом исключительной замкнутости рода. Выражением родового культа служили родовые, междуродовые и племенные жертвоприношения и религиозные церемонии (sacra gentilicia), из ритуала которых постепенно выработались те национальные празднества, которые в виде олимпийских и других игр играли такую важную объединяющую роль в Греции. Родовые боги стали со временем национальными, но не сделались от того менее исключительными: еще и теперь во время войн между цивилизованными народами каждая сторона, молясь о победе, обращается к Богу, как исключительно ей покровительствующему. Исключительные религиозно-родовые узы не прекращались и после смерти: общее родовое кладбище было недоступно для чужеродца, в царстве мертвых каждый род продолжал свое обособленное существование, как и прежде. Интимная связь членов рода, кровно связанных между собою и с тотемом, выработала религиозно-обязательную взаимную охрану безопасности, создав священный институт мести, в эпоху государственности превратившийся в уголовное право. Институт этот во весь период своего существования носил религиозный характер, охраняя не только священную жизнь и личность сородича, но и неприкосновенность всего освященного религией, напр. домашнего очага, родовых богов, исключительного права на женщин и т. п., но не распространяясь на имущество, если только оно не было поставлено под специальное табу. Главным объектом института мести служило убийство сородича, даже ненамеренное, случайное. Месть распространялась даже на животных, на деревья, которые оказывались прямыми или косвенными виновниками смерти. Ответственность за убийство падала не на одного убийцу, а на весь род, точно так же как обязанность мести лежала на всем роде убитого. Стимулом к мести являлся долг, а не непосредственное чувство озлобления: муж не мстил за любимую жену, отец в материнском роде — за сына. Долг мести переходил от поколения к поколению и часто падал на лиц, не имевших никакого отношения к убитому. За невозможностью отомстить самому убийце достаточно было убить любого его сородича, даже грудного младенца. С установлением виры в уплате и дележе последней принимали участие опять-таки все члены рода. Эта солидарность в мести и защите сородичей сохранилась во множестве переживаний позднейшего периода (соприсяжники и поручители на суде и т. п.). Родовая месть была первичной формой войны, которая на первых порах не носила корыстного, хищнического характера. Поводом к ней первоначально служили случайные убийства, а впоследствии — споры из-за женщин. Такие столкновения обыкновенно возникали между родами соседними и чаще всего кровно близкими между собою. Все это вместе взятое создало институт военного права, значительно смягчавшего жестокости кровавых распрей, — институт, который может быть назван международным правом варваров. Всякой войне обязательно предшествовали предварительные переговоры о мире или по крайней мере формальное объявление войны, с назначением срока. Послы считались неприкосновенными. Переговоры носили характер религиозной церемонии. Принимались меры для уменьшения жестокости во время самой войны (единоборство, регламентация числа убитых, пощада женщин и имущества и т. д.). Крайняя жестокость войн у варваров — более позднего происхождения. Отголоски древнего междуродового права (jus belli et pacis) мы находим даже в военных обычаях римлян, вообще не отличавшихся мягкостью. Известное "иду на вас" Святослава было результатом не рыцарства или доброты, а традиций родового быта. Принцип святости международных договоров также ведет свое начало от того же родового периода, когда акт заключения мира сопровождался священной процедурою вкушения общей крови, устанавливавшей между противниками ненарушимый братский союз крови (примеры: скифы, древние мадьяры, южно-славянские братства). К концу родового периода, с учащением столкновений из-за территорий, с выработкой инстинктов военного тщеславия и жестокости, война принимает характер набега добровольческих дружин, типичные формы которых встречаются одинаково у ирокезов, германцев, славян и вообще у племен, стоящих на низшей ступени варварства. Только в серьезные моменты, когда опасность угрожает целому племени, а также в периоды переселений является тот тип народных войн, когда племена сражались, выстраиваясь родами (generatim).

В экономическом отношении строй рода нельзя подвести под один определенный тип. Начиная с периода парного брака (см. Семья и род, стр.), мы встречаем все типы организации хозяйства, от коммунистического, задружного, смешанного до чисто индивидуального, в зависимости от природных условий, форм хозяйства, густоты населения, степени военной организации и т. д. Чем ниже мы спускаемся по лестнице рода по мере приближения к примитивным типам, тем чаще сталкиваемся с индивидуальными формами хозяйства. Коммунистическая организация отсутствует, потому что она излишня; ее заменяет родовой коммунистический дух, объединяющий сородичей братской солидарностью в нужде, широким открытым гостеприимством, предотвращающим страх нужды и изолированную беспомощность в моменты бедствия. Рыболовы и охотники прибегают к кооперации только в специальных случаях, напр. при облаве, на охоте за крупными морскими животными. Обыкновенно каждая семья промышляет на свой страх и риск, и даже внутри каждой отдельной семейно-хозяйственной группы возможно индивидуальное приобретение. Если в этот период встречается обычай коммунистического сожительства (напр. у эскимосов), то этим все дело и ограничивается: внутри общих жилищ каждая семья хозяйничает самостоятельно. Попадаются и общие хозяйства больших семей (прототип задруг), но это явления исключительные. При скотоводческом хозяйстве возникает общность пастбищных территорий рода, но самое ведение хозяйства всегда индивидуальное. На земледельческой стадии мы встречаем наибольшее разнообразие типов. На самых примитивных ступенях мы встречаем уже усадебное и участковое владение (Меланезия) при общем запасном ager publicus, выгоне, а также право собственности на посаженные деревья; при переложном хозяйстве — общую очистку и обработку почвы и дележ продуктов. Организации коммунистического типа, примером которых могут служить родовые общества на о-вах Pelaw, — по-видимому, результат военной организации, как на это указывает и обычай окружать деревни высокими частоколами. Военной же организации следует приписать и те зачатки феодализма, при которых распределение участков между сородичами зависит от начальников (напр. у базутов). Независимо от формы хозяйства право собственности на земледельческую территорию остается принципиально за родом и выходить из его владения не может. Это основное правило земледельческих родов, пережившее разложение рода и лежащее в основании соседски-общинного строя. Что касается задруги (см.), то она как тип хозяйства отдельных групп рода бесспорно существовала и в родовой период, хотя некоторые черты, сближающие ее с родом, восприняты ею гораздо позже, после разложения родового союза. В связи с типом хозяйства находится и право наследования. Основное правило — то, что имущество не должно выходить из рук рода. В тех редких случаях, когда хозяйство ведется на коммунистических началах, о наследовании не может быть и речи, потому что собственник — военная община или задруга — не умирает; меняется только лицо, имеющее надзор за хозяйством. Чаще всего лица эти замещаются по выбору, реже — по старшинству. При индивидуальном хозяйстве наследование происходит по принципу, просто и ясно выраженному в XII таблицах: Si suos heredes non habet, gentiles familiam habento. Наследуют те, кто жил и работал вместе с хозяином, а за отсутствием таких лиц — сородичи, по степени близости к покойному. Даже в самых примитивных родах наследство принимает формально одно лицо, обыкновенно наиболее способное управлять и умножать имущество; но это лицо — не собственник наследственного имущества, а только его хранитель и распорядитель. В связи с правом наследования находится и институт круговой поруки всего рода за долги каждого сородича. — Независимо от типа хозяйства социальный строй рода совершенно отличен от социального строя современных обществ. Родственные и религиозные узы, соединяющие членов рода, создают без всякой формальной организации социальную атмосферу, гарантирующую каждому — сильному и слабому, талантливому и убогому — возможность жить и пользоваться всеми благами общежития. Ни неудачи, ни несчастные обстоятельства или болезнь не могут доводить человека, принадлежащего к родовому союзу, до необходимости терпеть голод или купить себе облегчение нищенством, закабаливанием соседу, выпрашиванием милостей от властей. В юрте любого имущего сородича всякий нуждающийся и его семья найдут естественное гостеприимство, которое никого не унижает, потому что в первобытном обществе никто не гарантирован от неудач и всем открыта одинаковая возможность восстановить случайно нарушенное благополучие. Все преимущества богатого заключаются в том, что он имеет возможность расточать свои богатства в виде обильных угощений, пиров и т. д. Участие в высших социальных удовольствиях. доставляемых религиозными празднествами и общественными пиршествами, не только доступно, но и обязательно для всех. Единственные социальные различия — те, которые создает сама природа или воля богов, неравномерно распределяющая духовные дары. Социальные перегородки начинают воздвигаться только с возникновением обмена, появлением меновых металлических знаков, ростом военной организации.

В политическом отношении родовой союз представляет своеобразный организм, функции которого гораздо шире и внутренняя солидарность крепче, чем в государстве, но элементы внешней власти и принуждения чрезвычайно слабы; в простейших формах, не искаженных ни военными привычками, ни экономическими контрастами и конфликтами, они даже почти совершенно отсутствуют. Общественный организм держится силой одного только естественного равновесия, покоящегося на простоте условий существования, цельности миросозерцания, внутреннем правосознании, создающих гармонию индивидуальной свободы и самой тесной солидарности. Человеку, привыкшему к другим формам общественности, политическая жизнь рода совершенно непонятна. Норденшильд, описывая чукчей, изумлялся, что "у этих людей царит полная анархия, а между тем они живут в мире и согласии"; Он не заметил, что кажущаяся анархия есть сложный организм рода, в основании которого лежит общее всем правосознание. У этого организма нет органов призрения, но зато каждый готов приютить и кормить нуждающегося. Нет полиции, но если нарушена справедливость, то все готовы постоять за нее. Убит сородич — каждый спешит с оружием, чтобы отомстить за него. В споре с сородичем обиженный находит людей, авторитет которых восстановит его права. Нужны общественные поборы — каждый без принуждения и контроля несет сколько может и вручает тому всем известному авторитетному лицу, кто ими распоряжается (в Полинезии "короли" перед общественными празднествами сами обходят своих "подданных", собирая добровольные приношения). И так во всем. С детства сородич приучается смотреть на свои обязанности как на нечто естественно-необходимое и непреложное, как на религиозный императив. Тем не менее и на ранних ступенях существуют уже элементы власти, зародыши будущей государственности. Как ни равны для всех окружающие условия, но всегда находятся лица более способные, талантливые, удачливые. Их таланты и успехи — дар богов. Эти-то удачники-богачи — "хозяева", по выражению наших инородцев, — являются первыми естественными главами родового союза. На войне — это вожди, в мирное время — авторитетные лица, уважаемые за покровительство богов, ум и, наконец, за щедрое гостеприимство. С их жизнью обыкновенно оканчивается и их авторитет; связанное с талантами в первобытных обществах богатство не наследственно. Собрание таких лиц обыкновенно является судебным трибуналом. Их не выбирают и не назначают: функции их начинаются по приглашению заинтересованных лиц. Только в чрезвычайных случаях они проявляют собственную инициативу. Действия их и суждения происходят публично, перед лицом всех наличных членов рода. Решения единогласны. Смотря по важности дела, в суде участвует большее или меньшее число лиц (малый и большой суд у тунгусских племен напоминают большое и малое жюри у англичан). Для компетентности судьи или главаря возраст принципиально не играет никакой роли: ум, богатство и красноречие на первом плане — но по естественному порядку вещей старость чаще всего соединяет эти качества. Из всех этих элементов постепенно образуются те институты, которые под различными названиями и формами (базилевсы, булэ, герузии, народные собрания и т. п.) наполняют историю на заре государственности. Формы замещения руководителей рода последовательно изменялись в следующем порядке. Самая простая из них была та, когда представители и руководители рода выдвигались по общему безмолвному согласию, без всяких предварительных обсуждений, по естественному порядку вещей: лучшие люди, не нося никаких особых званий, фактически, по мере надобности, являлись в роли руководителей. Затем последовали избрание, замещение по старшинству и наконец по наследству. Последняя форма часто принимает характер единоличного военного деспотизма или аристократической олигархии; генезис ее кроется: 1) в накоплении богатств, наследственно переходящих от поколения в поколение в связи с рабством и с военной организацией рода, и 2) в первобытном веровании в наследственность избранничества и сверхъестественных даров, вследствие чего потомки вождей, оказавших роду чрезвычайные услуги, обращаются в наследственных вождей и вместе с тем создается культ основателя священной династии. Но род — не самодовлеющая единица. Во-первых, как экзогамная группа, он всегда интимно и часто даже кровно связан с теми родами, откуда он берет жен или с которыми обменивается женщинами. С другой стороны, род, разрастаясь, расчленяется, образуя даже экзогамные группы, но между расчленившимися остается глубокая связь, как родственная, так и религиозная — общность некогда родовых, ныне фратриальных богов, которым приносились и должны впредь приноситься общие жертвоприношения и в честь которых устраиваются общие празднества. Общие традиции солидарности, взаимопомощи, круговой поруки в делах мести, общее происхождение, брачные союзы — все это укрепляет связь между родами-братьями. Образуется фратрия. Последняя, разрастаясь, образует союз фратрий, племя, а из разросшегося племени образуется союз племен, основной ячейкой и прототипом организации которого служит род. Как и в последнем, цементом союза является родство, общее происхождение, общий культ, солидарность. Такие союзы требуют организации, складывающейся под влиянием потребностей совместной борьбы или обороны. Типичный образец военной организации союза племен находим у ирокезов. Они образовали союз пяти племен, разделявшихся на фратрии и роды. Во главе каждого рода стоял в мирное время так назыв. захем, избиравшийся и смещавшийся общим собранием взрослых членов рода; оно же решало все важнейшие дела. Избрание захема всегда происходило с согласия фратрии и утверждалось всеми остальными родами племени. Фратрия являлась промежуточным звеном между родом и племенем. Она составляла особую корпорацию в совете племени, от имени рода выступала с требованиями мести, составляла религиозное общество и имела свой особый совет из захемов входящих в нее родов. Совет племени составлялся из всех захемов и военачальников отдельных родов. Совещания его происходили публично, в присутствии всех членов племени, которые имели право участия в прениях. Совет, как римский сенат, принимал послов, объявлял войну, заключал мир и договоры. Принудительного элемента в военном отношении не было. Обыкновенно походы предпринимались добровольцами по инициативе вождей, начинавших военный танец. В более серьезных случаях племя в полном составе выступало по родам, каждый в особой форме, со своим знаменем, под начальством своего предводителя. В обыкновенное время племя не имело особого начальника; только для экстренных случаев, когда требовалось принять быстрые меры, выбирался на время один из захемов (нечто в роде римского диктатора), сохранявший свои полномочия до созыва совета племени. Единство племени, кроме общего совета, выражалось общей территорией, общим диалектом и племенными религиозными празднествами и танцами. Органом союза всех пяти родственных племен был совет из 50 захемов (по одному из каждого рода), решавший окончательно все дела союза. Каждое племя, входившее в союз, сохраняло свою полную внутреннюю самостоятельность; в совете все племена пользовались одинаковыми правами. Голоса в совете подавались по племенам; для действительности постановления требовалось единогласное решение как среди захемов каждого племени, так и при общем голосовании племен. Для большей гарантии независимости каждого племени союзный совет лишен был права собираться по собственной инициативе: он мог быть созван только по требованию того или другого племени. Совет выбирал двух высших предводителей с одинаковыми правами и обязанностями (ср. два царя в Спарте, два консула в Риме). В состав союза входило около 20000 чел. ирокезского народа, который благодаря союзной организации не только сохранил свою независимость, но постепенно расширил свою территорию, покорив одних и обратив в данников других. Союз ирокезских племен — не исключительный факт, а сохранившийся до нашего времени образец той некогда универсальной организации, которая преобразовала роды и племена в нации и государства. Эта высшая форма родовой организации объясняет нам многие темные вопросы древней истории. Она открывает нам тайну образования таких колоссальных государств, как Китай, Египет, Персия. Легенды вроде образования китайского государства из ста семейств превращаются в факты союза племен и родов. Союзы эти объясняют нам ничем иным не объяснимые факты, подобные внезапному образованию и столь же быстрому распадению огромных полчищ Чингисхана, переселение народов и нашествие варваров. Они объясняют, наконец, истории зарождения греческой и римской цивилизации. Вся история Греции до Клисфена представляет характернейшую эволюцию родовой организации, постепенно уступавшей напору государственности. Последним ударом было для нее законодательство Клисфена, отменившего даже и ту тень родового строя, которую пытался сохранить Солон в виде совета 400, по сто из каждого племени. История Рима — сплошная история союза племен, который под именем populus romanus с его царями, консулами, трибами, куриями и родами (gentes) силой своей организации наложил свое иго на сонмы племен и народов — и сам погиб под напором родовой организации северных варваров. Вся средневековая история — борьба родового строя варваров-победителей со старыми началами римской государственности. Гибель племенной организации родов была неизбежна. Войны с их неизбежными спутниками — рабством, экспроприацией чужих территорий, культом победителей и смешением победителей с побежденными; рост обмена и промышленности с их неизбежными спутниками — концентрацией богатств, социальным неравенством, наследственностью богатства и власти, широкими передвижениями населения; коренное изменение положения женщины, превратившейся из равноправного члена общества в рабыню мужа, который в свою очередь из простого члена рода стал безответственным владыкой патриархальной семьи, — все это должно было разрушить строй, который покоился на кровном родстве, общей вере и братском равенстве. Род пережил племя, но раскололся на патриархальные семьи с самодержавным pater familias в главе, с домашними пенатами, перед которыми стушевались мощные боги рода, скреплявшие кровью союз с сородичами. Только в тиши земледельческих поселений продолжали хранить традиции братского рода семейные общины, постепенно преобразовавшиеся в общины соседские, германские марки, швейцарские альменды, славянские общины, которые вместе с родовым принципом общего владения землей унаследовали в виде переживаний и другие институты рода — круговую поруку, соприсяжничество, право соседского выкупа, самоуправление, выбор властей и т. д.

Л. Штернберг.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907